Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр. Страница 38

— На прощанье он сказал, что знает таких людей. Сказал, наверняка у него не одна любовница. Насчет других я так ничего и не узнала. Но ту девицу он точно трахал. Все-таки признался, когда я надавила. Сученыш.

Полина сразу возненавидела его.

— Я его, значит, с работы ждала, щи-борщи ему готовила. Скучала по нему. А он в это время драл кого-то. Потом, бедненький, домой уставший возвращался… Мы развелись. Я сама развод потребовала. Не могла больше рядом с ним находиться.

Полине досталось небольшое состояние. Бывший нисколько не сопротивлялся. Предлагал даже свою помощь в поиске квартиры, но она «послала его куда подальше».

Теперь она жила одна.

Днем занималась поиском работы — потому что большая часть денег ушла на квартиру и в копилке осталось не так чтобы очень, — а по ночам плакала.

— Вот такая история, — говорит она и закуривает сигарету.

Затем я рассказываю ей о себе. О Марине и ее измене. О своем переезде и новой школе.

— Надо ж, как нас судьба связала, — грустно усмехается она. — Тут прямо не дом, а клуб разбитых сердец.

Какое-то время мы лежим молча. Я смотрю на нее и не понимаю, каким нужно быть мудаком, чтобы променять такую женщину на кого-то еще.

Потом Полина говорит мне:

— Я хочу, чтобы ты остался. Еще я хочу, чтобы мы увиделись завтра. Пообещай, что так и будет.

— Обещаю, — отвечаю я.

Я засыпаю.

Наконец-то я сплю спокойно.

Больше никто не плачет.

Мы видимся на следующий день.

И через день тоже.

Так длится неделю.

Потом я прихожу, звоню в дверь — и мне открывает он.

Я немного теряюсь, но сразу понимаю, что это бывший. Гладко выбритое лицо, строгая прическа, уверенный взгляд. Подкачанный. Да, этот мудак встречает меня в одних трусах.

Он вопросительно смотрит на меня несколько секунд, а затем спрашивает:

— Что вы хотели?

— Я сосед, — говорю я.

Мне ничего не хочется выдумывать. Я зол и оскорблен. Я хочу, чтобы он понял, что я с ней спал. Но я, видимо, переоцениваю его умственные способности.

— Телевизор, да? — спрашивает он. — Черт, простите, она мне сказала, что стены тонкие. Щас убавлю, извиняюсь.

Где она, хочу спросить я, но вместо этого киваю и иду обратно.

А сам-то как думаешь — где она?

В душе, где ж еще.

Я долго пытаюсь уснуть. Я слышу, как за стеной смеется Полина. И этот тоже, хер ее. В одно мгновение она становится мне противна.

После всего, что он ей сделал. После ее слов о том, как она его ненавидит.

Какие же вы все конченые.

Божечки, какие вы конченые.

Я думаю о Марине, вспоминаю наш последний разговор, последнюю ссору.

А я бы простил ее?

— Нет, — отвечаю я себе вслух. — Ни за что.

Я засыпаю и вижу странный сон.

Словно меня будит звонок в дверь.

Уже утро. Но меня почему-то не беспокоит, что в это время я обычно собираюсь на работу. Я иду и открываю.

Там стоит она. Марина.

Она сияет, как ангел. Она улыбается мне. Я не верю своим глазам.

— Привет, учитель, — говорит она.

Все происходит как будто в фильме. Причем — в дурацком фильме, где ты все знаешь наперед, но все равно не можешь оторваться.

— Что ты здесь делаешь? — удивляюсь я.

— Я решила, что пора спасать тебя. Кто ж еще тебя вытащит из этой дыры? — улыбается она.

У меня на глаза наворачиваются слезы.

— Ты правда считал, — говорит она, — что я не вернусь за тобой? Что я тебя здесь оставлю?

— Я думал, ты меня больше не любишь.

— Дурак, какой же ты дурак.

Я обнимаю ее.

— Дурак, — повторяет она и смеется.

Я плачу и целую ее. В лоб, в губы, в нос.

Я громко и жадно вдыхаю аромат ее волос, это смешит ее еще больше.

Ко мне постепенно начинает приходить осознание того, что это сон.

Еще немного. Еще минутку.

Все те же духи.

И губы такие же, подсохшие. Опять забыла про помаду.

Жираф

…Ольга Николаевна прокашлялась и продолжила вещать:

— Коллеги! Хочу сказать всем, что — потише! — все билеты в цирк раскуплены. Департаменту я отчиталась. Нас похвалили. Надеюсь, всем понравится представление. Я сама вот — тоже купила.

Она уже и забыла, что билет давно выбросила. Не так важно. Потому что главное — что она тоже потратила деньги, она вместе со своими людьми, как настоящий, порядочный начальник.

— Так, следующий пункт. Учителей катастрофически не хватает. Нам надо как-то продержаться до каникул, а там, будем надеяться, кого-нибудь найдем. За последнее время мы потеряли четырех педагогов!

— Звучит, как будто померли, — сухо заметила Мария Викторовна.

— …Две учительницы уволились, по математике, — продолжила Куча, сделав вид, что никого не слышит. — Один в больнице лежит.

— В психушке… — поправил кто-то из физруков.

— Да, все верно. Андрей Сергеевич… Вот такая с ним история неприятная. Я думаю, вы понимаете, что после психбольницы его уже в школу не возьмут.

— А что случилось-то?

— Да, скажите нам…

— Известно чего?

Куча пожала плечами.

— Я знаю столько же, сколько и вы, коллеги.

— Вот до чего работа в школе доводит, — кто-то то ли пошутил, то ли сказал на полном серьезе.

Куча от этих слов застыла с выпученными глазами, словно впервые в жизни до нее дошло, как опасна работа в школе. Она стояла с глупым, испуганным лицом, пока ее не вернул кто-то из физруков:

— Ольга Николаевна, а может, все-таки получится с Сергеичем?

— Что значит — получится? — насторожилась Куча.

— Ну, у нас же раньше работала Ольга Геннадьевна.

— И что? Она же на учете не стояла.

— Да, но она всем говорила, что ее в детстве пришельцы похитили и опыты над ней ставили.

Учителя оживились.

— Да было такое.

— Точно!

— Все дети в школе это знали…

— Коллеги! — Куча повысила голос. — Мы сейчас вообще не о том говорим! Это даже не обсуждается! Все! Точка! Так… я забыла из-за вас, о чем я там…

— Про учителей. Про нехватку.

— Ах, да! В общем, две уволились, один в больнице. И одну я уволила.

— В смысле? — от Марины Александровны. — Мария Игоревна сама уволилась.

— Нет! — рявкнула Куча. — То есть — да! Я хочу сказать, что я бы ее и так уволила. За то, что она нам с вами наговорила. Все, не напоминайте мне про нее!

— Да как скажете…

— Вот и отлично! Идем дальше. Следующий вопрос… Так, вопрос неловкий. Я бы даже сказала — неприятный.

Константин Федорович услышал, как Марина Александровна недовольно прошептала за его спиной:

— Как и все в этой школе.

— Ко мне обратилась… — Куча замялась, что-то обдумывая, затем продолжила: — Ладно, давайте без имен. В общем, есть жалоба на наших поваров. Говорят, что после них нельзя зайти в туалет.

Наступило неловкое молчание.

— Коллеги, вопрос серьезный, — подчеркнула Куча.

От Марины Александровны — так же тихо:

— Куда уж серьезнее…

Константин Федорович быстро глянул назад, словно и не смотрел никуда вовсе, а просто исправлял неловкое положение тела, и заметил, что она сидела одна, сама себе ворчала. Возникло ощущение, что еще немного — и она сорвется.

— Это действительно так? — спросила Куча. — Мне стоит с ними поговорить?

Тишина. Все только переглядывались.

— Вообще — да, — ответила Дарья Анатольевна за всех. — После них трудно заходить.

— Да, есть такое.

— Согласна…

— Как они это делают?

Все засмеялись; барьер неловкости был преодолен.

— Ясно, ясно. Я все поняла! — нервно сказала Куча. — Я поговорю с ними.

— Что же вы им скажете? — спросила Марина Александровна (на этот раз громко). — Чтобы они терпели, что ли?

Мария Игоревна подготовила себе достойную замену, подумал Константин Федорович.