Обитель - Прилепин Захар. Страница 47

– И он? – спросил.

– Немедленно согласился, – гордо сказал Осип.

– А зачем вам мама, Осип?

– Ей без меня плохо, – ответил он уверенно, – а мне она необходима для нормальной работы.

– А как вам Эйхманис показался? – спросил Артём.

– Начальник лагеря – и, значит, подонок, иначе как бы он им стал? – ответил Осип очень просто.

– Так… – сказал Артём, подняв ложку вертикально, словно собирался ей ударить Осипа в умный лоб. – Что там ещё делают вкусное из водорослей?

С утренней разминки Бориса Лукьяновича вызвали в Культурно-воспитательную часть.

– Артём, проведи? – попросил он коротко, как о чём-то само собой разумеющемся.

Дело нехитрое – провёл.

Час спустя Борис Лукьянович вернулся, но только на минуту, и попросил Артёма отследить, чтоб брусья врыли где надо, а не где попало.

Брусья вскоре принесли.

Дело несложное – проследил.

В остальное время Артём истязал себя на турнике. С баланами это всё было несравнимо.

“…И не следит никто, – наслаждался Артём. – Хочу – вишу, хочу – сижу, хочу – в небо гляжу”.

Глядел он, впрочем, даже раскачиваясь на турнике, всё больше на дорогу из монастыря: не спешат ли красноармейцы из полка охраны препроводить его в ИСО, а то там Галина заждалась.

Вместо красноармейцев увидел Ксиву, который с лесного наряда плёлся под конвоем на обед в числе таких же умаянных лагерников, как и он.

Издалека было не понять, смотрит Ксива на Артёма или ему не до того.

После обеда запал спортсекции подстихал: на одном сухпае, подкрепляясь хлебом с морковью, сложно было до самого вечера задорно тягать гири и бодро бегать. Но вернулся Борис Лукьянович, и Артём с удовольствием решил, что теперь это не его головная боль: пусть старший следит за всеми и погоняет их.

Борис Лукьянович явился без пополнения, зато с доброй вестью.

– Друзья и товарищи! – объявил он. – С нынешнего дня помимо денежного довольствия мы будем иметь ежедневную горячую кормёжку на обед!

Студенты заорали, Артём тоже не огорчился – жрать ему по-прежнему хотелось постоянно.

– Только нам его не довезли почему-то, – с улыбкой сбил настрой Борис Лукьянович. – Артём, может, сходишь, узнаешь, в чём дело?

Понадеявшись, что Ксива уже в роте и с ним удастся разминуться, Артём поспешил в монастырь – через Никольские ворота – на главную кухню.

Проследовал с главного входа мимо поста с оловянным выражением лица – даже не окликнули, хотя лагерникам в рабочие помещения главкухни было, естественно, нельзя.

Старший повар шёл навстречу в сапогах, в грязном и чёрном фартуке, с топором, Артёма узнал и смотрел на него с некоторым напряжением, не моргая своим единственным глазом с выжженными ресницами и отсутствующей бровью.

Артём опять не представился, но сразу поинтересовался, в чём дело и где обед спортсекции, которая по личному приказу начлагеря готовится к олимпиаде в честь революционной годовщины? Может быть, написать докладную Фёдору Ивановичу?

Артём нарочно сказал “Фёдору Ивановичу” – так звучало куда убедительней: будто бы он только что сидел с ним за одним столом и пришёл разузнать имена и должности саботажников.

– Что такое? – прорычал повар. – Я велел!

Слова у него были будто порубленные топором, как мясные обрезки: “…шэтэ так? Я влел!”

От греха подальше Артём ушёл дожидаться на улице: вроде как в начальственном раздражении захотел перекурить.

Баки с горячим обедом вынесли через три минуты.

“В следующий раз, – отчитался себе Артём, поспешая за кухонным нарядом, – когда тебя соберутся бить блатные, Бурцев и десятник Сорокин, к ним присоединится одноглазый повар с половником и разнесёт тебе им башку, наконец”.

Площадь была почти пуста – только олень Мишка караулил кого-нибудь с сахарком, а Блэк присматривал за олешкой.

Блатные не заставили себя ждать: Артём услышал их голоса и оглянулся, они были совсем рядом.

– Я эту суку из окна заметил, – скалился рыбьими зубками Жабра. Видимо, пока Артём ходил на кухню, тот успел найти в двенадцатой Ксиву и Шафербекова. Четвёртым с ними торопился какой-то леопард, преисполненный интереса к тому, как пойманного фраера сейчас разделают на куски или хотя бы проткнут.

– Товарищ часовой! Товарищ красноармеец! – заорал Артём, называя служивого человека “товарищем”, что было запрещено – только “гражданин”! – и побежал к монастырским воротам, слыша топот за спиной.

“У Ксивы ботинки были разваленные, ему бегать неудобно!” – успел вспомнить Артём.

Вслед им залаял, а потом и побежал, скоро нагнав Артёма, Блэк.

– Эй, не кусайся! Эй! – попросил на бегу Артём, потому что пёс нёсся ровно у его ног, скаля зубы. Зато олень Мишка никуда не побежал, но вспрыгивал на месте, подкидывая зад.

Бежавший босиком леопард нагнал Артёма почти у ворот, вцепился в пиджак, надрывая рукав.

– Чего ещё? – спросил красноармеец, не понимая, что творится. – Ну-ка, тпру все! Щас пальну промеж глаз! – Он действительно передёрнул затвор и поднял винтовку.

Остановился только кухонный наряд с баком, Шафербеков же с Жаброй и Ксивой тоже добежали прямо до поста и стояли теперь возле Артёма.

Он быстро переводил глаза с одного поганого лица на другое. Блэк крутился под ногами, коротко полаивая на людей.

– Мне надо выйти, – сказал Артём, подавая пропуск красноармейцу, и пихнул в лоб леопарда, так и не отпускавшего рукав.

– А чего орал? – спросил красноармеец, возвращая пропуск. Артём ничего не ответил и шагнул за ворота, забрав свою бумагу и не глядя сунув её в карман.

С той стороны ворот остановился и, тяжело дыша, развернулся к блатным, так и стоявшим возле поста.

Артём чувствовал, что спина его была горяча и затылок пылал, как обожжённый. Но тут же осознал, насколько забавна ситуация: он стоял здесь, а эти там – и выйти они не могли, пропусков у них не было: даже Ксива ходил на лесные работы с десятником.

Выпустили кухонный наряд с баками – они, поваром настропалённые, заторопились в сторону спортсекции.

– Жабра, иди сюда, – ласково позвал Артём. – Мармелада дам. Хочешь мармелада? – Он действительно достал из кармана приобретённую с утра мармеладку. – Лови! – и кинул. – …Смотри только, чтоб рот не надорвался опять!

Мармелад поднял леопард и тут же проглотил, не жуя.

– Ксива! – крикнул Артём. – Не ссы криво!

Вспомнил и про Шафербекова: Афанасьев на вениках рассказывал, как этот тип покромсал жену, сложил в корзину и переправил в Шемаху.

– Шафербе-е-еков! – протянул Артём. – Тебе, говорят, жена посылку прислала из Шемахи? Или жену в посылке прислали? Я так и не понял! Сходи на почту, выясни?

Жабра и Ксива стояли, раскрыв рты, вне себя от злости – у Ксивы даже нос посинел. Улыбался и щурился Шафербеков – будто Артём его слепил.

– Ну-ка, пошли вон, – велел красноармеец блатным и, оглянувшись к Артёму, добавил: – И ты шлёпай отсюда, потешник.

Блатные отошли и сели возле монастырской стены. “Получше тебе, блудень соловецкий?” – спросил себя Артём, подрагивая от удовольствия, словно ему красивая, сисястая девка с длинными крашеными ногтями почесала спину и подула на шею.

“Ещё бы! – ответил себе же взбудораженно. – …Только как я пойду назад? Не просить же красноармейца препроводить меня до кельи?”

Поймал и раздавил пальцем большую каплю пота, скатившуюся из-под волос по лбу.

Навстречу спешил Борис Лукьянович – от нечего делать Артём его подробно рассматривал: брюки клёш, тельняшка, весь полный сил, плечи бугрятся, шея кабанья, уши, как у всех здоровых людей, – маленькие.

– Слушай, ну! – начал Борис Лукьянович ещё за несколько шагов. – Я на тебя прямо-таки любуюсь! Обед, вижу, несут бегом! Что ты им сказал такое на кухне?

Не отвечая, Артём ждал, когда Борис Лукьянович поравняется с ним, и только улыбался.

– Искал тебя, отлично, что нашёлся, – сказал Борис Лукьянович, подойдя и не замечая некоторой взвинченности в лице Артёма, зато обратил внимание на другое: – О, у тебя рукав надорван… Смотри, сейчас будет совещание у Эйхманиса. Скажу, что ты мой помощник, и вместе зайдём, да? Ты хорошо говоришь. Вступишь, если возникнет необходимость. Тем более что там Граков будет всё слушать опять и записывать. Так что нужны правильные речи. Я их не умею.