Холодный дом ( с иллюстрациями) - Диккенс Чарльз. Страница 99

В тот вечер мы долго засиделись за разговором, потому что Ада и опекун заставили меня подробно рассказать про Кедди, и я болтала, болтала, болтала без умолку. Наконец я ушла к себе наверх, краснея при мысли о том, как я разглагольствовала, и вдруг услышала негромкий стук в дверь. Я сказала: «Войдите!» – и в комнату вошла хорошенькая маленькая девочка, чистенько одетая в траурное платье, и сделала мне реверанс.

– Позвольте вам доложить, мисс, – сказала девочка нежным голосом, – я Чарли.

– Ну да, конечно Чарли, – в изумлении воскликнула я, наклоняясь и целуя ее. – Как я рада видеть тебя, Чарли!

– Позвольте вам доложить, мисс, – продолжала Чарли все тем же нежным голосом, – я теперь ваша горничная.

– Ты, Чарли?

– Позвольте вам доложить, мисс, это вам подарок от мистера Джарндиса, а еще он шлет привет.

Я села и, обняв Чарли, смотрела на нее не отрывая глаз.

– Ах, мисс! – проговорила Чарли, всплеснув руками, и слезы потекли по ямочкам на ее щеках. – Том в школе, позвольте вам доложить, и учится так хорошо! А маленькая Эмма, мисс, она у миссис Блайндер, мисс, и о ней так заботятся! А Том давно уже поступил бы в школу, а Эмма перешла бы к миссис Блайндер, а я приехала бы сюда, но мистер Джарндис считал, что Тому, и Эмме, и мне надо было сначала привыкнуть к тому, что придется нам жить врозь, – ведь мы такие маленькие! Не плачьте, пожалуйста, мисс!

– Не могу удержаться, Чарли.

– Да, мисс, я тоже не могу удержаться, – сказала Чарли. – И позвольте вам доложить, мисс, мистер Джарндис шлет привет и думает, что вы захотите давать мне уроки. И позвольте вам доложить, Том, и Эмма, и я – мы будем видеться раз в месяц. И я так счастлива и так благодарна, мисс, – воскликнула Чарли от полноты сердца, – и я постараюсь быть такой хорошей горничной!

– Чарли, милая, никогда не забывай того, кто все это сделал!

– Нет, мисс, никогда не забуду. И Том не забудет. И Эмма. Все это благодаря вам, мисс.

– Да я ничего об этом не знала. Все сделал мистер Джарндис, Чарли.

– Да, мисс, но он это сделал из любви к вам и чтобы вы стали моей хозяйкой. Позвольте вам доложить, мисс, это вам маленький подарок от него – с приветом; и все это он сделал из любви к вам. Мне и Тому приказано это запомнить.

Чарли вытерла глаза и принялась выполнять свои новые обязанности – расхаживать по комнате с хозяйственным видом и прибирать все, что попадалось под руку. Но вдруг Чарли подкралась ко мне сбоку и проговорила:

– Ах, мисс, не плачьте, пожалуйста.

И я повторила:

– Не могу удержаться, Чарли.

А Чарли тоже повторила:

– Да, мисс, и я не могу удержаться.

Так что я все-таки немного поплакала от радости, и она тоже.

Глава XXIV

Апелляция

Вскоре после моей беседы с Ричардом, о которой я уже писала, он рассказал о своих планах мистеру Джарндису. Опекуна это признание, вероятно, не застало врасплох, но все-таки очень огорчило и разочаровало. Теперь они с Ричардом нередко разговаривали наедине, то поздно вечером, то рано утром, проводили целые дни в Лондоне, постоянно встречались с мистером Кенджем и были обременены кучей неприятных хлопот. Все время, пока они были заняты этими делами, опекун очень страдал от восточного ветра и так часто ерошил свою шевелюру, что, кажется, ни один волос у него не лежал на месте; тем не менее со мной и Адой он был так же ласков, как и прежде, только никогда не говорил о делах Ричарда. Как мы ни старались, мы ничего не могли добиться и от самого Ричарда, кроме неопределенных заверений, что «все идет как нельзя лучше и наконец-то все в порядке», а это не могло рассеять нашу тревогу.

Однако мы со временем узнали, что лорд-канцлеру была подана новая просьба от имени Ричарда, как «несовершеннолетнего» и «состоящего под опекой суда» и не знаю еще кого, и что по этому поводу велись бесконечные переговоры, а лорд-канцлер во время заседания открыто назвал Ричарда «надоедливым и капризным несовершеннолетним»; узнали также, что решение все откладывали и откладывали, что собирали справки, делали доклады и подавали прошения, пока наконец Ричард (как он сам нам говорил) не начал подумывать, что если он вообще когда-нибудь поступит на военную службу, то не раньше чем стариком лет семидесяти – восьмидесяти. В конце концов его вызвали в кабинет лорд-канцлера, и лорд-канцлер сделал ему очень строгое внушение за то, что он без толку проводит время и сам не знает, чего хочет («Не им бы говорить, не мне слушать!» – сказал Ричард по этому поводу), но в конце концов все-таки было решено удовлетворить его просьбу. Его зачислили в конногвардейский полк кандидатом на патент прапорщика, деньги на покупку патента внесли агенту, а сам Ричард, как и следовало ожидать, с головой ушел в изучение военных наук и каждое утро вставал в пять часов, чтобы упражняться в фехтовании.

Каникулы суда приходили на смену сессиям, а сессии каникулам. Время от времени мы узнавали, что тяжба «Джарндисы против Джарндисов» назначена к слушанию или отложена, должна рассматриваться или пересматриваться, так что она то появлялась на сцене, то исчезала. Ричард жил теперь у одного профессора в Лондоне и уже не мог бывать у нас так часто, как раньше; опекун был по-прежнему сдержан; и так вот и проходило время, пока патент не был выдан и Ричард не получил приказа явиться в свой полк, стоявший в Ирландии.

Он сломя голову примчался к нам как-то вечером с этой новостью и долго беседовал с опекуном. Примерно через час опекун заглянул в комнату, где сидели мы с Адой, и позвал нас: «Подите-ка сюда, девочки!» Мы вошли и увидели, что Ричард, который только что был в прекрасном расположении духа, сейчас стоит, прислонившись к камину, чем-то недовольный и сердитый.

– Я хочу сказать вам, Ада, – начал мистер Джарндис, – что мы с Риком несколько разошлись во взглядах. Ну, ну, Рик, не хмурьтесь!

– Вы ко мне слишком жестоки, сэр, – проговорил Ричард. – И мне это больно, особенно потому, что во всех прочих отношениях вы всегда были так снисходительны и сделали мне столько добра, что я ввек за него не отплачу. Без вас я никогда бы не мог найти правильный путь, сэр.

– Ладно, ладно! – сказал мистер Джарндис. – Но я хочу, чтобы вы стали на еще более правильный путь. Я хочу, чтобы вы нашли правильный путь в самом себе.

– Надеюсь, вы извините меня, сэр, – возразил Ричард с жаром, но все-таки почтительно, – если я скажу, что считаю себя наилучшим судьей во всем, что касается меня самого.

– Надеюсь, вы извините меня, дорогой Рик, – ласково проговорил опекун веселым и добродушным тоном, – если я скажу, что для вас это вполне естественно; но я иного мнения. Я обязан исполнить свой долг, Рик, а не то вы перестанете меня уважать, когда остынете; я же хотел бы, чтобы вы всегда меня уважали – и когда вы в пылу, и когда остываете.

Ада так побледнела, что опекун заставил ее сесть в свое кресло – то, в котором он обычно читал, – и сам сел рядом с нею.

– Пустяки, дорогая моя, все это пустяки, – сказал он. – Просто у нас с Ричардом произошла размолвка, какие бывают и у близких друзей, и мы должны сказать об этом вам, потому что именно вы послужили ее причиной. Ну вот, вас уже пугает то, что вам придется услышать.

– Вовсе нет, кузен Джон, – возразила Ада с улыбкой, – если, конечно, это исходит от вас.

– Благодарю вас, дорогая. Уделите мне минутку внимания, выслушайте меня спокойно и в это время не смотрите на Ричарда. И вы тоже, Хозяюшка. Дорогая моя девочка, – продолжал он, прикрыв ладонью руку Ады, лежавшую на подлокотнике кресла, – вы помните, о чем говорили мы четверо, когда наша Хлопотунья рассказала мне об одной маленькой любовной истории?

– Ричард и я, мы никогда не забудем, как добры вы были к нам в тот день, кузен Джон.

– Я никогда не забуду этого, – подтвердил Ричард.

– И я не забуду, – повторила Ада.

– Тем легче мне сейчас высказать то, что я должен сказать, и тем легче нам столковаться, – отозвался опекун, лицо которого как бы излучало всю нежность и благородство его сердца. – Ада, пташка моя, вам следует знать, что теперь Ричард избрал себе специальность в последний раз. Все деньги, какие у него еще остались, уйдут на экипировку. Он растратил свое состояние и отныне привязан к дереву, которое посадил сам.