Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил. Страница 32

– Серьёзно? – я невольно заинтересовался. – Так почему всё-таки в её контейнерах для строительной печати оказалось синтемясо?

– Что? – Полианна нахмурилась и уставилась на меня. – Ты о чём?

Я только разочарованно вздохнул. Конечно же, Бридж даже не успела спросить своих новообретённых «союзников» о том, что её действительно волнует.

– К нам приходят те, кто начинает задавать вопросы, – продолжила Полианна, – те, кто поднимает голову от повседневных дел, оглядывается по сторонам и удивляется: какого чёрта чиновники порезали этот Город как пирог и теперь жрут его со всех сторон? Где Машины, где их Любовь и Благодать? Почему с каждым днём в Библиотеке всё меньше текста и картинок? Почему старые вещи из старого мира как будто под негласным запретом?

– И как взрывы отвечают на эти вопросы?

– Я считаю, что никак.

– Тогда почему…

Полианна схватила меня за руку – жест, уже почти привычный, но теперь напугавший меня до мурашек.

– Потому что больше никого нет!.. – горячо проговорила она. – Потому что когда-то давно я пережила… я подняла голову и увидела, что весь Город стоит против меня одной. И никого нет на моей стороне.

– И Непротивление очень удобно и любезно предложило тебе свою сторону.

– Да!

Я принялся молча потягивать воду из стакана, стараясь растягивать каждый глоток. Чем дольше я буду пить – тем дольше не нужно будет говорить. Жаль, что нельзя пить ушами, чтобы перестать слушать.

– Я против взрывов, я хочу покончить с этим, – продолжила Полианна. – Но я не могу просто взять и уйти из Непротивления.

– Почему нет?

– И куда я пойду? В двухместные апартаменты центрального сектора, господин богатый чиновник? – на её лице появилась горькая улыбка.

– Да. Со мной.

У меня закружилась голова от собственной смелости.

Несколько секунд Полианна молчала. Казалось, что она колеблется, что ещё немного, ещё несколько правильных слов, и она неожиданно согласится, бросит всё, полностью изменит жизнь только ради меня…

Нет. Глупо даже мечтать об этом.

– Нет, – словно подтверждая мои мысли, сказала она. – Для меня уже слишком поздно. Я не могу бросить тех, кто мне доверяет. Если я уйду сейчас, чем я тогда буду отличаться от всех этих чиновников? Прости.

– Ты сейчас убеждаешь меня или себя?

– Думаю, обоих.

– Ты не поддерживаешь насилие, но и уходить тоже не хочешь, – сварливо сказал я. – Тогда в чём твой план?

– Даже закостеневшее в своей ненависти Непротивление можно изменить! А для этого мне нужны союзники. Такие, как ты.

– Для чего? Что ты можешь предложить вместо насилия? Если не борьба с Министерствами, то что?

– Выход наружу. Или ты уже забыл наши разговоры?

Я издал смешок, по инерции ожидая привычных мурашек шока от услышанной ереси. Но нервная щекотка соблазнительной опасности не пришла. Даже к ереси можно привыкнуть, если заниматься ею слишком часто.

– Тебя никто не будет слушать, – сказал я. – Сама возможность выхода из-под купола, наверх… Даже для глупцов, решивших восстать против Столпов, это слишком безумно.

– Поэтому нам нужны доводы, Джоз! Аргументы, доказательства! И у тебя они есть, не так ли?

Вода в стакане кончилась – больше нечем тянуть время. Я покрутил в руках пустой стеклянный цилиндр, чувствуя с ним смутное родство.

– Значит, это всё-таки вербовка…

– Можно ли назвать вербовкой желание перетянуть на свою сторону человека, который тебе нравится?

– Человека? Или чиновника? Будь я Джозом, простым уборщиком нижних этажей Министерства, ничего не знающим, ни на что не влияющим, что было бы тогда?

– Тогда всё было бы гораздо проще, – грустно ответила Полианна. – Тогда у тебя не было бы причин меня бояться.

– Я могу уволиться.

Слова вырвались помимо моей воли, минуя мозг. Я испуганно замер, пытаясь понять, откуда они взялись.

Охвативший душу страх медленно выдавила пришедшая ему на смену уверенность. В конце концов, почему нет? Несколько минут назад я всерьёз ожидал, что Полианна полностью изменит свою жизнь ради меня. Будет только справедливо с моей стороны предложить то же самое.

– Ты мог бы… – Полианна посмотрела на меня широко раскрытыми глазами; едва появившись, с её лица исчезла слабая улыбка. – Но позволит ли тебе Город?

– Его никто не спрашивает.

Снова эта одуряющая волна глупой смелости – адреналин, одно из слагаемых святого Триединства; дар Машин, заставляющий кожу гореть жаром, а сердце биться сильнее. Он придаёт силу и мужество…

Я потянулся к Полианне, и она не стала отстраняться.

Всё-таки в ереси есть свои плюсы.

Освещение старого Сектора совсем не изменилось – выкрученные на режим экономии лампы погружали тоннели улиц в вечную ночь. Где-то там, над крышами домов, уже наступило утро, но здесь, внизу, нет экранов-лайтбоксов, на которых можно было бы увидеть рассвет.

Одинокая прогулка от дома Полианны обратно к центральным районам растеряла последние черты схожести с волнующим приключением. Хруст пластикового мусора под ногами эхом отражался от бетонных стен и возвращался со всех сторон звуком чужих шагов. Спустя несколько кварталов я устал оглядываться и теперь только нервно ёжился, едва удерживаясь от позорной трусцы.

Святое Триединство забрало свои дары так же быстро, как и выдало. На пустующее место нейромедиаторов в мозг вползли сомнения. Да, благословенный адреналин даёт мужество – но его избыток приводит к импульсивной непокорности. Могу ли я доверять собственному сознанию, утратившему биохимический баланс?

Увольнение. Утрата своего места в Городе; места, с таким трудом обретённого. В каком-то смысле это казалось страшнее и противнее любой ереси. Оскорблённые Машины Любви и Благодати казались чем-то эфемерным и далёким. А моя жизнь – она здесь и сейчас, прямо передо мной.

Внезапно передо мной появился кланк.

Он словно вырос из-под земли и тут же преградил дорогу. Я затолкал вспыхнувший в груди страх поглубже к желудку и послушно остановился.

Некоторое время кланк молчал, покачивая сжатой в руке дубинкой. Гладкая маска на его лице в свете люминоламп старого Сектора казалась зеленоватой – как будто её сделали из водорослевого печенья. Из-за этого кланк выглядел забавным, почти добродушным – если бы не чёрные провалы на месте глаз.

– Идентификат, – наконец процедил он.

«Я же не мог потерять его или оставить дома, верно?» – завертелась в голове привычная паника. Как обычно, гладкая пластинка идентификата нашлась в последнем проверенном кармане.

Кланк вставил карточку в ридер, но смотреть на экран не стал:

– Что делаете в этом районе, гражданин?

– Гуляю… Иду домой, – я с ужасом понял, что правдоподобной отговорки у меня в запасе нет.

– Домой? Откуда?

– С работы… Заснул в поезде, уехал на какую-то дальнюю станцию. Теперь вот иду пешком.

Договорив, я чуть не зажмурился от злости на самого себя. Какой поезд, какая станция? Сейчас утро, не мог же я спать в вагоне всю ночь!

– С работы… – протянул кланк, – в поезде…

Только после этих слов он перевёл взгляд на ридер. Маска не могла поменять своё равнодушное выражение, но изменилась сама поза. Опустились напряжённые плечи, чуть повернулись носки сапог. Как будто закостеневшая фигура подтаяла и обрела живую подвижность.

– Господин чиновник, – равнодушно констатировал кланк, передавая идентификат обратно. Я облегчённо пихнул карточку в карман, в сотый раз обещая себе запомнить, какой именно.

– Социк, да? – продолжил он, удачно имитируя эмоции нормального человека.

– Спасибо, что не назвали метаболитом, – я смог выдавить улыбку.

– Ну что Вы, как можно!

Из-под маски раздался скрип. С запозданием я осознал, что этот звук вполне мог быть смехом.

– Поторопитесь. В этом Секторе небезопасно, – прекратив скрипеть, сказал кланк. – Пониженное благосостояние… Сами понимаете.

Почему-то я ощутил в его словах упрёк.