Ориентирование (ЛП) - Станич К.М.. Страница 56

— Миссис Монтегю, — мурлычет он, и я вся дрожу.

— Мистер Карсон, — отвечаю я, и Черч смеётся.

— Хотя я понимаю — и от всего сердца согласен — с твоей оценкой того, что женщины, по умолчанию берущие мужские фамилии, являются причудливым пережитком давно минувших времён… — он придвигается ближе ко мне, так близко, что я на самом деле закрываю глаза в ожидании поцелуя. — Я Монтегю. Шарлотта, это имя несёт в себе вес и власть.

В комнате воцаряется тишина; Черч не двигается с места.

«Что он делает?» — удивляюсь я, испытывая раздражение.

Я приоткрываю один глаз и вижу, что он улыбается мне. Как только Черч видит, что я смотрю на него, целует меня. В этом нет ничего милого, благородного или откровенного.

Чёрт возьми, нет.

Это обжигает.

— Правь миром вместе со мной, — Черч отстраняется ровно настолько, чтобы я перестала задыхаться. — С нами.

Он снова целует меня, разрушая всякую возможность того, что я могу быть хладнокровной.

Он не ждёт, пока я скажу да — это ожидаемо. Если Черч повелевает, так и будет. Я не собираюсь сопротивляться. С чего бы мне это делать? Я должна была бы быть идиоткой, чтобы отклонить такую просьбу. Он просовывает руку под слишком большую рубашку на пуговицах, которая на мне надета (прошлой ночью я не могла натянуть что-либо через голову), и гладит мокрое пятно на моих трусиках одним пальцем.

— Ох, Шарлотта.

Жаль, что я не могу должным образом описать то, как он произносит эти два слова, как будто моё имя — проклятие, под которое он охотно пал бы, просто за привилегию прикоснуться ко мне.

Привилегия.

Черч разговаривает со мной так, словно ему повезло, что я у него есть, словно он тот, кто выигрывает от этого брака. Это невозможно: он здесь самый умный, сексуальный, богатый, хладнокровный, сильный человек. Я… просто Чак Микропенис.

— Не говори так, — бормочу я, пытаясь оттолкнуть его руку. В отместку за это пренебрежение Черч щекочет пальцами мои трусики, а затем засовывает руку под их пояс. Моё сердце бьётся так бешено, что я могу считать время по его стуку. Один удар, и он прикасается к моей обнажённой киске. Два удара, и он вонзает в меня пару пальцев. Три удара, и он сгибает эти пальцы внутри меня и обхватывает мою талию, притягивая ближе к себе со стоном.

Всё это происходит так быстро, что у меня кружится голова.

Или, ну, может быть, это просто сотрясение мозга. Не уверена.

— Чего не говорить? — требует он, обращаясь ко мне властным тоном аристократа. — Твоё красивое имя? Было ли это слишком мягко для тебя? Я что, повторял его как молитву? — он трётся пальцами о мои внутренние стенки, и я вцепляюсь в его сильные плечи трясущимися руками. — Объезди мою руку, пока я открою тебе секрет.

— Черчи, — стону я, но он засовывает пальцы глубже, и я становлюсь рабыней желания. Я ничего не могу с собой поделать. Я начинаю двигаться, врезаясь в его костяшки пальцев, пока он наблюдает.

— Или, может быть, ты была расстроена — Шарлотта Монтегю, — потому что не ценишь себя так, как я ценю тебя, — он кладёт свободную руку мне на шею сбоку, разминая мои ноющие мышцы и вызывая ещё больше смущающих звуков, срывающихся с моих губ.

Это благословение, что я переезжаю.

После всего того громкого секса, которым я здесь занималась, не уверена, что смогла бы смотреть в лица других девушек изо дня в день. Чёрт возьми, нет. Нам нужно собственное пространство, чтобы созреть как семье.

Чтобы созреть сексуально.

— Мне так повезло, что ты у меня есть, — правда вытягивается из меня с каждым движением бёдер, пока я не краснею и не смотрю на Черча, рассказывая ему все свои секреты. — Ты слишком хорош для меня.

Если я думала, что раньше выполняла приёмы ниндзя, то ошибалась.

То, что Черч делает дальше, — это ход ниндзя.

Он вынимает из меня пальцы, распахивает мою рубашку с такой силой, что пуговицы разлетаются в стороны, а затем переворачивает меня на спину, прежде чем я успеваю сделать хоть один судорожный вдох. Его язык лишает меня способности говорить, овладевает мной, показывая мне, что он может не только доминировать, но и руководить. И я доверяю ему в этом. Я доверяю ему руководить собой, мной, другими.

Правая рука Черча возвращается к теплу между моих ног, ладонь блаженно трётся о трусики. Его левое предплечье вдавливается в матрас над моей головой, его длинное, худощавое тело изгибается над моим.

— Что мне с тобой сделать? — шепчет он прерывистым, страдальческим, невероятно влюблённым голосом. Как он может так сильно любить меня? Почему он так сильно меня любит? — Ты заслуживаешь наказания за то, что говоришь глупости, но твоя голова…

Мой будущий муж замолкает, убирая руку от моей киски, чтобы убрать светлые локоны с моего лба. Я пытаюсь заставить его вернуть руку обратно, но он игнорирует меня.

— Что за глупости? Любой здравомыслящий человек посмотрел бы на нас двоих и задался вопросом, почему кто-то вроде тебя хочет быть с кем-то вроде меня.

Я чувствую, как раскраснелось моё тело, на коже блестит пот, который неизбежно впитывается Черчем, когда он прижимается своим обнажённым животом ко моему, к моей груди, которая обнажается, когда рубашка соскальзывает с моего тела.

— Это чепуха, — Черч садится и высвобождает член так, чтобы я могла его видеть, потирая большим пальцем кончик и размазывая жемчужную каплю предэякулята по себе. — У тебя невинный дух и жизнерадостность, которые пробуждают самодовольных людей. Ты вернула меня к жизни, Шарлотта. Ты ворвались в ту пыльную старую школу и пробудила скучающих, сонных, апатичных парней, которые были слишком избалованы, чтобы помнить, какой драгоценной может быть жизнь. Ты. Ты — это сокровище, и именно поэтому, несмотря ни на что, нам никогда не причинит боль делиться тобой.

Я плачу. Знаю, что это так. Это банально, глупо и неловко, но я ничего не могу с собой поделать.

Черч давит на все мои кнопки, дёргает за струны моего сердца.

Я начинаю всхлипывать, закрывая лицо руками и понимая, что это наименее сексуальная вещь на планете. Я выгляжу отвратительно, когда плачу. Становлюсь сопливой и опухшей, и моя нижняя губа определённым образом выпячивается.

Мистер Монтегю воспринимает всё это как должное, берёт мои руки в свои и мягко отводит их в стороны. Он вытирает поцелуями все слёзы, прижимается щекой к моей, вдыхает мой запах.

— Ты — бесконечный источник энергии и жизни. Ты можешь забрать у меня всё — мои деньги, моё тело, моё время — до тех пор, пока я могу продолжать брать всё у тебя.

— Вот ведёрко, — говорю я, шмыгая носом, притворяясь, что протягиваю ему воображаемое. Мне сейчас восемнадцать, и я должна быть, по крайней мере, немного взрослее, чем сейчас. Но это не так. Может быть, я никогда не стану «зрелой» в смысле скучных людей, которые носят бежевые рубашки поло и считают фиолетовые стены непристойными, которые забыли, как смеяться ни над чем, как быть глупым, как превращать каждое мгновение в приключение.

Меня это устраивает.

Черч смеётся надо мной, но мне не так смешно, потому что его твёрдый член упирается мне между ног, а мои широкие трусики мешают ему попасть туда, куда я хочу.

— Трахни меня, пожалуйста, — умоляю я, такая же бесстыдная, как всегда. — Пожалуйста, муж.

О.

Вот и всё.

— Да, моя милая жёнушка.

Как только я произношу волшебное слово, глаза Черча превращаются в полыхающие языки пламени, и он захватывает пальцами ластовицу трусиков. Отодвигает их в сторону… Подождите. Не просто в сторону. Ткань рвётся, когда Черч пытается сорвать их, перекидывая затем лоскуты через плечо, прежде чем наброситься на меня.

— Офигеть, — начинаю я, но для дальнейших слов нет ни места, ни возможности. Черч вонзается в меня, отмечая моё тело как продолжение своего, соединяя нас в этот идеальный момент единения, жара и трения. — Мм-м.

Это всё, что я могу выдавить из себя: звуки, стоны и всхлипывания.