Обитель - Прилепин Захар. Страница 55
– О, Артём, – заприметил Эйхманис. – Хорошо дрался. Я хотел, чтоб ты победил.
Артём почувствовал запах алкоголя – только не застоявшийся и старый, а свежий, ядрёный, как со дна зимней капустной бочки.
– Дело в том, что Артём вышел как замена, – начал пояснять Борис Лукьянович. – У нас есть теперь другой противник в тяжёлом весе…
– Английский шпион который, Роберт? – спросил Эйхманис.
– Да, Роберт.
– А в среднем весе никого? – быстро спросил Эйхманис, глядя на футболистов.
– Пока нет. Но Артём мне нужен при спортсекции, – поспешил добавить Борис Лукьянович, не понимая, куда клонит начлагеря.
– Да ладно, сами справитесь, раз так, – сказал Эйхманис.
Артём похолодел: решалась его судьба, и, кажется, не в его пользу.
Борис Лукьянович молча смотрел на Эйхманиса.
– Со мной поедет, – отрывисто сказал Эйхманис. – Сегодня в командировку. Мне нужны смышлёные, но не каэры. Товар не очень частый! – он засмеялся и тут же чуть скривился: похоже, выпил он вчера много, и похмелье иногда настигало.
– Так что нам делать? – спросил Борис Лукьянович.
– Вам? – переспросил Эйхманис со своими характерными начальственными модуляциями, от которых сразу становилось чуть не по себе. – Ничего, занимайтесь. Артём, идите в свою роту, соберите вещи и ждите на улице. Мне ещё нужно пару человек забрать. Говорят, какие-то чертёжники были в двенадцатой роте? Кабир-шах?
– Да, есть такой, – ответил Артём, лихорадочно пытаясь решить, что случилось: хорошее или дурное?
Гикнув, Эйхманис умчался в сторону кремля.
– Даже не знаю, что и думать, – сказал Борис Лукьянович.
Артём молча подал ему руку, попрощался и пошёл. Осипа в келье не было.
Разделил имевшиеся деньги на две части: одну с собой взял, другую свернул в трубочку и засунул в материнскую подушку, туда, где нитки разошлись…
Подумал, брать или не брать сухпай.
Остановился на том, что взял картошки и моркови, и соли в коробке, и чая. Скрутил из куска ткани котомку, разложил всё, завернул и приспособил эту котомку на плечо, связав её концы в узелок.
Сменную одежду брать не стал, только пиджак повязал рукавами на поясе и кепку натянул на случай дождя.
Будет удача – накормят и спать положат под крышу. А не будет удачи… значит, не повезло.
“А кант – он всё равно ко мне вернулся”, – догадывался Артём, всё ещё боясь спугнуть своё везение.
Спел тихонько: “Не по плису, не по бархату хожу, а хожу, хожу… по острому…”
На улице сразу определил, куда идти: у водоосвятительной башни стояли Кабир-шах и его брат Курез-шах, Митя Щелкачов и ещё один незнакомый молодой лагерник.
Чуть поодаль перетаптывался Ксива.
Артём, не обращая на него внимания, кивнул Мите, подошёл к башне и сел на травку.
Эйхманиса ждать долго не пришлось – снова, похоже, выпивший грамм сто, он появился на этот раз пеший, зато в сопровождении Галины и двух красноармейцев, и осмотрел собравшихся.
Все немедленно подтянулись, Артём тоже, естественно, поднялся, заметив, что Ксива исчез, как и не было.
– Здра, гражданин нача… – попытался заорать Щелкачов, но Эйхманис отрезал рукой: не надо.
– Подвода у ворот, грузимся, – скомандовал один из красноармейцев.
– Я его ищу уже несколько дней, – кивнув на Артёма, сказала Галина негромко, но он услышал.
– Что-то срочное? – спросил Эйхманис.
Галя сделала бровями: почему мы обсуждаем это при заключённых.
– Да куда он денется, – отмахнулся Эйхманис. – Потом закончишь свою работу. А то я свою гоп-команду амнистировал. Не с кем мне…
Начлагеря явно торопился отвязаться от своей подруги, догадался Артём.
Он шёл медленно к подводе, ожидая, что его окликнут и вернут.
Но этого не случилось.
Когда садился на подводу, увидел, как Галина с недовольным лицом идёт в сторону ИСО.
Кто-то из шедших по двору лагерников не поприветствовал Эйхманиса как положено, и он, минуту назад пребывавший в благодушном настроении, вдруг закричал в натуральном бешенстве:
– Кто? Кто такие? Рота! Не слышу? Командира роты ко мне!
Стоявший ближе всех красноармеец тут же помчался бегом, ещё не понимая, куда бежит.
Лагерники стояли побледневшие, глядя на Эйхманиса растаращенными глазами.
Начальник роты благоразумно не нашёлся, зато объявился командир взвода и был схвачен за ворот Эйхманисом.
– Что за дисциплина у вас? – кричал он хорошо поставленным, с яростным хрипом голосом. – Они не знают, как приветствовать начлагеря? Что у вас творится в роте? Слушать мою команду! Начальника роты перевести рядовым в тринадцатую! Этих всех в карцер! Роту после работ – на построение и три часа строевой подготовки!
“Вот так вам, имейте привычку приветствовать начлагеря, ага…” – размышлял Артём, поудобнее устраиваясь на подводе.
Он думал всё это не то чтобы всерьёз, а скорей с некоторой усмешкой над самим собою. Но всё-таки – думал.
И не стыдился себя.
Работой они занялись неожиданной и странной.
Сначала по дамбе, построенной ещё монахами, попали на остров Большая Муксольма. Там со времён игумена Филиппа, подальше от монастыря, разводили скотину. Эйхманис традиции не стал нарушать: издалека был слышен бычий рёв, виднелись огромные скотные дворы, пахло.
– Куда мы направляемся, не знаете? – шёпотом спросил у Артёма Митя Щелкачов.
Артём пожал плечами.
– В любом случае, – сказал, помолчав, – волноваться причин не вижу. Едва ли нас в сопровождении Эйхманиса повезут на тайные соловецкие рудники.
Митя улыбнулся, но озираться не перестал.
Эйхманис то уезжал далеко вперёд, то возвращался назад; заметил у дороги рябину и подъехал на коне сорвать гроздь.
Артём подумал-подумал и тоже, подождав, когда Эйхманис ускачет, спрыгнул с подводы, добежал до рябины. Хотя сомнения были: после начлагеря рвать ягоды… в этом имелся некоторый вызов…
“Это ж не его рябина…” – уговаривал себя Артём, догоняя подводу и видя, как хмуро смотрят на него сопровождающие начлагеря красноармейцы.
Раздал всем по несколько ягод. Митя, весь кривясь, прожевал одну, а Кабир-шах и Курез-шах не решились: так и держали в руках, иногда принюхиваясь к ягодам.
На скотные дворы не заехали, только оставили там подводу. Окончательный путь их лежал на остров Малая Муксольма.
Эйхманис снова пропал куда-то.
Был отлив, и с Большого на Малый добирались пешком, по каменистому дну.
Все с интересом смотрели себе под ноги.
Артём, не сдержавшись в своём мальчишестве, время от времени подбирал маленькие камни и тут же их бросал.
Было заметно, что Щелкачов хочет сделать то же самое, но не решается.
Слева виднелась гора Фавор; Артём едва ли не впервые находил сумрачные соловецкие виды красивыми. Подсыхающая, поломанная высокая трава, редкие валуны в траве, еловый перелесок…
На острове было всего три хаты и часовня.
Эйхманис сидел на пеньке возле одной из хат. Рядом с ним стоял бородатый старик, по виду – из бывших монахов. Они разговаривали – очень неспешно. По манере разговора было ясно, что виделись они не впервые.
Лошадь Эйхманиса, непривязанная, неподалёку щипала травку.
В позе старика не наблюдалось подобострастия.
Похоже, местный надзиратель о приезде Эйхманиса предупреждён не был и распознал гостей с заметным запозданием.
Он выбежал в рубахе, заправляя её на ходу, только когда заметил лагерников и красноармейцев – а начлагеря проглядел.
– Надзиратель Горшков… – издалека начал служивый, подбегая к Эйхманису.
Эйхманис, недовольно скривившись, показал ему рукой, чтоб замолк, и тут же сделал в воздухе круговое движение пальцем: мол, разворачивайся и следуй, откуда явился.
Горшков, спотыкнувшись на бегу, встал и мгновение думал, как быть. Не найдя иного выхода из ситуации, развернулся и еле-еле двинулся назад, втайне ожидая, что его окликнут.
– Досыпай, – сказал начлагеря вслед надзирателю.