Дело Аляски Сандерс - Диккер Жоэль. Страница 99

По прибытии меня радушно встретил ректор университета, Дастин Пергол, и представил коллегам. Сначала состоялось долгое дежурное собрание, потом мы все вместе пообедали, и только затем Пергол проводил меня в бывший кабинет Гарри. Теперь на стене у двери висела табличка с моим именем. Почти двенадцать лет прошло с тех пор, как я встретил здесь Гарри Квеберта, и сейчас двигался по его стопам. Волнуясь, я вошел; в кабинете с последнего моего визита, казалось, не изменилось ничего.

– Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь, – сказал Пергол, наблюдавший за мной с порога. – У нас есть кое-какой бюджет на новую мебель, если хотите.

– Спасибо, но все замечательно. Замечательно так, как есть.

Я сел за стол и огляделся. Пергол ушел. Я выдвинул ящик стола – тот, в котором в июне нашел статуэтку чайки. Она по-прежнему лежала там. А под ней – старая газета, на которую я в прошлый раз не обратил внимания. Я достал ее: она была двадцатилетней давности, если не больше. Я посмотрел дату – и сразу все понял.

Схватив газету, я выскочил из кабинета. В коридоре мне попался Дастин Пергол.

– Все хорошо, Маркус?

– Все хорошо. Не беспокойтесь, я вернусь. Не знаю когда, но вернусь…

– Вы уезжаете?

– У меня важная встреча.

– С кем?

Я не ответил и помчался дальше, оставив его в растерянности. Он только крикнул мне вдогонку, чуть ли не со смехом: “Да уж, Маркус, с вами не соскучишься, будь вы хоть студент, хоть преподаватель!”

Газета, которую я нашел, выходила в канадском городке под названием Лайонсбург, на границе с Соединенными Штатами. Пожелтевший выпуск был датирован 30 августа 1975 года. Переломным днем в жизни Гарри: именно тогда исчезла Нола Келлерган. Газета лежала в ящике не случайно. Это был знак, который Гарри оставил мне много месяцев назад, чтобы я мог его найти. Скорее всего, он обосновался там.

Через несколько часов я приехал в городок Лайонсбург. Оставалось лишь найти Гарри. Я направился к ратуше, решив, что легко выясню все у местных жителей. Но, не успев припарковать машину, заметил книжный магазин и застыл перед его вывеской, разинув рот. Магазин назывался “Мир Маркуса”.

Немного робея, я зашел. Меня встретила белокурая женщина; она показалась мне слегка похожей на Нолу Келлерган, но в варианте сильно за сорок.

– Чем могу помочь? – спросила она.

– А Гарри здесь?

Женщина повернулась к подсобке:

– Дорогой, к тебе пришли.

И тут появился сияющий Гарри:

– Маркус, наконец-то вы меня нашли.

У Гарри я провел несколько дней. Отчасти это напоминало мои наезды в Аврору, за одним исключением: теперь в его жизни была женщина, Надя, та, что меня встретила. Они жили в удобном домике в центре Лайонсбурга, с крытой террасой, смотревшей не на океан, как в Гусиной бухте, но на тихую улочку. В первый день я проснулся около пяти утра. Вышел под навес, омываемый рассветными лучами. Было уже жарко. Я созерцал окрестности, и вдруг за моей спиной раздался голос Гарри:

– Вижу, вы по-прежнему встаете на заре…

Он сидел в деревянном кресле, я его не заметил. В руках у него была чашка кофе, вторая, еще дымящаяся, ожидала меня на приставном столике. Я сел рядом.

– Откуда вы меня так хорошо знаете? – спросил я, отпив кофе.

– Я ваш друг, Маркус. Друг – это тот, кого хорошо знаешь и тем не менее любишь.

Я усмехнулся.

– Раз вы сюда доехали, значит, нашли газету в ящике моего стола. Из этого следует, что вы будете читать свой курс в университете Берроуза.

– Только один семестр, – ответил я. – Я подписал договор, не динамить же Дастина Пергола.

– Вы не забыли, что Пергол собирался выгнать вас из университета, когда вы были студентом?

– Не забыл, но это дело прошлое. Прошлое надо уметь оставлять позади.

– Вы ли это говорите? – усмехнувшись, заметил Гарри. – Вы же знаете, Маркус, я пытался отговорить вас ехать в Берроуз, пытался таким неуклюжим способом подтолкнуть вас жить своей жизнью. Отбросить всякие обязательства и делать то, что хорошо для вас.

– По-моему, я уже сам толком не знаю, что для меня хорошо.

– Это я понимаю, – сказал он. – И готов вам помочь.

За эти дни, проведенные с Гарри, между нами восстановилась та глубинная связь, что сложилась за долгие годы. Мы беспрерывно говорили, словно наверстывая упущенное время – на террасе, в гостиной, в ресторане неподалеку от его дома, сидели там часами, как когда-то в “Кларкс”. И в книжном магазине, где однажды под вечер он снял с полки томик “Правды о деле Гарри Квеберта”.

– Эту книгу я читал и перечитывал, – сказал он. – Я никогда не говорил, как я вами горжусь, Маркус. Понимаю, в июле я действовал неловко, назначив вам встречу на том спектакле “Мадам Баттерфляй”. Я не собирался играть в какие-то бессмысленные тайны, просто нервничал перед нашей встречей. Не знал, как вернуться в вашу жизнь после того, как внезапно исчез. В свое время мне сперва показалось, что я злюсь на вас за то, что вы раскрыли мой секрет, а потом осознал, что прежде всего боюсь вас потерять. Думал, вы меня возненавидите после того, как выяснили правду об “Истоках зла”.

– Я никогда не злился на вас, Гарри. Я безуспешно пытался вас найти.

– Восхищаюсь вами, Маркус. И всегда буду вам благодарен. Благодаря вам, благодаря вашему расследованию в две тысячи восьмом году я наконец сумел перевернуть страницу с Нолой. Мне больше не нужно ее ждать, я больше не живу прошлым. Я смог начать жизнь заново. А главное, благодаря вам я понял, что наши демоны никуда не исчезают. К ним привыкаешь, и они в конце концов становятся частью нашего быта, не мешая ему. Вы что-то починили во мне, Маркус, и мне хотелось сделать то же самое для вас. Поэтому я и купил вам билет на концерт Александры Невилл. Чтобы дать толчок, чтобы вы пошли и встретились с ней. Она – женщина вашей жизни, Маркус. И еще не поздно все с ней починить. Несмотря на то, что случилось в вашей семье в Балтиморе. Этот билет на концерт должен был дать вам понять, что жизнь продолжается, что довольно лишь искры – и все снова пойдет своим чередом. После концерта вы могли пойти за кулисы, могли дать знать Александре Невилл, что вы здесь. Вы бы обрели ее снова. Почему вы этого не сделали?

– Не знаю, Гарри. Все слишком сложно.

– Ничего особо сложного тут нет, Маркус. Я часто думаю о вашем тридцать одном совете, как писать, о которых вы говорите в “Правде о деле Гарри Квеберта” от моего лица. Мне бы тогда дать вам только один, он стоит всех остальных.

– Какой?

– Задайте себе вопрос, зачем вы пишете. Ответив на него, вы узнаете, что делает из вас писателя. Вы знаете, зачем пишете, Маркус?

Я долго молчал и наконец признался:

– Не знаю, Гарри, теперь уже не знаю.

– За вас я ответить не могу, Маркус, но скажу, что думаю. Вы пишете, чтобы чинить. “Правдой о деле Гарри Квеберта” вы починили меня, “Делом Аляски Сандерс”, которое, по вашим словам, вы начали писать, вы наверняка намерены починить вашего друга Гэхаловуда. Весьма благородно с вашей стороны, Маркус, пытаться чинить всех и вся, но, быть может, пора подумать и о себе. Вы, конечно, можете всю жизнь разъезжать по Америке, как некий великолепный бродяга от литературы, раскрывать все случившиеся там мрачные убийства, но вас самого это не починит. Не исправит то, что случилось с вашими родными в Балтиморе. Не вернет вам ни Александру, ни ваших кузенов. Пора простить себя, Маркус, а это вам удастся, только если вы будете писать.

Вот так Гарри Квеберт, мой вновь обретенный друг и наставник, подсказал мне решение, которое вскоре изменит весь ход моей жизни, – найти себе писательский дом.

– У вас в Нью-Йорке отличная квартира, – сказал он. – Но вам нужно место, где вы могли бы посвятить себя сочинительству. Место, которое позволит вам сосредоточиться на себе. Своя собственная Гусиная бухта.

– Мне очень нравится Новая Англия, – заметил я.