Дело Аляски Сандерс - Диккер Жоэль. Страница 42

– Я думал, вы первый раз про меня слышите.

– Я их вчера купила, после того как вас встретила. Начала первую, неплохая.

– Всего лишь неплохая?

– Неплохо уже то, что неплохая.

– И вы неплохая.

Она расхохоталась:

– Решительно, вы пошляк, Маркус. Но вы мне нравитесь.

Я сел на ближайшую скамейку и достал из кармана ручку:

– Как вас зовут? – спросил я; нельзя выдавать, что я наводил о ней справки.

– Лорен.

Я написал пару слов на каждой книге. Получив их назад, она с любопытством заглянула на фронтиспис, где красовалась надпись:

Лорен

От пошляка.

М. Г.

Она одарила меня улыбкой, причем я чувствовал, что она еще сдерживается. Глаза у нее так и блестели.

– Можете мне посоветовать какой-нибудь ресторан? – спросил я. – Умираю с голоду.

– “Луини”, – без колебаний ответила она. – Просто отличный итальянский ресторан. Мой любимый.

– Спасибо, Лорен. До скорого.

Я повернулся, сделав вид, что направляюсь в ресторан, хотя не имел ни малейшего представления, где он находится.

– Не туда, – со смехом сказала она.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов.

– У них сейчас все равно народу полно, вам ни за что не дадут столик. А мне дадут.

– Хорошо быть копом?

– Нет, я забронировала.

– Могу разделить с вами столик, если вы не против, – предложил я. – Обещаю, что вести со мной беседы вовсе не обязательно.

– Что ж, по-моему, предложение честное, – задорно ответила она.

За время своих поездок и турне я имел случай и счастье повидать довольно много итальянских ресторанов. “Луини” в Маунт-Плезант, на мой взгляд, один из лучших – наряду с миланским “Салумайо ди Монтенаполеоне”. В Нью-Гэмпшир стоит заехать хотя бы ради него. Расположен он на тихой улице, занимает первый этаж какого-то промышленного здания, судя по всему, бывшей типографии. Невероятный внутренний дворик украшают гортензии и развесистая липа с благоухающими цветами. Завершает убранство фонтан. Свечи привносят во все это романтическую нотку.

– С кем ты собиралась тут ужинать? – спросил я, пока хостес усаживала нас за столик у бассейна.

– Не с тобой. Когда-то я часто ходила сюда с братом.

– Он сегодня вечером занят? – спросил я с притворным простодушием.

– Мой брат… с братом все сложно. Короче, каждую пятницу, если нет дежурства, я ужинаю здесь.

– Одна?

– Я бы сказала, сама с собой. Это не одно и то же.

Я думал было вернуться к теме брата и разговорить ее, но она явно не была готова к задушевным беседам, и мне не хотелось ее торопить. Мы попросили вина и быстро перешли к менее серьезным предметам – любимым книгам, фильмам, телесериалам. Вечер получился приятный, чуть игривый. Мы неявно, обиняками флиртовали.

Поужинав, мы еще долго сидели в ресторане. Ночь была теплой. Пара лишних бокалов располагала к откровенности.

– Почему ты решил стать писателем? – спросила Лорен.

– Из-за кузенов.

– Как это?

– Из-за того, что с ними случилось, – лаконично ответил я. – А ты почему решила стать копом?

– Из-за брата.

– Что с ним?

– Долго рассказывать.

Она глотнула вина, и я вдруг заметил у нее на запястье часы – роскошные часы швейцарской марки, с золотым корпусом и браслетом из крокодиловой кожи.

– Красивые часы, – сказал я.

– Были брата. Да его и остаются.

– Твой брат умер?

– Сидит, – наконец призналась она. – Уже одиннадцать лет. Неохота про это говорить. Хочешь мороженого?

Она явно уклонялась от разговора. Надо было завоевать ее доверие. Она очень мне нравилась, внушала уважение, и меня огорчало, что я с ней не вполне откровенен. Но как ей объяснить? Как рассказать про все эти невероятные совпадения: про Хелен Гэхаловуд, про анонимное письмо, про Николаса Казински, про расследование, которое я угодливо провел, про доказательство, в котором я нуждался, чтобы Лэнсдейн вернул на пересмотр дело Аляски Сандерс. И про то, что ее брата, быть может, удастся оправдать.

Я решил не говорить ничего. Мы пошли купили мороженое на главной улице, в “Дир кап айс крим”, и расстались в час ночи, обменявшись телефонами и более чем дружеским объятием.

Я вернулся в отель, который находился в двух шагах, открыл дверь номера и увидел на столе коробочку. На ней было написано мое имя. Я вгляделся в почерк, и у меня заколотилось сердце. Это было невозможно.

Я открыл посылку. Внутри лежала маленькая статуэтка чайки, вроде той, что я видел в бывшем столе Гарри Квеберта в университете Берроуза. И записка:

Я был потрясен: Гарри заходил сюда. Как он узнал? Я подошел к окну. Мне показалось, что на улице я увидел чей-то силуэт.

Я выскочил из номера и через две ступеньки скатился по лестнице – надо попытаться его нагнать.

Зимой 2008 года, за несколько месяцев до дела Гарри Квеберта и примерно за два года до событий, которым посвящена эта книга, на меня напал ужасающий писательский ступор, страх белого листа. В надежде вновь обрести вдохновение я провел несколько недель у Гарри Квеберта.

Глава 12

С Гарри Квебертом

Аврора, штат Нью-Гэмпшир

29 февраля 2008 года

Прошло девятнадцать дней с тех пор, как я поселился у Гарри, в его величавом доме на берегу океана. Девятнадцать дней я тщетно пытался сколотить сюжет нового романа, но не в силах был написать первую строчку. По договору я был обязан представить рукопись в конце июня; издатель, Рой Барнаски, грозился подать на меня в суд, если я не уложусь в срок.

Большую часть времени я сидел в кабинете Гарри на первом этаже. В то утро я в отчаянии глядел на стопку белых листов, лежавшую передо мной. Причем атмосфера как нельзя лучше располагала писать: фоном звучала “Каста Дива” в исполнении Каллас, а за окном мягко, умиротворяюще падал снег.

На цыпочках, стараясь не произвести ни звука, вошел Гарри и поставил передо мной чашку с дымящимся кофе и пирожное.

– Не стесняйтесь, – сказал я с убитым видом, – я ровным счетом ничего не делаю.

– Тогда попробуйте мои маффины! – весело воскликнул он. – Прямо из духовки. Просто отпад.

– Я и так уже отпал и лежу, – возразил я.

– Ох, Маркус, ради всего святого, не надо так драматизировать! Сегодня – день надежды.

– Вот как?

– У нас с вами 29 февраля. День настолько редкий, что вообще непонятно, как он попадает в календарь. В сущности, это день, которого нет. Так пользуйтесь, отвлекитесь немного! Хотите, покатаемся на лыжах? Вам станет полегче.

– Спасибо, нет.

– Может, посмотрим кино, классику? Очень стимулирует вдохновение. Разожжем огонь, пропустим по несколько чашек кофе с капелькой виски?

– А потом что?.. Поцелуемся?

– Маркус, вы сегодня решительно какой-то кусачий! Ну хоть пройдитесь немножко по пляжу, голову проветрите.

Закутавшись в пальто, мы шагали по берегу. Воздух был морозный, но это было даже приятно. Снег теперь валил стеной. Настал час отлива, и везде, откуда отступил океан, толклись тучи крикливых чаек. Гарри взял с собой железную коробку с выбитой надписью “На память о Рокленде, Мэн”, в которой хранил засохший хлеб для птиц, и разбрасывал его, пока мы шли по влажному песку.

– Почему вы с таким упорством кормите чаек? – спросил я.

– Однажды я дал обещание. А обещания надо выполнять. На самом деле я не особо люблю чаек. Шумные птицы и ленивые. Растаскивают мусорные баки и свалки или летят за рыбацким кораблем и воруют рыбу. Чайка – птица, не желающая преодолевать трудности. Это мне кое-кого напоминает.

– Это вы на меня намекаете? – слегка обиженно спросил я.

– Нет, на себя. Но вы не поймете. Пока еще нет.

В тот момент я, разумеется, не понял смысла его слов. И даже представить себе не мог, что мне откроется несколько месяцев спустя.