Охотники за курганами - Дегтярев Владимир. Страница 25

Егер сумеречно оглядел Акмурзу и повернул лицо ко князю. Тот продолжал дружественно молчать.

Джунгарии понял, что, раз его одежу постирали, то тайно зашитый торбас заметили. Сказать о нем урускану нельзя: клятву луне давал на китайской стороне белокожим людям — служителям римской веры. Не сказать про торбас урускану, сказавшему мурзе: «Тамыр!» тоже никак нельзя. За это рубят голову.

Акмурза стоял посреди избы, держа соболью шапку с волчьим хвостом в левой руке. Егер стал обходить его слева. Тихо взвизгнула сталь сабли мурзы, покидающей ножны.

—

Абыз! — рявкнул в лицо джунгарину разозленный князь Гарусов. — По русскому обычаю да по обряду тамыров, я тебя не могу отпустить без куска хлеба и чашки чая. За стол!

Егер хохотнул. Он уже тащил с загнетка печи парующий самовар. На столе, на чистом рядне, лежал каравай хлеба и блюдо вареного полбарана. Светлело под огнем трех плошек стекло бутыли с водкой.

Акмурза сморщил лицо, сунул саблю назад и сел за стол. Князь Гарусов сел с другой стороны, напротив джунгарина, и властно налил ему в пиалу водочного зелья. Налил потом себе, а Егеру кивнул на самовар. Егер чаем баловаться не стал, а впился зубами в баранье ребро.

—

Тамыр? — вопросил Акмурза, не дотрагиваясь даже до стола.

—

Тамыр! — подтвердил князь, понимая, что сейчас джунгарин или перережет себе глотку во исполнение некой данной клятвы, или перейдет под его полную власть.

Правда, в таких фланирующих отрядах, навроде того, что привел под Тобольск Акмурза, о торбасе с картой, о пароле и потребном для исполнении клятвы человеке, каковой ждет тайную посылку, обязательно знал еще один воин. Или даже три. А посему Акмурзу, если дойдет в стан кощей весть о предательстве предводителя, о порушении им святой клятвы, предводителя обязательно зарежут.

Вот этого как раз князь Гарусов хотел не допустить. Пока. А потом — потом суп с котом.

В лес, в ставку воинов Акмурзы, Артем Владимирыч распорядился каждый день гонять лошадь и три коровы на прокорм. Воины уросливо ^{8}

[

Артем Владимирыч, подавая пример, поднял пиалу с водкой, и залпом выпил. И застыл с открытым ртом. Вот же чертов. старовер! От водки крестится и бежит, а на самом деле водка его — царю такой не пивать!

Князь выдохнул и подсказал Акмурзе:

—

Крепка! Залпом не пей!

Но тот и не послушал совета. Встал, поддернул толстый халат и тоже залпом выглотал пиалу водки. А там зелья было — солдатская полевая норма — две чарки!

Акмурза стукнул пиалой о стол так, что глиняная посуда разлетелась па черепки.

—

Эх, дал! — завистливо вскрикнул Егер и толкнул под руку джунгарина блюдо с бараниной, томленной с чесноком. Акмурза ухватил три ребра и стал крепкими еще зубами рвать постное мясо.

—

Ехал ты в Тобольск не шарпать, тамыр, — с расстановкой начал бросать слова в глаза джунгарина Артем Владимирыч. — Ехал ты под видом послеобозной ярмарки искать встречи с человеком, прибывшим сюда от захода солнца, с Запада, коего все в городе станут звать ученым италиком и найти его легко. И должен был ты тайно отдать ему торбас,

зашитый в левой поле твоего халата. Торбас тот, что таить, мы вчерась вскрыли. Там карта древней работы. Карту сию наши умельцы… — тут князь запнулся.

—

Породили вторую, как в зеркале, — помог ему Акмурза.

—

Точно так, — согласился Артем Владимирыч. — Егер!

Егер поднялся из-за стола и вытащил из сундука копию карты, сотворенную девками — рукодельницами Хлынова — на тонком, очень прочном льне редкими, заморскими, стойкими красками. Расстелил разноцветное драгоценное изделие на столе.

—

Вот тут, — показал пальцем на слияние двух рек Артем Владимирыч, — узнаешь это место?

Джунгарии совсем сузил и без того узкие глаза. Потом поднял голову:

—

Керулен.

—

Точно! — подтвердил Артем Владимирыч. — А вот здесь кочуют твои родичи, а вот граница с Китаем, а вот гора…

—

Тен сунн гери! — выкрикнул проклятие джинам вспотевший разом джунгарин. — Это не человек составлял и отмеривал горы и реки!

—

Верно, не человек, — ответил Артем Владимирыч, медленно скатывая копию карты на деревянный валик, — а вот ты, Акмурза, несешь сию карту человеку, который приехал, дабы копать могилы твоих предков, забрать из них золото и вещи, отправленные с ними на небо. Он будет считать длину пути, который потребуется большой армии, чтобы занять ваши земли и земли твоих детей, будет переписывать растения, годные для прокорма огромной армии боевых лошадей. Станет переписывать животных в горах и в степи, чтобы знать — сколько надо тех животных на прокорм войска. И посчитает твои стада и стада всего твоего рода и других родов. Тоже для их убоя и пропитания…

Акмурза под жестокие слова князя сам налил себе в новую кисешку водки, сам без слов выпил. Потом вытянул даренный князем кинжал, распорол им подклад своего халата и достал торбас.

—

Я верю тебе, тамыр, и отрекаюсь от клятвы, что давал человеку в коричневой одежде перед резанной из камня матерью с младенцем!

К удивлению Егера, джунгарин правой рукой, ладонью, сотворил крест перед своим телом.

—

Несторианин — наш гость, — спокойно пояснил Егеру Артем Владимирыч. — Как бы нашей, Христовой веры. Только старой, затулинной веры. — Помолчал, потом прочувственно молвил: — Акмурза! Отныне я твою клятву, данную тобой клятым латинам, под твой крест, беру на себя! И пусть меня за то покарают боги или люди!

Артем Владимирыч добродушно перекрестился новым, троеперстным обычаем. То же — поспешно — сотворил и Егер.

—

Конины. Вяленой конины — нет? — спросил у Егера Акмурза.

—

Конины — нет! — отрапортовал джунгарину Егер. — Но прошу откушать вяленой оленины! Отменная вещь! Оживляет даже смертельно раненных воинов!

Князь под столом состроил Егеру кулак. Но сказано — так сказано.

—

Я и есть теперь тот раненый воин, — распахивая на груди халат в жарко натопленной комнате, признался Акмурза. — Давай оленину!

—

Ну, дело у вас пойдет правильным путем! — весело, но отчего-то вымученно крикнул князь. — Вы гуляйте с миром, а я — в покои нового губернатора должен доспеть!

Новый губернатор, и правда, по раннему утру сидел уже за столом, когда во всю пасть зевающий Сенька Губан проводил Артема Владимирыча в приемную залу.

Соймонов прочитал, чуть отставив руку с половиною листа, где была написана Императрицей Екатериною полная воля в делах и поступках князя Артема. Потом поцеловал подпись Императрицы, вернул бумагу и сказал:

—

Страшней тебя, князь, теперича в Сибири нет человека! Садись!

Андрей Владимирыч сел.

—

Вчерась видел у тебя Акмурзу. Хоть и понял, что ты с ним в дружбах, спину ему, а паче ближним людям его не подставляй!

—

Да, вроде…

—

Сыну своему я бы так сказал и внуку! Не перечь старшему!

—

Не буду! — зарделся от выговора князь.

—

Пойдешь в поход, возьмешь с собой огненное зелье, ружья и пушки. Возьмешь тайно, догадываюсь.

—

Никак нет! — проорал Андрей Владимирыч и тут же опустил голову.

—

Вот так, князюшка! — проворчал Соймонов. — Не перечь старшему и многознающему… Все до фунта по зелью, а по ружьям и пушкам — по количеству, перепишешь на одном листе и мне отдашь. В городовом наряде числятся четыре пушки подошвенного боя. Пукалки, а не пушки. Двухфунтовки. Со времен основания тобольского острога остались те вольты. Их тебе отдам. Теперь… муки дам в треть потребного, толокна — в половину. Овса тоже в половину. Не бренчи серебром! Бренчать им станешь, как выйдешь к нашим казачьим острогам по Оби-реке. Казаки гребут с землицы той, тысячи лет непаханной, такие урожаи ржи, пашаницы и овса, что пуд возьмешь за алтын!