Корниловъ. Книга вторая: Диктатор (СИ) - Борчанинов Геннадий. Страница 21

Дети… Дети выжили. Пока что. Если сумеют выкарабкаться и пережить лечение в штабе Северного фронта, потому что и Наталью Лавровну, и Юрика сильно посекло осколками.

Оба джигита, оставленные охранять семью генерала, погибли, исполняя свой воинский долг.

Что ж… Террор — это попытка запугать, в этом и состоит смысл данного слова. Запугать общество, запугать власти. Чтобы чиновники боялись получать повышение и занимать место убитого градоначальника, чтобы полицейские безвылазно сидели в участках, опасаясь нападений. Чтобы власть шла на уступки, пытаясь избежать дальнейшего кровопролития.

Вот только генерал знал, что с террористами не договариваются. Их уничтожают. Мочат. Везде, где только можно.

— Ступайте, капитан, — сказал он адъютанту. — Мне нужно подготовить несколько приказов.

Адъютант замялся на мгновение, но потом всё же осмелился.

— Ваше Высокопревосходительство, позвольте… Ваш браунинг… — неловко произнёс он.

Корнилов зло расхохотался.

— Думаете, я застрелюсь? Считаете меня трусом, капитан? — процедил он.

— Никак нет, Ваше Высокопревосходительство! — вытянулся смирно адъютант.

— Идите, вас вызовут, если понадобится, — приказал генерал.

Капитан повернулся кругом и практически строевым шагом отправился прочь из кабинета, понимая, что сморозил полную глупость.

Верховный Главнокомандующий вернулся за стол, извлёк на свет божий чистый лист, взял стальное перо, обмакнул в чернильницу-непроливайку. Нужно было подготовить всего два документа, которые, впрочем, давно уже просились к реализации. Указ о военном положении, закрепляющий и дополняющий основные меры, и приказ о его введении на всей территории страны.

Дескать, враг перешёл к полномасштабным диверсиям и террору вопреки всем законам войны и отказывается пользоваться перемирием (необъявленным, но фактически это оно и было), и поэтому генерал Корнилов вынужден вводить военное положение. Главное, придать этому нужную эмоциональную окраску с помощью прессы.

Это была, так сказать, официальная часть. Цветочки.

Ягодками же должна стать неофициальная часть, с которой генерал не должен быть связан. Эскадроны смерти, по типу латиноамериканских. Да, грязные методы, да, жестокие. Но ничуть не грязнее, чем методы эсеровских боевых групп.

Ударники на эту роль не подходили. Ударники были солдатами, воинами. Для эскадронов смерти Корнилову требовались каратели.

Агенты КГБ тоже на эту роль годились слабо. КГБ должен был действовать в легальном поле, хотя бы минимально придерживаясь законности, революционной, размытой и шаткой, но всё же законности. КГБ должен ассоциироваться в народе с защитниками, с безопасностью.

А вот эскадроны смерти из вчерашних подростков, максималистов, жестоких и бесстрашных, будут карать врагов государства везде, где только смогут найти. Нужен только человек, согласный их возглавить и всё организовать. Такой, который не предаст и который достаточно беспринципен, чтобы вообще заняться чем-то подобным. Ни одного имени пока на ум не приходило, но кому-то всё-таки придётся этим заняться.

Теоретически, этим вопросом мог бы заняться Аладьин, но этот хлыщ совершенно точно работал на британцев, обретался сейчас в Ставке и к деликатным вещам не допускался от слова совсем, и доверять подобные вещи ему точно нельзя. Нужен был педагог уровня Макаренко, чтобы превратить дворовую шпану и вчерашних школьников в беспощадных боевиков, готовых исполнить любой приказ Верховного. Хотя… Для того, чтобы научить их разрушению, многого и не требуется. Только железная дисциплина, твёрдая тяжёлая рука и непререкаемый авторитет.

Корнилов поставил размашистую подпись под приказом о военном положении и ещё раз перечитал его. Такое положение следовало ввести уже давным-давно, ещё царю Николаю. Возможно, многих проблем удалось бы избежать.

Но промышленники и общественные организации точно взвоют. И новые забастовки и стачки неизбежны, это Корнилов видел ясно, как божий день.

Поэтому нужны были и социальные реформы, хотя вводить их генерал не спешил, намереваясь провести их не указами и высочайшими повелениями, а с помощью народно-республиканской партии. И только после выигранных партией выборов. А если вдруг произойдёт чудо и выиграют какие-нибудь эсеры, то те же самые реформы придётся максимально затягивать, не позволяя своим противникам воспользоваться плодами победы. Политика, одно из самых грязных занятий на свете.

Ну а тех, кто будет против — за задницу возьмёт КГБ. И если в рамках закона предъявить будет нечего — в дело пойдут эскадроны смерти. Никто не уйдёт обиженным, как говорится, достанется всем. Кто этого, разумеется, заслуживает.

Перегибы на местах, конечно, неизбежны, генерал это прекрасно понимал, зная обо всех особенностях русских систем исполнения наказаний. Самое главное, избежать плановых чисток, мол, центр приказывает найти и уничтожить столько-то изменников Родины. Корнилов помнил, как это бывало. Москва приказала раскулачить пятьсот дворов, местные власти, стремясь выслужиться, приказывают раскулачить две тысячи, исполнители на местах раскулачивают пять тысяч, выслуживаясь уже перед местными. Стахановское движение и перевыполнение планов тут явно будет лишним.

Генерал встал из-за стола и включил освещение, лампочка загорелась жёлтым неприятным светом. За окном стремительно темнело, снова спустился дождь. Может, и не зря большевики столицу переместили в Москву, в сером и безрадостном Петрограде иногда хочется убивать.

Он выглянул в приёмную, кликнуть адъютанта, чтобы отдать ему приказы, и вдруг замер, глядя, как адъютант, бледный как полотно, держит телефонную трубку возле уха.

— Есть, так точно, — сказал капитан в трубку. — Так точно, доложу. Так точно.

— Что случилось? — дождавшись, пока адъютант положит трубку, спросил Корнилов.

— В полковника Манштейна стреляли, — нервно сглотнув, произнёс адъютант.

— Жив? — напрягся генерал.

— Так точно, срочно увезли в госпиталь, состояние тяжёлое, — доложил капитан.

— Что нападавшие? — спросил генерал.

— Нападавший один, убит на месте, документов не нашлось, — оттарабанил адъютант. — Следственная группа уже работает.

— Сволочи, — процедил Корнилов.

Не про следователей, разумеется, а про нападавших. К работе следователей у генерала никаких претензий пока не возникало.

— Держите меня в курсе, капитан, — сказал он. — Это дело государственной важности. На личном контроле.

— Есть, — отозвался адъютант.

Верховный отдал подписанные документы о введении военного положения на территории всей страны и смерил адъютанта долгим хмурым взглядом.

— Не боитесь, капитан? — спросил вдруг Корнилов.

— Чего, Ваше Высокопревосходительство? — хмыкнул адъютант. — Смерти? Не боюсь. Бесчестия — да.

— Всего этого безумия, — помахал рукой в воздухе генерал.

Адъютант молча покачал головой.

Корнилов вернулся в кабинет, раздумывая над собственными словами. Да, именно что безумие. Оно зрело в чьих-то головах десятилетиями, прежде, чем выплеснуться сейчас на улицы. Другого объяснения всем этим насквозь иррациональным поступкам Корнилов не находил.

Нет, всё-таки ему нужны крепкие санитары. Санитары леса. И для того, чтобы бороться с безумцами, нет никого лучше, чем другой безумец. Он вспомнил вдруг, кого называли безумным бароном, новым Чингисханом и белым богом войны, самой одиозной фигурой Гражданской. Роман Фёдорович фон Унгерн. Вот кто сможет возглавить эскадроны смерти и у кого хватит энергии, чтобы кровавой метлой носиться по стране, уничтожая несогласных физически. Нужно было только выдернуть его из Сибири.

Глава 19

Главный Штаб

На следующий день генерал Корнилов снова отправился на Дворцовую площадь. Но не в Зимний дворец, в котором теперь находился только госпиталь, да старые слуги по мере сил поддерживали порядок в коридорах и кабинетах, а в здание Главного Штаба.