ПереКРЕСТок одиночества - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов". Страница 18

И я этого хочу – и бонусных обедов и посланий. Чем больше ресурсов и информации я получаю, тем лучше.

Хорошо… хорошо…

Заткнув бутылку плотно свернутым обрывком чистой тряпки, я дошел до рычага, дернул его, удивленно констатируя, что и не заметил, как прошло полтора часа! Я задумчиво сидел над посланием, а секунды и минуты бежали и летели. И да – надежды оправдались. Временной интервал увеличился до девяноста шести минут. Первый раз за рычаг я дернул только что. Еще четырнадцать раз. Чуть меньше чем через сутки я узнаю, будет ли интервал удвоен еще раз.

Опять взялся за записку и пробку. Из них можно выудить еще немного информации.

Бумага. Толстая. Грубая. Шероховатая. Настолько плохой бумаги я не видел никогда. В ней заметны какие-то посторонние вкрапления. Какие-то рваные волокна. Похоже на тряпку. Слова записки написаны без ошибок, использовалась не гелевая и не шариковая ручка. Очень похоже на след чернильной ручки. Чернила темно-синие, почти черные. Почерк уверенный, но торопливый. Отсутствуют завитушки и прочие украшательства.

Пробка. Оструганный обломок ветки. Я поднес его к носу. Вдохнул запах. Не ель. Не сосна. Во время давних походов часто рубил ветви этих деревьев и запомнил их запах. Да и по виду не они. И не береза. Как не искал остатков коры, не нашел. Дерево не опознал.

Ладно. Посидели и хватит.

Мешочек с перцем убрал к съестным припасам, предварительно убедившись, что там абсолютно сухо. Пробку приткнул там же. Надо подумать, что из нее можно сделать полезного в моем быте. Записку спрятал в жестянку из-под леденцов. Поглядел на перекатывающуюся внутри горошину и захлопнул крышку.

Следующие несколько часов я упорно трудился над очисткой пола у кормильни, шаг за шагом отступая дальше в коридор. Пятился как рак. Или как улитка – накатывался на очередной квадрат загаженного пола, чуть задерживался, отступал дальше. А квадрат пола сиял чистотой.

Пошли очередные открытия.

Открытия грустные, вызывающие размышления.

У стены я очистил два квадрата испещренных неглубокими вмятинами. Не меньше сорока округлых отметин. Они были и на стене, до которой я еще не добрался. Нетрудно догадаться об инструменте, сделавшем эти повреждения. Гиря. Тут неистово размахивали пудовой гирей. Ей пытались проломить пол и стену. Кто-то делал это либо сгоряча, либо от отчаяния. Я прикинул разброс ударов и только покачал головой. Никакой системы. Он просто бил вокруг себя, крутился, поднимал и опускал гирю, швырял ее. Выдохся, обессилел, прекратил. Кирпичи еще раз доказали свою прочность и странность материала – устояли перед настолько тяжелым снарядом.

Там же, в одной из выбоин, нашел иглу от шприца. Чуть согнутая. Пластиковая пипка в наличии. Получается игла от шприца относительно современная. Такие я видел в больнице, где проходил регулярный профилактический осмотр. Ими брали кровь из вены. Видимо, у кого-то из сюда закинутых бедолаг игла оказалась в кармане. А сам шприц? Мне бы он пригодился для чего-нибудь. Но поиски шприца не дали результата. Иглу отнес к столу, попутно дернув первый, а затем и второй рычаг. Проверил и третий. Но тот не поддался. Что можно сделать с чуть погнутой иглой от шприца? Понятия не имею. Может, потом придумаю.

Следующее открытие – выбитый частично шов у одного из прилегающих к стене кирпичей. Кирпич пытались вынуть. Цели могли быть разными. От желания сделать лаз для побега, до попытки создать тайник. Мои предположения оправдались – изнывающие от безделья и желающие вырваться на свободу узники не сидели без дела и что-то да делали в камере. А я сейчас, подобно археологу, вскрываю свидетельства их деятельности.

Вера. Сердечко. Сережа. Последние две буквы едва-едва процарапаны, можно сказать, просто помечены.

Вера любит Сережу. Я помню паспорт на имя Сергея, рожденного очень-очень давно. Может, Сергей гирей махал? Потом обессилел, упал, чем-то острым выцарапал имена и сердечко. Может, прямо тут и умер? Да нет. Это уже мое воображение разыгралось. Но какая-то драма на этом месте определенно случилась.

А чем Сережа надпись царапал? Ножом, что в тайнике? Возможно. А вдруг нет? Вдруг каким-то другим предметом?

Я принялся искать. Первым делом проверил пол рядом со стенами. Именно туда может отлететь предмет задетый ногой. Именно у стен и в углах всегда скапливается пыль, грязь и всякая мелочь. Прошел несколько метров гусиным шагом. Потыкал в густую поросль у стен. С легким звоном выкатилось сразу два предмета. Через несколько секунд я очистил и опознал предмет. Столовая алюминиевая ложка. Странно расплющенная. На черенке отчетливая надпись «М. Сергей». Черенок сломан посередине. Вот ею надпись и выцарапывали. Пока ложка не сломалась.

Я решил прерваться. Поясницу ломит. А впереди еще тренировка. Первым делом заглянул в тайник. Усевшись на стол, разулся. Тщательно вытер ноги, осмотрел ступни, убеждаясь, что нет повреждений. Эту же процедуру повторил с руками. Все в порядке. И хорошо, что я не напоролся на иглу от шприца. Осмотрев черенок ложки, я убедился, что он достаточно прочен. Но металл мягкий. Алюминий. Но мне не кирпичи им царапать. Взяв расщепленную пробку, я принялся примерять предметы один к другому. Чуть повернуть здесь. А тут придется очень осторожно подрезать дерево. Очищенные от изоляции провода подойдут как крепеж….

Через полчаса в моих руках был странный инструмент – черенок столовой ложки с деревянной рукоятью, перетянутой очищенным от изоляции проводом. Сверху аккуратно намотал узкую полоску тряпки. И готово.

Скребок. Мой первый созданный собственноручно инструмент. Хорошо послужит мне в деле очистки от мерзкой черной плесени на стенах и полу. Немного подточить его об угол кирпича и можно возвращаться к работе. Или немного перекусить?

Будто услышав меня, раздался лязг, мелодичный звон, мигнул зеленый свет. В зоопарк принесли еду. Я, как и положено послушному питомцу, вскочил и наспех обувшись, поспешил к кормильне. Забрал еду, вернулся к столу. Глянул с большим интересом. Лепешка-поднос. Миска с густым супом. Брусок хлеба лежит отдельно. Нет и кусочка рыбы. Супа столько же, как и в прошлый раз. Прикинул время. Получается, кормежка два раза в сутки с интервалом в восемь часов. Но есть надежды и на третий прием пищи. Время еще тикает. Прислушавшись к своим ощущениям, понял, что не голоден. Поэтому съел только суп вместе с тарелкой. Остальной хлеб нарезал и уложил на тканевый полог. Спустил вниз уже высохшие сухари. Сухофрукты трогать пока не стал – пусть дальше сохнут. Тщательно вытер стол. И отправился в туалет – многовато я ем в последнее время. Но рад этому. Мне нужны силы.

«Пока все хорошо», – подытожил я, покидая туалет.

Запасы еды растут. Появляются новые инструменты. Кто-то снаружи отправил мне туманное послание, прикрепив к нему пару подарков. Я знаю, что и как делать дальше – исправно трудиться день за днем. Становиться сильнее. Приглядываться и прислушиваться.

«Пока все хорошо», – повторил я мысленно. – «Все хорошо…»

Глава пятая

Оглушительно чихнув, я со стоном приподнялся и потянул рычаг. Повис на нем как тряпка. Он и поднял меня на подкашивающиеся ноги. Держась за стены, придерживая одеяло, добрался до второго рычага. Дернул его. Охнул от пронзившей спину боли. Поплелся обратно к нише, превращенной в гнездо серьезно заболевшего.

Как же мне нехорошо…

Лишь бы не сдохнуть…

Нет. Не так. Если сдохну – еще полбеды. Хотя бы не будет обиды и разочарования. А вот если из-за болезни пропущу момент, когда надо дергать рычаг… не хочу возвращаться к началу.

Я свалился с болезнью примерно через восемь часов после последнего приема пищи. Третьего угощения, кстати, не последовало. Но за восемь часов я отчистил много квадратов пола. Выполнил упражнения с гирей. Поработал над ледяной стеной, заодно убедившись, что она немного отступила. Тряпка под ней оказалась краем какой-то одежды. Клеенчатый плащ или вроде того. Дальше во льду что-то темнеет еще. Я попытался вытащить тряпку. Не получилось. Поработал гирей, затем испытал на льду скребок. В качестве ножа для льда он оказался вполне работоспособен. Убрал кучу колотого льда. Убедился, что на полу лежит клеенчатый плащ, снабженный карманом с большой деревянной пуговицей. Карман я вскрыл, посмотрел, что внутри. Пустой аптекарский пузырек со старомодной резиновой пробкой. В пузырьке белый комковатый порошок. Первое, что на ум пришло, – соль. Порой не хуже перца убирает пресность еды. Пока работал над плащом, весь промок. Опомнившись, побежал сушиться, кляня себя за поспешность – азарт меня обуял.