Седьмой выстрел - Виктор Даниэль. Страница 20

— Вечный романтик, — съязвил Холмс. — Хотя, признаться, мне нечасто доводилось слышать, чтобы вы приписывали женщине желание кого-то убить. Растёте над собой.

Конечно, он был прав. Я думал, он хочет продолжить этот разговор, однако он указал на фотографии и попросил меня читать дальше.

Любопытное описание, подумал я и перечёл его. Чуточку воображения — и на память приходил бледный темноглазый шофёр, приставленный к нам сенатором Бевериджем. Или я напрасно связывал всех своих нью-йоркских знакомых с личностями из дневника Голдсборо? Сощурившись, я вновь принялся разбирать каракули.

Запись на следующей фотокопии была короче. Она датировалась четырьмя днями позже.

— Девушка, — пробормотал я. — Может, это была миссис Фреверт или та молодая женщина, которую Голдсборо видел в окне Филлипса?

Однако Холмс не ответил. Он сидел в характерной позе, закрыв глаза и попыхивая трубкой.

На третьей фотокопии записей почти не было. Там стояло всего пять слов, написанных заглавными буквами: «ЛЮБОВЬ, ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ДЕНЬГИ, СЕКС, АТЛЕТИКА». Ниже помещались карикатурные изображения двух раскрытых зонтиков.

Четвёртая фотография показалась мне куда любопытней. Это была копия записей, о которых Холмс уже упоминал, рассказывая о видах Голдсборо на денежные поступления.

Следовавший за этим текст был просто абсурден:

— Поразительно, Холмс, — сказал я. — Сверхъестественная ахинея. Однажды в Суссексе много лет назад вам довелось успокаивать бедного Боба Фергюсона. Не думал я, что вновь придётся расследовать дело о вампирах. Откуда на сей раз ветер дует?

Вместо ответа Холмс снова взял саквояж, вытащил из него тонкую серую книжицу и протянул мне.

— Вы забываете о книге, которую мы обсуждали с миссис Фреверт в Англии, Уотсон.

— «Дом вампира» Джорджа Сильвестра Фирека, — вслух прочёл я надпись на обложке.

— Роман, которым все увлекались несколько лет назад, — пояснил Холмс. — Я обнаружил этот экземпляр в «Хэтчердз»  [32] и только вчера внимательно прочитал на пароходе. В нём описывается история некоего Реджинальда Кларка, покровителя искусств, сочинявшего литературные произведения, которые пленяли всю богему. И никто, разумеется, не подозревал, что мистер Кларк питается, если угодно, интеллектом своих приятелей по тесной артистической компании. Чем больше он пожирал, тем гениальнее становился и тем сильнее истощались умы его жертв. Больше того, в отличие от стокеровского Дракулы, у Фирека вампир в конце не погибает.

— Ну и дешёвка! — ответил я. — Какой дурак поверит в эту историю?

— Роман был довольно популярен, по его мотивам даже поставили спектакль под названием «Вампир». И если в этом дневнике всё правда, хотя я не готов принять такое предположение, то можно заключить, что мистер Голдсборо пострадал подобным образом. Голдсборо, кажется, верил, что Филлипс питал свои литературные способности за счёт его таланта.

— Только умалишённого можно убедить в таком, Холмс, — заметил я.

— Верно, Уотсон. «Можно убедить» — точнее не скажешь.

— Значит, у нас есть мотив. Он был безумен?

— Возможно, — сказал Холмс. — Однако я узнал от Стеда, что Голдсборо написал Филлипсу письмо, в котором требовал, чтобы тот прекратил писать о сестре Голдсборо. По-видимому, его оскорбила властность героини романа Филлипса «Светские похождения Джошуа Крейга». Голдсборо встал на защиту. Мне рассказали, что он повздорил с отцом из-за замечания в адрес сестры. Они тогда чуть не подрались.

— В самом деле? Поразительно!

— Это не покажется вам столь уж поразительным, дружище, если вы припомните других брата с сестрой, замешанных в этом деле. Давайте не забывать, что именно близость Филлипса со своей сестрой, миссис Фреверт, привела её в Англию просить у нас помощи.

Умозаключения Холмса меня ошеломили.

— Холмс, — промолвил я, — вы как будто проводите тесную параллель между убийцей и жертвой.

Холмс улыбнулся:

— Ещё одна причина, Уотсон, хотя и омерзительно психологическая, — Голдсборо воображал себя Филлипсом.

— Но если Голдсборо считал, что он и есть настоящий Филлипс, — стал рассуждать я, — и если его возмущало, как Филлипс — или мне следует говорить: «Голдсборо»? — описывал его сестру, тогда Голдсборо должен был страшно переживать из-за «своего» поведения. Убивая Филлипса, он как бы уничтожал своё альтер эго. Более того, следуя своим искажённым представлениям, он обязан был убить и себя, чтобы завершить это кошмарное деяние.

— Запутанное дело, а, Уотсон? И, без сомнения, достойное прославленного доктора Фрейда.

Не успел я ответить, как Холмс собрал фотокопии и спрятал их в саквояж, но не закрыл его, а стал рыться там, одновременно разговаривая со мной.

— Однако нельзя позволить всем этим сложностям заслонить реальную историю, поведанную дневником. Кажется, он выпал из кармана убийцы, когда тот застрелился. Какой-то прохожий подобрал дневник на месте преступления и отдал помощнику окружного прокурора. Тот заявил, что запер дневник в сейф, где записи пролежали остаток ночи и большую часть следующего дня. Дневник попал к коронёру лишь поздно вечером. Мистер Стед уверяет, что коронёр был весьма недоволен. В сущности, Уотсон, — тут Холмс взглянул на меня, чтобы подчеркнуть важность своих слов, — коронёр обвинил помощника окружного прокурора в утаивании улики.