На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 41

— Пожалуй, да. Но я бы добавил ещё подтягивание на перекладине и отжимание от пола в упоре лёжа.

— Отжимание от пола в упоре лёжа? Это как? — живо заинтересовался генерал-воевода.

Я объяснил, генерал-воевода меня, похоже, понял.

— Напишите, Алексей Филиппович, записку для Генриха Арнольдовича, — генерал-воевода, кажется, решил сделать вид, будто забыл, что я давно уже не его подчинённый, — это тоже по его части. И хорошо бы с рисунками, чтобы сразу понятно было.

— Непременно, Константин Иванович, — я не стал указывать заслуженному полководцу на его забывчивость. Ни к чему мне, имеющему отношение к выделке оружия, с главноначальствующим Военною палатою портить отношения. И хорошо, кстати, что генерал-воевода напомнил о Генрихе Арнольдовиче — генерал-бригадире Бервальде, что возглавляет «Особое совещание по изысканию полезных для военного дела новшеств», что-то давно я с генералом не виделся, а лишний раз с ним побеседовать у меня есть о чём и помимо введения новых упражнений в армейскую гимнастику.

…Собранные на приёме деньги мы немедленно принялись тратить — лето, оно, знаете ли, имеет нехорошее свойство как-то незаметно кончаться, а потому подготовку к началу строительства зданий больницы и гимнастического общества следовало ускорить. Землю Леонид выкупил, архитектор Антон Адольфович Клингофер, получив от меня неплохой задаток, уже вовсю трудился над проектом, Андрей и Лидия Васильковы составляли списки тех, кого будут звать в больницу врачами, сёстрами и служительницами, в университетскую типографию ушли рукопись и рисунки «Краткого руководства по гимнастике и питанию для женской красоты и здоровья», а Пахом Загладин принялся заготавливать материалы и оснастку для выделки гимнастических снарядов.

В общем, дел с нашим начинанием мне более чем хватало, а если прибавить к ним ещё и обязательные периодические поездки на завод, несколько реже в последнее время случающиеся, но вовсе не прекращённые занятия с шашкой у Турчанинова и всякие прочие дела, не столь важные, но всё равно необходимые и неизбежные, то не следует удивляться, что до Смирнова я так пока и не добрался. Ничего, думал я, вот уедут мои в Ундол на отдых, тогда и займусь. Сам я собирался уделить отдыху в Ундоле седмицу-полторы, никак не больше. Отдохнуть, конечно же, надо, а то совсем так умотаюсь, но и дела свои, тем более столь серьёзные, оставлять надолго никак нельзя.

Что ж, отдохнул я и правда неплохо. Да, сборов было чуть ли не больше, чем самого отдыха, но это разве только для меня самого, да и то всё больше этими хлопотами Варя с Оленькой занимались, да, царило в Ундоле то ещё многолюдье, потому как и выбрались всем семейством, без Татьянки, понятно, и детей взяли, но несколько беззаботных дней на мою долю досталось. Даже обязательные любезности с соседями в виде взаимных посещений с застольем не портили мне настроение. Пострелял в своё удовольствие с отцом и братьями из винтовок, карабинов и револьверов, поездил верхом, разок даже на охоту с соседями выбрался, не подстрелил никого, но всё равно весело было, от души выспался — красота же! Но уже к концу первой седмицы пребывания в имении предвидение шепнуло, что пора бы вернуться в Москву, а в течение двух следующих дней шёпот этот превратился в настойчивые напоминания о том, что вот прямо сейчас в Москве происходит нечто, требующее моего обязательного присутствия. Оставить такое без должного ответа я не мог и за очередным семейным ужином объявил о своём отъезде.

Меня ожидаемо не поняли, но мнения родных разделились — Василий с Дмитрием принялись уговаривать меня одуматься и остаться, матушка с Варварой согласились, что мне виднее, отец внимательно всех их выслушивал, Оленька, Анна и Елизавета от участия в дискуссии благоразумно самоустранились. Да и не было той дискуссии как таковой, потому что не мог же я объяснить родне, что вот, мол, грозит мне раскрытие моей истинной сущности, надо срочно спасать положение. Тогда заодно пришлось бы и про ту самую сущность рассказывать, а насколько нужно мне такое счастье, думаю, понятно. Решающей в итоге оказалась позиция матушки и Вари, потому как именно к ним отец и прислушался. Меня такое не удивило — всё-таки обе они практиковали семейную магию, а значит, и отцу было легче понять, что не просто так супруга и сноха его на мою сторону встали.

Тем не менее, выехать в Москву наутро пораньше у меня не вышло. Полночи мы прощались с Варенькой, которую я оставлял в Ундоле на ближайшие две седмицы, если не больше, в итоге встать рано не получилось, да и завтрак я затребовал более сытный, чем обычно, чтобы потом в дороге на трактиры не отвлекаться. Варя, кстати, почуяла некоторую мою тревожность, но я всё же сумел не выдать себя полностью, поскольку заранее подготовил любимую супругу к своему скорому побегу с отдыха — ещё во время сборов постоянно жаловался на обилие дел и затруднений на заводе, да опасениями делился, что нелегко будет Васильковым со строителями договариваться. Не очень хорошо, конечно, с моей стороны, но до прямого обмана я же тут не опустился, да и старался исключительно ради Варенькиного спокойствия. В общем, утром после завтрака я Ундольское имение покинул, а уже к ужину оказался дома.

Сразу по возвращении я и понял, что просто так предвидение подавать сигналы не стало бы — дворецкий Игнатов передал мне визитную карточку приходившего третьего дня некоего Михаила Дорофеевича Мякиша, указания на род занятий оного не имевшую. Но мне и не требовалось, кто это, я и без того знал. Не было в карточке и указания на адрес или телефон, что тоже понятно — тайный исправник не из тех людей, кого ищут, он из тех, кто сам ищет, причём в большинстве случаев ещё и находит. Вот пусть и поищет меня, скажем, завтра, а то мне ещё с дороги отдохнуть надо. Пусть даже и найдёт, я, так и быть, не против. А вот господину Смирнову я, едва помывшись и переменив одежду, позвонил, уж с ним-то мне хотелось встретиться раньше, чем с Мякишем. Тут и выяснилось, что предвидение не только визит Мякиша имело в виду…

— Доброго вечера вашему сиятельству, домоуправитель господина Смирнова Юревич говорит, — прозвучал из трубки незнакомый голос. — Прощения вашего сиятельства покорнейше прошу, хозяин тяжко болен, никого не принимает и говорить не может, — даже при том, как сильно искажают голоса здешние телефоны, в голосе Юревича слышались печаль и тревога.

Пожелав Ивану Фёдоровичу через его домоуправителя скорейшего выздоровления и положив трубку, я с чувством выругался. Вот только этого мне не хватало!

[1] См. роман «Жизнь номер два»

[2] См. роман «Семейные тайны»

[3] См. роман «Хитрая затея»

[4] 1 русский фунт = 409,5 г. 12 фунтов = 4,9 кг

Глава 22

Неожиданные напасти

— И нам теперь, Алексей Филиппович, нужна ваша помощь, — перешёл к главной цели своего визита тайный исправник Мякиш, закончив с рассказом о постигшем Смирнова несчастье.

Сказать, что многоуважаемому издателю и владельцу телеграфного агентства не повезло, означало бы выразиться чрезмерно мягко и до крайности неточно. Случился с ним апоплексический удар, а это, если я ничего не путаю, в бывшем моём мире называлось инсультом. [1] Крайне неприятная и опасная пакость, должен заметить, что своим рассказом о текущем состоянии Смирнова Мякиш и подтвердил. По словам тайного исправника, у Ивана Фёдоровича отнялись ноги и правая рука, он лишился речи, а попытки общаться с ним посредством записок и знаков показывали, что и с рассудком там далеко не всё в порядке. В столь незавидном состоянии Смирнов пребывал почти уже седмицу. Поведал Мякиш и о том, что усилиями докторов удалось не допустить ухудшения того состояния, но и хотя бы на малейшее его улучшение усилий тех пока не хватало.

— И чем же, Михаил Дорофеевич, могу я вам помочь? — я старался говорить спокойно, хотя меня так и тянуло добавить в голос издёвки, пусть и совсем чуть-чуть. — Я не лекарь, исцеление после апоплексического удара мне, увы, не по силам…