Убийство Роджера Экройда - Кристи Агата. Страница 26

– А ее утверждение, что она пошла в гостиную, чтобы поглядеть, в порядке ли цветы?

– О, мы ведь к этому никогда серьезно не относились, мой друг. Это был явный предлог, придуманный второпях, чтобы объяснить ее присутствие там, хотя вряд ли бы оно удивило вас. Я считал возможным объяснить ее волнение тем, что она открывала витрину, но теперь придется искать ему другое объяснение.

– Да, – сказал я. – С кем она встречалась и почему?

– Вы полагаете, она выходила, чтобы встретиться с кем-нибудь?

– Да.

– Я тоже, – кивнул Пуаро задумчиво.

– Между прочим, – помолчав, сказал я, – моя сестра просила передать вам, что сапоги Ральфа Пейтена были черными, а не коричневыми.

Говоря это, я внимательно наблюдал за ним и заметил, как мне показалось, промелькнувшую в его глазах досаду. Но впечатление это было мимолетным.

– Она абсолютно уверена, что они не коричневые?

– Абсолютно.

– Так, – сказал Пуаро и вздохнул. – Очень жаль. – Он казался обескураженным, но ничего не объяснил и переменил тему разговора: – Эта экономка, мисс Рассел, она приходила к вам в пятницу утром. Не будет ли нескромностью спросить, о чем вы говорили, исключая, конечно, сугубо медицинские вопросы?

– Конечно, нет, – сказал я. – Когда профессиональная часть разговора была закончена, мы несколько минут потолковали о ядах, о том, насколько трудно или легко их обнаружить, и еще о наркомании и наркоманах.

– И конкретно о кокаине?

– Откуда вы знаете? – спросил я с некоторым удивлением.

Вместо ответа он достал из папки с газетами «Дейли бюджет» от пятницы 16 сентября и показал мне статью о тайной торговле кокаином. Это была очень мрачная статья, бьющая на эффект.

– Вот что заставило ее думать о кокаине, мой друг, – сказал он.

Я намеревался расспросить его дальше, потому что мне не все было ясно, но в этот момент доложили о Джеффри Реймонде. Он вошел, как всегда оживленный и любезный, и поздоровался с нами.

– Как поживаете, доктор? Мсье Пуаро, я уже заходил к вам, но не застал.

Я несколько неуверенно поднялся и спросил, не помешает ли мое присутствие их беседе.

– Только не мне, доктор, – сказал Реймонд, садясь по приглашению Пуаро. – Дело в том, что я пришел признаваться.

– En verite? [33] – спросил Пуаро, вежливо проявляя интерес.

– Конечно, это пустяки, но дело в том, что со вчерашнего дня меня мучит совесть. Вы, мсье Пуаро, обвинили нас в том, что мы что-то скрываем, и, каюсь, я действительно кое-что утаивал.

– Что же именно, мсье Реймонд?

– Да как я уже сказал, пустяки, в сущности: я запутался в долгах, и это наследство оказалось весьма своевременным. Пятьсот фунтов полностью выводят меня из затруднений, и даже еще кое-что остается. – Он сообщил это нам с виноватой улыбкой и той милой откровенностью, в которой таился секрет его обаяния. – Понимаете, как это получилось. Трудно признаваться полиции, что тебе отчаянно нужны деньги. Бог знает, что они вообразят! Но я вел себя как болван: ведь с без четверти десять я был с Блентом в бильярдной, так что у меня железное алиби и бояться мне нечего. Но после вашего обвинения меня все время мучила совесть, и я решил облегчить душу. – Он встал и, улыбаясь, посмотрел на нас.

– Вы очень мудрый молодой человек, – сказал одобрительно Пуаро. – Когда от меня что-нибудь скрывают, я начинаю думать, что это что-то скверное. Вы поступили правильно.

– Я рад, что очищен от подозрений, – рассмеялся Реймонд. – Ну что ж, пойду.

– Так вот, значит, в чем дело, – заметил я, когда дверь за ним закрылась.

– Да, – согласился Пуаро, – пустяк, но не будь он в бильярдной – кто знает? В конце концов, столько преступлений совершалось ради куда менее значительных сумм, чем пятьсот фунтов! Все зависит от того, сколько человеку нужно. Все относительно, не так ли? Вам не приходило в голову, мой друг, обратить внимание на то, сколько людей обогатилось со смертью мистера Экройда? Миссис Экройд, мисс Флора, мистер Реймонд, экономка – словом, все, кроме майора Блента.

Он таким странным тоном произнес это имя, что я удивился.

– Я не совсем вас понял, – пробормотал я.

– Двое из тех, кого я обвинил в скрытности, уже сказали мне правду.

– Вы думаете, майор Блент тоже что-то скрывает?

– Тут уместно вспомнить одну поговорку. Недаром говорят, что каждый англичанин всегда скрывает одно – свою любовь. Но майор Блент, как бы ни старался, ничего скрыть не умеет.

– Иногда, – сказал я, – мне кажется, что мы поспешили с одним заключением.

– С каким же?

– Мы решили, что тот, кто шантажировал миссис Феррар, непременно является и убийцей Экройда. Может быть, мы ошибаемся.

– Очень хорошо, – энергично кивнул Пуаро, – я ждал, не выскажете ли вы такого предположения. Конечно, это возможно. Но нам следует помнить одно: письмо исчезло. Хотя, как вы и говорите, отсюда необязательно следует, что его взял убийца. Когда вы нашли тело, письмо мог незаметно взять Паркер.

– Паркер?

– Да, я все время возвращаюсь к Паркеру – не как к убийце, он не убивал. Но кто больше всех подходит для роли шантажиста? Паркер мог узнать подробности смерти мистера Феррара от слуг в «Королевской лужайке». Во всяком случае, ему было бы легче получить подобные сведения, чем такому случайному гостю, как Блент, например.

– Паркер мог взять письмо, – согласился я. – Что письма нет, я заметил гораздо позднее.

– Когда именно? До прихода Реймонда и Блента или после?

– Не помню, – сказал я, размышляя. – До… нет, пожалуй, после. Да, определенно – после.

– Это дает три возможности, – задумчиво сказал Пуаро. – Но Паркер наиболее вероятен. Мне хочется проделать с ним небольшой опыт. Можете вы пойти со мной в «Папоротники»?

Я согласился, и мы отправились. Пуаро спросил мисс Экройд.

– Мадемуазель, – начал он, когда Флора вышла к нам, – я хочу доверить вам небольшую тайну. Я не вполне уверен в невиновности Паркера и хочу с вашей помощью проделать маленький опыт. Хочу восстановить некоторые из его действий в тот вечер. Но как объяснить ему? А, придумал! Мне якобы надо выяснить, можно ли с террасы услышать голоса в коридорчике. Не будете ли вы так любезны позвонить Паркеру?

Дворецкий появился, почтительный, как всегда.

– Звонили, сэр?

– Да, мой добрый Паркер. Я задумал небольшой опыт и попросил майора Блента занять место на террасе, у окна кабинета. Хочу проверить, могли ли долететь туда голоса – ваши и мисс Экройд. Воспроизведем всю эту маленькую сценку. Я попрошу вас войти с подносом… Или что там у вас было в тот вечер в руках?

Дворецкий испарился, а мы перешли в коридорчик и стали перед дверью кабинета. Вскоре в холле раздалось позвякивание, и в дверях показался Паркер с подносом, на котором стояли сифон, графин с виски и два стакана.

– Одну минуту, – поднял руку Пуаро, он был явно в большом возбуждении. – Надо все повторить точно – это маленький опыт по моему методу.

– Иностранный метод, сэр? Называется реконструкцией преступления? – спросил Паркер и стал невозмутимо ждать дальнейших указаний Пуаро.

– А наш добрый Паркер разбирается в этих вещах, – воскликнул тот, – он человек начитанный! Но умоляю вас – точнее. Вы вошли из холла – так, а мадемуазель была где?

– Здесь, – сказала Флора и встала перед дверью кабинета.

– Именно так, сэр, – подтвердил Паркер.

– Я только что затворила дверь, – объяснила Флора.

– Да, мисс, ваша рука была еще на ручке, – сказал Паркер.

– Тогда allez [34] – разыграем всю сцену! – воскликнул Пуаро.

Флора встала у двери, ведущей в кабинет, и положила руку на ручку двери, а Паркер вошел с подносом из холла и остановился у порога. Флора заговорила:

– Паркер, мистер Экройд не желает, чтобы его сегодня беспокоили. Так, правильно? – добавила она вопросительно.

– Насколько мне помнится – да, мисс Флора, – сказал Паркер, – только как будто вы употребили еще слово «вечером» – «сегодня вечером». – Повысив голос, он театрально ответил: – Слушаю, мисс. Я запру двери?