ПереКРЕСТок одиночества - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов". Страница 12

Взяв гирю, отнес ее к ледяной стене, перегородившей коридор. Потратил пять минут на разминку мышц. Примерился к истончавшему ледяному языку. Расставил ноги для устойчивости. Рывком поднял гирю на плечо. И с замахом опустил ее на ледяной горб языка. Лед поддался легко. С легким треском промялся. Глубокая вмятина наполовину заполнилась водой. Я повторил процедуру. Всего десять раз. Десять ударов по разным местам ледяного языка. Во все стороны разлетелись брызги и ледяное крошево. Мог бы сделать еще несколько взмахов пудовой гирей. Но предпочел поберечь силы. Взялся за гирю другой рукой и потащил ее обратно к столу. Там поднял. Поставил на край и накрыл просыхающей тряпкой.

Отдыхая, чуть посидел на краю стола, свесив ноги и легонько ударяя пятками о кирпичи.

Когда свет погас, я был готов и уверенно потянул за рычаг.

Пятнадцатый раз с интервалом в двадцать четыре минуты.

Свет зажегся.

Что изменилось?

Внешне – ничего. Тот же поток теплого воздуха. Та же яркость освещения.

Но, если все идет как задумано, теперь временной интервал увеличился с двадцати четырех до сорока восьми минут.

И еще – когда я потянул рычаг, произошло кое-что новое. Я отчетливо услышал металлический щелчок, донесшийся от раздвижного люка «клетки». Главное не терять времени. Тут все завязано на секунды. Дойдя до туалета, я первым делом проверил люк. Все нормально. Открывается и закрывается. Стало быть, это рычаг номер два.

Взявшись за холодную рукоять, вздохнул и потянул заблокированный рычаг. Он поддался. Плавно пошел вниз. Щелкнул. Вернулся назад.

Меня мягко толкнуло в ноги и шатнуло спиной назад.

Так бывает, когда стоишь в трогающемся с остановки автобусе.

Взмахнув руками, я сохранил равновесие. Замер в неподвижности, прислушиваясь к коридору и собственным ощущением. Не изменилось ничего… хотя… меня толкнуло в ноги еще раз. Опять потянуло назад. Скорость увеличилась…

Если я все правильно понял, то едва дернул за второй рычаг, как вся моя тюремная камера пришла в движение. Вся целиком. Как железнодорожный вагон с единственным пассажиром.

Рывок. Толчок. И поехали…

Я стоял совершенно свободно. Не ощущал больше никаких колебаний стен и пола – имевших место только что.

«Кто работает – тот ест! Работает, когда келья в движении!»

Это настенное изречение обрело смысл и актуальность в моих глазах.

Я сделал огромный шаг вперед. Довел временной интервал до сорока восьми минут. Разблокировал второй рычаг. С его помощью привел в движение келью тюремную. И вот я в пути…

И теперь должна открыться кормильня. Вопрос в том ког…

Раздался мелодичный протяжный звон. Он донесся с противоположной стороны коридора. И там же, в стене, вспыхнула три раза зеленая искра. Заметит глухой, услышит слепой.

Через четыре секунды – машинально отсчитал про себя – звон и вспышки зеленого света повторились. А следом послышался отчетливый металлический лязг. Открылась?!

Я рванул с места, как олимпийский спринтер. Я так старался. И будет глупо, если попросту не успею к моменту закрытия кормильни – а она вряд ли будет стоять открытой долго.

Посмотрим, что мне послали тюремщики.

Посмотрим, что за яства приготовили они мне для первого ужина.

Глава третья

Лишившись всего, человек быстро понимает, что для счастья ему на самом-то деле нужно совсем немного. Он вполне может довольствоваться малым. И при этом удовлетворять все свои нужды.

Я привык питаться фастфудом, но периодически захаживал в дорогие рестораны. Наслаждался кулинарными творениями признанных шефов, мастерами высокой кухни. Каких только блюд не пробовал. Чего только не едал и не пивал. Настолько себя избаловал, что, казалось, навсегда утратил то чувство детского восторга, когда пробуешь новое для себя блюдо и внезапно ощущаешь взрыв невероятного вкуса, заполнившего рот.

Когда пробуешь…

А тут я ощутил ликующий восторг еще до того, как прикоснулся к посланному кушанью.

Я ощутил подлинную незамутненную радость еще за три шага до открывшейся кормильни.

Рот наполнился слюной. Я вновь ощутил себя ребенком, что в нетерпении приплясывает подле матери, готовящей ему вкуснейший бутерброд с колбасой.

Протянув руки, я взял еду. Мелодичный звон. Последняя зеленая вспышка – свет исходил из заросшей темной грязевой пленкой щели между кирпичами над нишей. С лязгом кормильня захлопнулась.

Состоялось.

Узник получил еду.

Повернувшись, я поторопился к столу. Меня снедало нетерпение разглядеть угощение. Еда жгла мне руки – в буквальном и переносном смысле.

Опустив еду на чистую тряпку, служащую мне полотенцем, я отступил на шаг и впервые рассмотрел «паек». Еда удивляла внешним видом. И еда выполняла роль посуды для себя самой.

Толстая прямоугольная лепешка, что обжигала мне руки. Она запечена до темной румяной корочки. Поверх первой лепешки стоит лепешка поменьше. Именно стоит – вторая лепешка запечена в виде неглубокой тарелки. В тарелке какое-то густое зеленоватое пюре с темными вкраплениями. Рядом с тарелкой солидный кусок уже знакомого мне хлеба с добавлением трав. Поверх него лежит кусок рыбы. Размером с мой указательный палец.

Это все.

Поднос. Тарелка. Пюре. Кусок хлеба. Кусок рыбы. Причем и поднос, и тарелку следует съесть.

Настоящая посуда и столовые приборы узникам не полагались.

Я прикоснулся к лепешке-«подносу». До сих пор горячая. Она только что из духовки. Принюхался. Удивленно вздернул брови и втянул воздух еще раз. Дым. Мой обед отчетливо пахнет дымом. Так пахла еда, приготовленная в дровяной печи моей прабабушки, родившейся и умершей в глухой деревушке под Тулой. Любимый ею край. Который она так и не захотела покинуть. Раз в год я обязательно ездил на ее могилку на запущенном и почти заброшенном деревенском кладбище. Сидя у ее могилы, потихоньку поцеживая любимый ею дешевый кагор, что она пила по праздникам, я постоянно вспоминал те завтраки, обеды и ужины, что она готовила мне. Думал, никогда больше не ощущу ничего подобного – ни запаха, ни вкуса.

Но запах – вот он.

Исходит от полученной от неизвестных тюремщиков пищи.

Вкус…

Состав…

Более трезвая мысль – сколько энергии в этой пище?

Углеводов здесь хватает. Судя по цвету пюре, если это не искусственные красители, то в него добавлены какие-то овощи и зелень. Клетчатка. Витамины. Что за темные вкрапления еще не знаю. Но есть надежда, что это мясо. Тогда еще и белок. Рыба – это отдельная песня. Не знаю, откуда она выловлена, из реки или моря, но продукт это однозначно полезный.

Может ли быть еда отравлена? Нет. Бред. Если только пища не подходит моему организму в силу естественных причин. Есть у некоторых племен такие обыденные ежедневные блюда, отведав которые, любой европеец прямиком отправится в больницу. Или сразу на кладбище.

Но вряд ли здесь тот же случай – пища выглядит «по-нашему». И пахнет по-нашему – я отчетливо ощущаю запах картошки.

Количество?

Да. Порция подкачала. Если такое я буду получать хотя бы три раза в день – норм. Два раза – сойдет с натяжкой. А вот если это на весь день… для взрослого мужика маловато будет.

Как кушать без ложки?

Легко и просто. Многие народы мира решили эту проблему века назад. Отломил от края тарелки кусок. Зачерпнул им зеленоватого пюре. Всмотрелся. Темные вкрапления – это мясо. Его совсем немного. Мелко-мелко накрошено, брошено скупой щепотью сверху на пюре. Но это мясо! Я убежденный мясоед. Нейтрально отношусь к людям с иными предпочтениями.

Попробовал. Горячо. Вкусно!

Прямо вкусно!

Овощное пюре оказалось густым, в меру соленым, очень приятным на вкус. Организм принял его без колебаний. Сейчас полагалось выждать полчаса – проверить реакцию. Вдруг аллергия? Тогда мне каюк. Но я ждать не стал – хлебная тарелка вот-вот размякнет. А еда остынет.

У меня здесь мало радостей.

А горячая пища… в былые времена одно воспоминание о горячей еде наполняло сердца измотанных путешественников радостью и силой. Я, конечно, не путешественник… хотя… куда-то ведь я движусь! – вместе с тюремной камерой. Что за непостижимые вещи происходят со мной и вокруг меня…