Курсант: Назад в СССР 11 (СИ) - Дамиров Рафаэль. Страница 38

— Вот, смотрите!

Я развернул писульку и стал читать. По мере прочтения мои брови все выше уползали на лоб.

Дочитав до конца, я поднял глаза на Антонину Арсеньевну и спросил:

— Это правда? Все, что там написано?

— Я не знаю… — пожала та плечами. — Доказательств у нас нет, но ведь — подумайте сами, просто так такое трудно придумать.

— Вы правы, — я задумчиво зажевал губу.

Несмотря на все мои подозрения, я всё-таки был поражён. Вот ты какой — Всеволод Харитонович Светлицкий…

От автора:

И снова Ревизор от автора Дико Сержа Винтеркея! Новый том про попаданца в СССР Павла Ивлева стартует сегодня. Первая книга серии здесь со скидкой: https://author.today/work/267068

Глава 19

— А где конверт? — спросил я Антонину Арсеньевну. — В чём-то же оно пришло?

— Затерялся, — пожала та плечами, — но там обратного адреса, естественно, не было.

— Это что получается? — я снова уткнулся взглядом в текст, отпечатанный на пишущей машинке. — Что за Светлицкого писал «негр»?

Анонимка вещала о том, что товарищ Светлицкий на самом деле — бездарь и эксплуататор чужих литературных трудов. Якобы все яркие, литературно и психологически проработанные сцены в его самых популярных романах написаны другим автором. Там приводилось подобие доказательств, анонимщик ссылался на фактуру текста, образность языка и прочую писательскую заумщину, говорил, что невооруженным глазом видно, что в разных главах стиль отличается. То взлетает до небес, то скатывается на уровень заметок в школьной стенгазете.

— Какой ещё негр? — литераторша непонимающе на меня уставилась.

Я не знал, есть ли такое выражение сейчас, или оно гораздо позже появится, поэтому перефразировал:

— Человек, который пишет за него — вы понимаете, за определенную мзду.

— Соавтор?

— Нет, он нигде не фигурирует, ни на обложке, ни в правах на рукопись.

Это, казалось, шокировало представительницу местного Союза писателей едва ли не больше, чем сама анонимка.

— Что вы? У нас так не принято! Как можно?

Она широко открыла глаза и приложила руку к груди, причём явно нисколько не играя. Я внимательно наблюдал за ней.

— Тогда анонимка получается — пшик?

Женщина замялась, стояла и теребила кончик пуховой шали, а я продолжил:

— Вижу, у вас все-таки сомнения некоторые появились в честности Светлицкого?

— Вы знаете, — вздохнула литераторша. — Там ведь действительно есть сцены, которые сильно отличаются от общей канвы повествования. Выгодно отличаются. Я не знаю, как это объяснить. Возможно, у Всеволода Харитоновича просто-напросто были вспышки яркого озарения, когда он писал эти фрагменты. Вдохновение, вы знаете, когда за пером не поспеваешь…

Во всякие вспышки я не верю (кажется, и Антонина Арсеньевна не знала, верить ли в такую мысль), а информация любопытная. Это был дым не без огня…

— Вот что, Антонина Арсеньевна, письмо это я у вас изымаю… Нужно два понятых.

— Как? Зачем изымаете?

Увлёкшись нашей беседой и выяснением правды о свойствах текста своего коллеги, она, кажется, и забыла, что я представлял здесь оперативных работников.

— В оперативных целях, тайна следствия, так сказать.

— А-а… Понимаю… — закивала она. — Я уже и не знала, что с ней делать. Всеволод Харитонович сказал ее сжечь, а я вот как знала, что пригодится вам.

Тоже любопытная деталь.

— Всеволоду Харитоновичу и кому-либо еще ни слова, что я забрал эту писанину.

— Да, да, конечно, — прошептала женщина, проникшись «тайной следствия».

Хотя, признаться, на это надеяться не приходилось. Слишком словоохотлива была Антонина Арсеньевна.

— Вот вам и великий писатель! — Горохов вертел в руках анонимку, которую я изъял в доме литераторов. — Плагиатор? Куда ни плюнь, везде Светлицкий! Чтоб его книжки мыши погрызли!

— Плагиат — это когда чужой труд присвоили, — заметил Катков, — а тут намекают, что он не сам писал, а за него. По договорённости, так, Андрей?

Я кивнул. Горохов сощурился.

— Я вот только одного не пойму, — продолжил Алексей. — Мы же все читали? Никто не заметил ничего, что вот тут пишут?

Он окинул нас всех взглядом.

— Да разве это чтение? — отмахнулся я. — Так, просмотрели. Как Юлий Цезарь, один глаз в одном тексте, другой — в другом.

— Ну ладно еще вы, — расстроенно покачал головой Катков. — Ну, а я-то куда смотрел…

На это отвечать уже никто не стал.

— Ну и что? — пожал плечами шеф, возвращаясь к главной теме. — Я тоже в свое время кучу аналитических справок, отчетов и других докладов от имени генерала написал. Проекты приказов готовил от имени своего начальника. Про «Тихий дон» тоже судачили, что не Шолохова труд, мол, не мог молодой автор такой шедевр наваять. Нам-то что это дает?

— Пока ничего, — ответил я. — А вот этот «доброжелатель» явно ненавидит Светлицкого. Пытается его очернить, хоть и культурно, конечно. Найти бы его… Уверен, что он бы многое нам поведал о мэтре. Этим письмом его компромат наверняка не исчерпывается.

— Как же мы его найдем? — вмешался Федя, предчувствуя, что очередное глобальное задание свалят на его молодые плечи.

— По психологическому портрету и методом оперативного поиска, — развел руками Горохов и повернулся к нашему психологу. — Светлана Валерьевна, что скажешь об авторе этой писульки? Каким тебе он видится? Поделись мнением…

Света уже успела два раза прочитать анонимку и, держа в руках блокнот, делала сейчас там какие-то пометки. Услышав просьбу шефа, оторвалась и задумчиво проговорила:

— Видно, что автор текста разбирается в композиции и построении крупной прозы, умело оперирует терминами, соответственно, он сам либо писатель, либо литературный критик, либо какой-то журналист, ведущий литературную рубрику.

— А критик — это кто? — хмыкнул Федя.

— Профессиональный аналитик, который ищет слабые и сильные стороны произведения и делает его разбор, — ответила Света, как по словарю.

— А-а! Понял! Он сам писать не умеет, а рассуждать может. Неплохо устроился!

— Точно. Ведь говорят же, что именно из неудавшихся писателей, поэтов и прочих актеров вырастают литературные и театральные критики, — подтвердил Горохов, а Света продолжила.

— В письме прослеживаются эмоции негативного отношения к Светлицкому, носящие характер личной неприязни. Вероятно, они близко знакомы. Похоже, что замешаны личные мотивы вражды — или соперничества. Я могу предположить, что это написал тот самый человек, который и помогал Светлицкому писать романы, но остался по каким-то причинам в тени. Если, конечно, подтвердится факт, что Всеволод Харитонович использовал помощника. Нужно проверить писателей и критиков именно из близкого окружения Светлицкого. Возможно, теперь они вовсе не друзья, а даже враги.

— Отлично! — следователь довольно крякнул. — Критиков в этом городе немного, вряд ли они вообще есть, а вот прозаиков — этих надо проверить.

— Я бы проверила еще и поэтов, — заметила Света. — Многие писатели начинали как поэты, возможно, и наш тоже пробовал помогать мэтру, дабы опыта набраться, чтобы тот ввел его в мир большой прозы. А потом Светлицкий понял, что новичок сильнее его пишет, и не выполнил своих обещаний. Вот он и обиделся.

На самом деле, такую ситуацию ведь вполне можно было себе представить. В который уже раз я с немым уважением посмотрел на Свету.

— Они сошлись. Волна и камень, — шеф задумчиво выдал фразу из «Евгения Онегина». — Интересная версия, Светлана Валерьевна, спасибо…

Следователь обвел нас взглядом и остановился на Погодине:

— Федор! Проверь всех писак, с кем выпивал и водил дружбу Светлицкий. Узнай, кто его в последнее время не любит и почему. Может, этот наш анонимщик и есть неуловимый Литератор. А что?.. Убивает, например, по мотивам романов Светлицкого, чтобы того подставить. Задача ясна?