Сверкающий цианид - Кристи Агата. Страница 8
Он засмеялся и взглянул на нее. Неужели ее не возмутит эта чушь? Нет, Виктор Дрейк обладал дьявольской силой. В его устах злокозненная мерзость выглядела невинной шалостью. Жуткий взгляд пронизывал ее до костей.
– Не воображайте, Руфь! Не суйте мне в нос вашу добропорядочность! Благополучие – вот ваш фетиш. Вы из тех девушек, которые спят и видят себя женой своего хозяина. Поэтому-то вы и работаете у Джорджа. И не следовало ему жениться на этой дурочке Розмари. На вас ему следовало жениться. И вот бы, черт побери, не прогадал.
– Вы забываетесь.
– Розмари чертовски глупа, это у нее врожденное. Опьяняющая красавица с мозгами кролика. Такие женщины волнуют мужчин, но не могут их удержать. Ну а вы – это совсем другое. Боже, если мужчина в вас влюбится – то уж навсегда.
Это был меткий удар. Не успев опомниться, она выдала себя с головой:
– Если! Но он не любит меня!
– Джордж, вы хотите сказать? Руфь, не глупите. Случись что-нибудь с Розмари, и он тут же на вас женится.
(Вот оно начало всего,)
Виктор продолжал, не сводя с нее глаз:
– И вы это знаете так же хорошо, как и я. (Рука Джорджа у нее на плече, ласковый голос, тепло… Да, правильно… Она волнует его, он к ней тянется…)
Виктор тихо сказал:
– Побольше уверенности, дорогая. Вы обведете Джорджа вокруг мизинца. А Розмари всего-навсего дурочка.
«Правильно, – подумала Руфь. – Если б не Розмари, я бы заставила Джорджа сделать мне предложение; И он бы не прогадал. Как бы я о нем заботилась…»
Гнев ослепил ее, злость заклокотала в сердце. Виктор Дрейк с интересом за ней наблюдал. Он любил подбрасывать идейки в головы людей. Или, как в этом случае, помочь им разобраться в тех мыслях, которые уже до него проникли в их сознание.
Да, вот с этого все и началось – со случайной встречи с человеком, уезжавшим на следующий день черт знает куда. Руфь, вернувшаяся в контору, уже не была той самой Руфью, которая эту контору покинула, впрочем, в ее поведении и внешности никто бы не уловил ни малейших перемен.
Вскоре после ее возвращения позвонила Розмари.
– Мистер Бартон только что ушел завтракать. Могу чем-то помочь?
– О, Руфь, в самом деле? Этот несносный полковник Рейс прислал телеграмму, что не успеет вернуться к моему дню рождения. Спросите Джорджа, кем бы он хотел его заменить. Нужно другого мужчину. Будут четыре женщины – Ирис, Сандра Фаррадей и кто-то еще? Не помню.
– Думаю, четвертая – это я. Вы очень добры, что меня позвали.
– О, разумеется. Я совсем про вас позабыла!
Послышался игривый смех Розмари, звякнула трубка.
Если бы Розмари видела, как вспыхнула Руфь, как сжала она губы.
Позвала из милости – сделала Джорджу одолжение! «О, да, пусть придет твоя Руфь. Ей будет приятно, что ее позвали, к тому же она всегда нам помогает-. И выглядит довольно прилично».
В эту минуту Руфь осознала, как она ненавидит Розмари.
Ненавидит за ее богатство и красоту, беспечность —И глупость. За то, что ей не нужно работать в конторе – ей все преподносится на золотой тарелочке. Любовники, обеспеченный муж – ни трудов, ни забот…
Ненавистная, снисходительная, самодовольная, легкомысленная, красивая…
– Чтоб ты сдохла, – процедила Руфь умолкнувшему телефону.
Слова напугали ее. Это так было на нее не похоже. Она умела сдерживать страсти, никогда не горячилась, владела собой.
«Что происходит со мной?» – подумала она.
В этот день она возненавидела Розмари. Спустя год она с той же силой продолжала ее ненавидеть.
Когда-нибудь, возможно, она сможет позабыть Розмари, но не сейчас.
Ей захотелось воскресить в памяти те ноябрьские дни.
Она неподвижно сидела у телефона – сердце разрывалось от ярости.
Спокойно, владея собой, передала Джорджу просьбу Розмари. Сослалась на дела и сказала, что сама она, наверное, не придет. Но Джордж и слушать не хотел об этом.
Следующим утром она вошла и сообщила об отплытии «Сан Кристобаля». Облегчение и благодарность Джорджа.
– Итак, он отчалил?
– Да. Я вручила ему деньги в самый последний момент. – Нерешительно добавила:
– Когда пароход разворачивался, он помахал рукой и крикнул: «Поцелуйте Джорджа, скажите ему, вечером я выпью за его здоровье».
– Какая наглость! – сказал Джордж. Потом полюбопытствовал:
– Что вы о нем думаете, Руфь?
Она подавила эмоции.
– О, таким я его и представляла! Ничтожество.
И Джордж ничего не заметил, ничего не заподозрил! Ей хотелось кричать: «Зачем ты послал меня к нему? Разве ты не знал, что он со мной сделает? Разве ты не понимаешь, что я уже не та? Не видишь, насколько я опасна? Кто знает, что я могу натворить?»
Вместо этого деловито сказала:
– По поводу письма из Сан-Пауло… Она была опытным, умелым секретарем. Минуло пять дней.
День рождения Розмари.
Мало работы… посещение парикмахера… новый черный костюм, искусно наложенная косметика. В зеркале совсем чужое лицо. Бледное, решительно, злобное.
Значит, не ошибся Виктор Дрейк. В ней нет ни капли жалости.
Позже, когда она глядела на посиневшее, застывшее лицо Розмари, жалости по-прежнему не было.
А теперь, спустя одиннадцать месяцев, воспоминание о Розмари неожиданно напугало ее…
3. Антони Браун
Антони Браун нахмурился, едва лишь подумал о Розмари Бартон.
Нужно было быть идиотом, чтобы с ней связаться. Впрочем, мужчину за это не осуждают! А она, что ни говори, обладала способностью приковывать к себе взоры людей. В тот вечер в Дорчестере он ни на что не мог больше смотреть. Красива, как гурия, и, вероятно, столь же умна!
Он влюбился в нее без памяти. А сколько усилий он затратил, отыскивая кого-то, кто мог бы представить его. Совершенно непростительное легкомыслие, когда дел у тебя по горло. Не развлекаться же он сюда приехал.
Но Розмари была так неотразима, что он мгновенно позабыл обо всех своих служебных обязанностях. Теперь он сам высмеивал себя за это и недоумевал, как смог оказаться таким идиотом. По счастью, сожалеть было не о чем. Как только он с ней заговорил, ее очарование сразу же потускнело. Все встало на свои места. Любви не было – не было и страсти. Просто приятное времяпрепровождение – всего-навсего.
Ну что ж, он хорошо провел время. И Розмари тоже повеселилась. Они танцевали, словно два ангела, и куда бы он ни приводил ее, мужчины всегда оборачивались в ее сторону. Он благодарил судьбу, что не женился на ней. За каким чертом нужна ему эта красотка? Она даже не умела внимательно слушать. Из той породы девушек, которые ежедневно за завтраком ожидают от вас признания в страстной любви!
Вот сейчас самое время обо всем подумать.
Он изрядно влюбился в нее, так?
Был у нее вроде бесплатного кавалера. Звонил, приглашал, танцевал с ней, целовался в такси. Дурачился до того невероятного, потрясающего воображение дня.
Вспоминается все до мелочей: прядка растрепанных над ухом каштановых волос, опущенные ресницы, за которыми сверкают темно-голубые глаза. Мягкие, нежные, алые губы.
– Антони Браун. Какое славное имя! Он сказал добродушно:
– Имя у меня знаменитое. У Генриха Восьмого был камергер Антони Браун.
– Ваш предок, надеюсь?
– Ну, этого я не стану утверждать.
– Лучше не надо!
Он вскинул брови.
– Я – потомок колонизаторов.
– Не итальянских ли?
– А! – засмеялся он. – Мой оливковый цвет лица. У меня мать – испанка.
– Тогда ясно.
– Что ясно?
– Все ясно, мистер Антони Браун.
– Вам нравится мое имя.
– Я уже сказала. Хорошее имя.
И вдруг неожиданно, словно обухом по голове:
– Лучше, чем Тони Морелли.
Он остолбенел, отказываясь верить собственным ушам. Невероятно! Чудовищно!
Он схватил ее за руку. Неистово сжал, она вскрикнула:
– О, мне больно!
Голос его сделался злым и грубым. Она засмеялась, радуясь произведенному эффекту. Чудовищная дура!