Дело о безутешном отце - Евдокимов Игорь. Страница 3

Владимир уже собирался спуститься к ждущему его экипажу, когда из угла гостиной раздался знакомый голос, заставивший молодого человека вздрогнуть от неожиданности:

– Я смотрю, на этот раз ты основательно подготовился.

– Пётр… – в выдохе Корсакова раздражение соседствовало с облегчением. – Я же просил не являться ко мне так.

– Как «так»? – дотоле незамеченный гость, привольно развалившийся в любимом корасковском кресле у окна, вопросительно взглянул на Владимира.

– Без приглашения. Что ты здесь забыл?

– А что, мне нужен повод, чтобы проведать младшего брата и поделиться родственными наставлениями? – ухмыльнулся Пётр Корсаков. Если Владимир унаследовал, скорее черты отца – средний рост, легкую полноту и нескладность, то его старшему брату досталась резкая балканская красота матери. Когда Корсаковы оказывались вместе на балу или званом обеде, все женское внимание безраздельно доставалось Петру, заставляя Владимира в раздражении сидеть за столом и заедать обиду.

– Где были твои родственные наставления, когда я, на свою голову, согласился найти Стасевича?

– О, я был уверен, что ты справишься! – беспечно махнул рукой Пётр. – К тому же, это был твой первый самостоятельный концерт, можно сказать – боевое крещение. Я решил не мешать.

– А теперь ты считаешь, что я не справлюсь?

– Я считаю, – посерьезнел старший брат. – что погоня за Стасевичем вернула тебя на путь, откуда нет возврата. Тебе нужно было вновь почувствовать азарт погони, но, в первую очередь, тебе нужно было понять, чего эта стезя может стоить. Если ты хочешь продолжать – то теперь уже прекрасно знаешь, с чем столкнешься. Еще есть время отказаться. Поручение жандармов – это следующий шаг. Почти окончательный. Сделаешь его – и во всем, что последует дальше, будешь виноват ты и только ты один. Тогда, на Балканах, со мной и отцом, ты впервые встретился с существами, что таятся по ту сторону порога. Затем – снова, когда взглянул в картину Стасевича. И мы оба знаем, чем может обернуться жандармское поручение. Как думаешь, сколько раз тебе будет везти, пока что-то с той стороны посмотрит на тебя в ответ?

– Твои советы, как всегда, бесполезны и запоздалы, – грустно покачал головой Корсаков-младший. – Думаю, не стоит тебе говорить, чтобы ты уходил так же, как пришел.

Не дожидаясь ответа, он вышел из квартиры и сбежал по лестнице.

– Как-то вы долго для одного саквояжа, – заметил поручик, переминавшийся с ноги на ногу у входа и заметно вымокший.

– Mieux vaut bonne attente que mauvaise hâte 7, – раздраженно бросил Корсаков. – Будьте любезны!

Саквояж он мстительно вручил Постольскому. Пусть потаскает, раз уж жандармам потребовалась его помощь.

V

17 октября 1880 года, ночь ритуала, Санкт-Петербург, Большая Морская улица.

Тайный советник Назаров занял место во главе стола. Он напоминал дирижера, требующего внимания от своих музыкантов. Амалия остановилась в центре одной из фигур, начертанной у противоположного конца стола. Пятеро участников ритуала также заняли свои места – трое с одной стороны, двое с другой. Остался лишь Нейман, который поднял со столика в углу поднос с бокалами и направился к ним.

– Олег, я должен быть первым, не перепутай, – хрипло напомнил Назаров.

– Уж не сомневайтесь, – с мрачным смешком ответил Нейман. Амалию удивила эта фамильярность – похоже, Олег и их наниматель общались между собой куда чаще, чем ей думалось.

Назаров внимательно осмотрел бокалы, после чего взял свой. Амалия заметила, что колокольчика у него в руках уже не было. Неужели, оставил под саваном?

Нейман обошел вокруг стола, подавая каждому участнику ритуала нужный сосуд, после чего занял последнее свободное место у стола, по правую руку от нанимателя. Оглядев присутствующих, он начал:

– Я не буду подробно описывать, что требуется от каждого из вас, как не буду напоминать и о гибельности малейшей ошибки. Круг открывает врата, госпожа Штеффель – призывает искомый дух. Контакт необходимо поддержать всего несколько мгновений, чтобы Его Высокопревосходительство мог проститься с дорогим человеком. Эти мгновения потребуют от вас напряжения всех душевных сил, но, если никто не дрогнет, то к концу этой ночи каждый из здесь присутствующих сможет гордо сказать – «Я прикоснулся к тайнам мироздания, узреть которые тщетно мечтали выдающиеся умы прошлого». И, – тут он позволил себе лукавую улыбку. – станет значительно богаче.

Он поднял свой бокал и обвел взглядом собравшихся.

– До дна!

– До дна! – повторили гости.

– До дна! – сухо произнес Назаров последним.

Каждый участник ритуала осушил свой бокал. Напиток Амалии был отвратителен на вкус, но она заставила себя проглотить горькую жидкость. За дурманящие зелья, призванные облегчить работу медиумов, отвечал Нейман.

Назаров простер руки в стороны. Один за другим, участники ритуала поставили бокалы на стол и образовали круг, едва касаясь кончиками пальцев ладоней друг друга. Амалия почувствовала, как физические ощущения покидают её, однако разум обретает небывалую остроту. Она подняла взгляд вверх, на зеркало. В нем отражалась она сама, стол и чудовищный сверток в его сердцевине. Амалия закрыла глаза и мысленно назвала имя – «Мария». Затем шепнула в слух: «Мария Ридигер, приди!»

Она не столько услышала, сколько почувствовала, как что-то ответило на её зов с другой стороны зеркала. В ушах нарастал низкий, вибрирующий гул, способный, казалось, раздробить кости. Что-то приближалось – огромное, неизмеримое. «Врата», сказал Нейман, и Амалия только сейчас поняла, насколько это слово тускнело в сравнении с тем, что открывалось её внутреннему взору. Ей виделось, как участники ритуала стоят на внезапно обмелевшем морском берегу, а где-то вдали, у горизонта, встает волна, высоту которой не способен оценить ни глаз, ни разум. И рокот подсказывал ей, что вал грядет. Это был не гул, не шум – это были голоса. Голоса мёртвых, всех мертвецов этого мира за тысячи лет существования. И ей нужно было уловить в этом чудовищном хоре один, единственный, и закрыть брешь в мироздании, пока сонм беснующихся духов не вырвется на волю, поглотив все сущее.

«Я здесь», шепнул женский голос, совсем рядом.

Амалия вновь открыла глаза и взглянула на отражение. Оно шло рябью, словно озерная гладь на ветру.

– Что про… – начал было участник, стоящий слева от ней.

– Молчать! Не разорвите контакт! – прошипел Нейман.

– Но так же не должно…

– Тихо!

Рябь становилась все более сильной, вскоре разглядеть отражение в зеркале станет невозможно – но в последний момент Амалия увидела стол и собравшихся вокруг него людей.

Их было девять…

Женский силуэт застыл у неё за плечом…

А затем поверхность зеркала выгнулась, исказив отражение – словно, что-то пыталось вырваться наружу, порвав тонкую пленку.

– Господи… – вновь выдохнул сосед.

– Держать круг! – прохрипел Нейман. – Держать круг, если вам дорога жизнь!

Жидкая поверхность зеркала образовывала огромную каплю – как ртуть, уж слишком вязкой и непрозрачной он была, чтобы казаться водой. Изо рта участников ритуала шел пар, будто зеркало высасывало все тепло из огромного помещения. Капля все ниже и ниже склонялась к поверхности стола.

К тому предмету, что лежал в его центре.

С другого конца стола раздался страшный хрип. Присутствующие оторвали взгляд от чудовищной капли и посмотрели на Назарова. Тот заходился в отчаянном кашле, изо рта его текла кровь. Внезапно, он вскинул голову – и вокруг стола облетел испуганный вздох. Волосы Назарова не то, чтобы встали дыбом – они просто медленно колыхались в воздухе, словно старик внезапно оказался под водой и шел ко дну. А потом все его тело выгнулось и начало медленно подниматься, как будто притягиваемое непреодолимой силой, исходящей из зеркала. Это было зрелище, кошмарное в своей неправильности – тонущий человек должен идти ко дну, а не взмывать ввысь.