Athanasy: История болезни - Мавликаев Михаил. Страница 41

На улице уже начало темнеть. Лайтбоксы покрылись тучами, подсвеченными снизу багрянцем заката – словно где-то под экранами мерцали пожары недавних взрывов. Гексагоны настоящего неба приобрели цвет влажного бетона, по которому медленно плыли чёрные тени: может быть, это были водоросли; может быть, ангелы.

Я повернулся к Бридж:

– Прости, что втянул тебя во всё это.

– Ты каждый раз извиняешься, – она помахала рукой, как будто призывая весь Город в свидетели, – извинениями делу не поможешь. В конце концов, я сама втянулась.

– Как Полианна?

– Его заднейшество господин Ода опять угрожает, что она всё ещё жива.

– Так ты не смогла сама убедиться?..

– Я ничего не смогла! – внезапно взорвалась Бридж. – Я ничего больше не могу! Не смогла уберечь твою тупую задницу…

Она прервалась и принялась жадно пить из бутылки.

– Прости… – тупо сказал я.

Бридж на мгновение оторвалась от горлышка:

– Я уволилась из Управления Горных Дел.

– Что? Как, зачем? На что ты будешь жить?

– Сказала этому придурку, что хочу денег. Раз уж я теперь на него работаю. Так что теперь я – внештатный метаболит, здравствуйте.

В ответ я только хмыкнул. Никто даже не заметит, как один мелкий чиновник каждый месяц дописывает в одну строчку базы данных определённое число сабкойнов. Для министра Оды это меньше, чем мелочь – это пыль под ногами.

– Принёс? – спросила Бридж с деланно равнодушным видом.

Я достал из форменной куртки пачку перфокарт.

– Не понимаю, почему Фудзиро верит, что мне позволят найти что-то ценное, – сказал я, – на табличке моего кабинета не написано «шпион» только потому, что у меня нет таблички.

– Мне плевать, во что Фудзиро верит.

– Как думаешь, Полианна действительно жива?

– У нас нет выбора. Тебе остаётся только довериться чужим словам.

Бридж взяла паузу в разговоре и принялась опустошать бутылку с самоубийственной скоростью. Я со вздохом оглянулся и в очередной раз пообещал себе, что принесу на крышу стулья.

– Передашь записку Галену Сулайману в Министерстве? – спросил я у сестры. – Потом объясню, как его найти.

– Будет исполнено, господин Кавиани.

– Перестань.

– Затыкаюсь, господин Кавиани.

На лице Бридж промелькнула та самая издевательская ухмылка, к которой я привык с детства. Когда-то видеть её было привычно; теперь же она резанула ножом воспоминаний.

– По крайней мере, мы живы, – сказал я, улыбаясь так искренне, как только мог.

– Ага.

– Я клоню к тому, что могло быть хуже. Конечно, могло быть и лучше…

– Помнишь, ты спросил меня, что мешало мне жить спокойной жизнью? Не задавая вопросов?

– Да, конечно.

– Мне кажется… – Бридж скрутила и смяла пустую бутылку в руках так сильно, что пластик завизжал, словно живой. – Мне кажется, для нас не было варианта со спокойной жизнью. Мы всегда начали бы задавать вопросы. Или ты. Или я.

– Ну, если бы ты молчала, то и я…

– Не-е-ет, Джоз, ты тоже та ещё заноза. Или ты забыл? Когда один из Старших забывал проверить домашнюю работу, именно ты поднимал руку и напоминал ему об этом.

– Да, случалось.

– А потом я защищала тебя от засранцев, поленившихся выполнить свои обязанности.

– Это всего лишь стремление к порядку!.. – ответил я, невольно засмеявшись.

– Город не любит стремление к порядку. Он любит уже существующий порядок, понимаешь разницу? И это ужасно, потому что он похож на… – Бридж пощёлкала пальцами в воздухе, – на строительный принтер.

– Ты опять о своём.

– Нет, серьёзно. Принтер печатает по заданной программе. Вмешаешься в программу, и всё пойдёт Главкону в задницу. Поэтому вмешаться почти невозможно, раз уж начал.

– Угу, и что дальше?

– Но в строительной печати очень важна калибровка, очень важна выверенная база, на которой принтер будет печатать, понимаешь? Если база сдвинулась – вся программа пойдёт по неправильному пути, и принтер слепо напечатает уродливую кашу. Хотя сам принтер не в чем винить. Он просто пытается воссоздать что-то в него заложенное.

Я невольно оглянулся на стоящие рядом дома. Издалека огромные конструкции выглядели почти нереальными в своей идеальности – ровные грани бетонных призм казались гладкими и острыми, как стекло.

– И что же, Город печатает уродливую кашу, к этому ты ведёшь? – спросил я.

– Да. И никто не допустит вмешательство в программу, потому что программа ниспослана Машинами.

– Буквально. В виде Протоколов бытия и небытия, в виде Скрижалей Правды и прочего, – я снова рассмеялся, невольно заинтригованный нетрезвыми рассуждениями Бридж. – Как ловко ты состыковала свою метафору с реальностью.

– Это случайно. Так вот! И твоё стремление к порядку бесполезно, потому что нет смысла вносить исправления в уже поехавшую с базы, неоткалиброванную кашу. Это одновременно и очень сложно, и ни к чему не приведёт.

Бридж безнадёжно махнула рукой и со всей силы швырнула покорёженную бутылку с крыши в воздух. Та мгновенно исчезла в полумраке; я напряг слух, но звука падения не услышал.

– Ладно, и как же такая ситуация исправляется в строительной печати? – заинтересованно спросил я.

– Никак. Всё напечатанное с руганью срезается и отправляется на переработку. Базу чистят, выравнивают или заменяют, и всё печатают заново. Только так.

– Заново… Наверное, требуется большая смелость, чтобы на это решиться.

– Смелость нужна, чтобы рассказать об этом бригадиру! – ответила Бридж, рассмеявшись. – Если уж печать поехала, ты бросаешь все дела, кидаешься к принтеру, вырубаешь его и начинаешь яростно всё отдирать, пока не застыло. Чем дольше это длится, тем больше будет проблем.

– Хм-м. Мы всё ещё о Городе говорим?

– О Городе?.. Нет. Не знаю, – Бридж со вздохом опёрлась о бортик крыши и уставилась на улицу внизу. – Мне кажется, это уже о жизни. Чем дольше она длится, тем больше у нас проблем.

– Ох, всё, пошли пивные мудрости.

– Ладно, ладно, поняла, иду домой. Сама! Не нужно меня провожать.

– И не собирался!

Впервые за долгое, долгое время смех Бридж звучал, как в старые времена; времена, когда сбитая программа ещё не успела превратить наши жизни в кашу.

Подушка нагрелась со всех краёв обеих сторон – больше некуда было её переворачивать. Я раздражённо скинул её на пол и растянулся на плоском матрасе, уставившись в тёмный потолок.

Нет смысла пытаться заснуть – во сне меня ожидают только кошмары. К счастью, мозг словно разучился спать. Уставшее тело требовало паралича, жаждало маленькой нежной смерти, чтобы отдохнуть в те недолгие, оставшиеся до рассвета часы. Сознание же панически боялось потерять контроль: глаза сами собой яростно распахивались и пялились в темноту при малейшем признаке соскальзывания в небытие.

Мысли и фантазии медленно дрейфовали в море священных нейромедиаторов, затопивших мозг. Летящие во тьме принтеры печатали мясо прямиком на тарелку министру Оде; Диодато пытался прочитать проповедь, но из его рта лезли только перфокарты; Столпы кривились и плавились, превращаясь в красноватое месиво. Шесть Министров сидели за столом и играли в карты идентификатами граждан, отложив в сторону свои строительные каски. Где-то заблудился их бригадир.

Что-то огромное и невидимое медленно ворочалось совсем рядом. Его шёпот жарким ветром иссушал сознание, выдувая из него мелкие заблудившиеся мыслишки, превращая его в пустыню. Пересохшие от этого ветра глаза не выдержали и закрылись, не в силах открыться снова.

…наша плоть создала это место.

Наша кровь питает его.

Наши мышцы посылают лифты в самую глубокую из глубин и на самую высокую из вершин.

Наши позвонки сцепляют один квартал с другим, твою квартиру с соседской.

Наши нервы посылают вестников от одного человека к другому, от самого угнетённого к самому властному.

Наша кожа обволакивает ваши стены и бережёт вас от холода и жары.