Лжец. Мы больше не твои (СИ) - Гур Анна. Страница 23
Вернее, тебе кажется, что ты не ощущаешь ничего. Просто идешь вдоль дороги, не имея никакой надежды, не имея веры…
Только цель. Взлететь. Подняться. Выбраться. Выкарабкаться. Загасить тех, кто в ответе за все, повалить с Олимпа и смотреть, как будут корчиться те, кто виною всем бедам, которые когда-либо происходили с моей семьей, да и со мной…
– Вадим! Прием! Земля вызывает!
Разворачиваюсь и смотрю на Кирилла. Прищурился, сверлит меня взглядом.
– Я тебе как юрист говорю, дело пахнет керосином. Отступись!
Зыркает на меня, запускает пятерню в свои волосы цвета воронового крыла.
– Ты, Кир, ни хрена меня не знаешь, раз такое советуешь.
– Нет, брат, это ты ни хрена не понимаешь! За тебя конкретно взялись. Травят на тебя всех, рычаги власти задействованы. Сдался тебе этот чертов тендер!
Кристовский резко поднимается из кресла и начинает наматывать круги в моем кабинете.
– Хорош мельтешить, глаза болят. Ты же вроде только из тренажерки, должен был уже спустить пар.
Резко вскидывает бровь и улыбается криво.
– Пар я, Царев, скидываю только в одном случае. С бабой и в горизонтальной позиции, а тут тупо отмахались, пришлось поездить по твоей надменной зажравшейся роже!
Кажется, лучший юрист столицы в бешенстве. Ухмыляюсь и пытаюсь не таскать тигра за усы.
– Кир, ну, во-первых, ты у меня чуть в нокдаун не улетел.
– Ну, во-первых, Царев, тебе свезло, я просто засмотрелся на ту девицу в мини, кстати, с ней и можно пар спустить…
– Кобелина ты конкретная, Кир, – фыркаю.
– Ну не всем же, как тебе, втрескаться в одну бабенку, которую даже ни разу не…
– Кристовский! – рявкаю так, что, наверное, стекла за спиной дребезжат, и Кир фыркает.
– Станиславский под тебя копает, как пить дать, и в этот раз эта гнида подготовилась и намутила конкретную подставу. Если все настолько плохо, как я думаю, Вадим, твою филейную часть даже я не спасу. Не в этот раз.
Кир напоминает о прошлом. Именно он меня тогда вытянул, когда Станиславский мне наркоту подсунул, и меня конкретно так завернули. Если бы не Кристовский, гнить бы мне в местах не столь отдаленных.
Всматривается в мои глаза, проницательный мужик, всегда таким был. Мы с ним давно дружим, странная дружба, которая никогда не могла бы зародиться. Слишком разные, слишком в разных кругах обкатывались, но волей случая пути-дороги сошлись.
– По глазам вижу, ты понял, о чем я. Поэтому мой совет – отступись сейчас, Вадим, отступись… поборемся еще… не сейчас…
Ухмыляюсь. Кристовский говорит правильные вещи. Умом понимаю. Но сейчас я готов биться насмерть, ведь если победа будет за мной, то Станиславский погорит…
– По глазам вижу, Вадим, не отступишься… Жаль, брат… Ты сейчас себе заряженный револьвер к виску приставляешь и крутишь барабан.
– Либо пан, либо пропал, Кир, по-другому не играю.
Отвечаю, и в кабинете на верхнем этаже небоскреба раздается звонок. Настолько редки звонки на этот телефон, что я не сразу осознаю, что звонит именно он, затем долго рыщу по карманам скинутого пиджака в поисках гаджета, бросаю взгляд на дисплей.
Странно. Номер не забит в память. На этот телефон звонят несколько человек. Номер личный. Доступный лишь единицам.
Наконец, отвечаю. А затем…
Поднимаю ошалелый взгляд на отчего-то подобравшегося Кира, а сам слушаю голос…
Нежный, тонкий, растерянный…
Этот голос я никогда и ни с кем не спутаю, потому что он принадлежит той самой девушке из моего прошлого…
– Царев, кто звонил? Ты бледный весь.
Спрашивает Кирилл, а я чувствую, что у меня словно горло сдавили. Потому что я понимаю – Нина в беде. У нее более чем серьезные проблемы, иначе она никогда бы не позвонила.
Срываюсь с места и лечу прочь из кабинета. При этом не забываю, что нужно шифроваться, забираю с парковки машину охранника. Действую чисто на интуиции, и когда подъезжаю к месту, которое указала Нина, чувствую, как сердце болезненно ударяется о ребра, когда вижу ее…
Бледная, озирается, смотрит по сторонам в поисках меня, и когда ей кажется, что не находит, закусывает губу.
Подаю знак, даю понять, что я приехал, садится в мою машину. Вся взвинченная, а я аромат ее тонких духов чувствую, ее тела…
Даже сейчас ширинка болезненно ощущается, так как я реагирую на нее. Сильно. Мы едем, контролирую дорогу. Проверяю наличие хвоста, пока моя молчаливая девочка укрылась от меня в своих мыслях.
Везу ее не в особняк. Нам нужно о многом поговорить, а мне подумать, как выправлять ситуацию, как вообще решить все так, чтобы, наконец, уничтожить Станиславского.
Наконец, дверь квартиры закрывается за нашими спинами, отсекает нас от всего, а я смотрю на тонкую фигурку женщины, которую хочу, рассматриваю ее жесты.
Не изменилась. Все такая же, хоть и другая…
А затем… Я не понимаю, как и почему, но я рассказываю Нине о том, что мы знаем друг друга…
Я провоцирую ее, хочу, чтобы сделала то, что мы вчера начали, но не закончили, и в какой-то миг Нина кричит, что не вернется к предателю мужу, и для меня это ощущается сорванным стоп-краном.
Я припадаю к мягким губам, терзаю ее рот, а в голове тарабанит одна-единственная мысль – дорвался! Дорвался до такой сладкой желанной девочки.
С ней все иначе, остро, сладко, дико… Я насытиться не могу и, тем не менее, чувствую, насколько Нина неискушенна и скованна.
В какой-то момент понимаю, что нужно ее растормошить, вырвать из ее панциря и говорю жестко. Не таюсь. Пускай привыкает ко мне. Даю понять, что теперь она моя, и Нина откликается, начинает сама подаваться бедрами, принимает меня, кусает свои губки, стонет так, что у меня крышу рвет.
А потом… Потом она улетает, и я вглядываюсь в ее ошалелые глаза и понимаю, что подобное ощущение для нее в новинку. Не знает она, как это…
Обнимаю Нину, укладываю на свою грудь. Вожу пальцами по бархату спины, играю с нежными прядками волос и слышу ее дыхание, ощущаю, как и она ласкает подушечками мои шрамы.
Отметины на моем теле до сих пор отдают болью. Фантомной. Никому и никогда из женщин не позволял касаться себя, своих шрамов, ибо они есть мои воспоминания.
Но Нина…
С ней все иначе.
Неожиданно ощущаю, как ее тело напрягается, вскакивает с меня, а я на бедра ее смотрю в следах.
– Извини, малыш, я совсем потерял от тебя голову и забыл про предохранение.
Но в глазах Нины лишь горечь, когда произносит тихо:
– Все в порядке, Вадим, незапланированных беременностей у меня быть не может. Я по-своему бесплодна. Не могу зачать естественным путем.
Разворачивается и бежит от меня в ванную, прячется, а я себя удерживаю на месте, чтобы не рвануть за ней, не напугать.
Отсчитываю мысленно до ста и понимаю, что не удержу себя, иду за ней и, когда нахожу под ледяными струями, что-то во мне коротит.
Накрывает не на шутку от одной мысли, что Нина могла пожалеть, что отдалась, но потом…
Потом эта маленькая провокаторша сама просит взять ее, обнимает, цепляется, и я иду на поводу у ее чувств и желаний.
Вновь ванная комната наполняется нашими стонами, ее криками и моим рычанием.
Я несу свою женщину на руках в спальню, закутываю ее в полотенце, и мы ненадолго засыпаем, вернее, засыпает Нина, а я от нее глаз оторвать не могу, а потом понимаю, что мне мало. Ее опять мало, и чтобы не наброситься на спящую красотку, я уматываю на кухню.
Стою, опрокинув в себя полстакана воды, и напрягаюсь, когда ощущаю легкие шаги. Инстинкт срабатывает, наработанный годами. Ко мне практически невозможно подкрасться со спины.
Оборачиваюсь по инерции и Нину вижу, в моей сорочке, которая ей настолько велика, что до середины бедра доходит.
Подвисаю от этого зрелища.
– Ты так смотришь, – говорит, и румянец нежный на щеках вспыхивает, – я, наверное, не должна была брать твою сорочку.
Чуть стакан не сжимаю до хруста, потому что Нина не осознает своей красоты, о чем и говорю ей.