Убийство в доме викария - Кристи Агата. Страница 2

– Самая жуткая сплетница во всей деревне, – сказала Гризельда. – Всегда знает до мелочей все, что здесь творится, и всегда от всех ждет самого худшего.

Как я уже говорил, Гризельда гораздо моложе меня. В моем возрасте люди понимают, что самые худшие ожидания обычно оправдываются.

– Меня к чаю не жди, Гризельда! – заявил Деннис.

– Ах ты разбойник! – воскликнула Гризельда.

Деннис благоразумно спасся бегством, а мы с Гризельдой перешли ко мне в кабинет.

– Ума не приложу, кого бы еще позвать, – сказала она, усаживаясь на мой письменный стол. – Может, доктора Стоуна и мисс Крэм? И еще, пожалуй, миссис Лестрэндж. Между прочим, я к ней вчера заходила и не застала ее. Да, миссис Лестрэндж надо непременно позвать к чаю. Она такая таинственная – приехала, сняла дом в деревне и носа из него не кажет, а? Сразу приходят в голову детективы. Представляешь: «Кто была эта таинственная дама с бледным и прекрасным лицом? Что таилось в ее прошлом? Никто не ведал. В ней было нечто роковое». По-моему, доктор Хэйдок что-то про нее знает.

– Ты читаешь слишком много детективов, – кротко заметил я.

– А ты-то сам? – парировала она. – Я вчера весь дом перевернула, искала «Пятно на лестнице», пока ты писал тут проповедь. Наконец прихожу спросить тебя, не попадалась ли тебе эта книга, и что я вижу?

У меня хватило совести покраснеть.

– Да я просто нечаянно на нее наткнулся. Потом какая-то фраза случайно попалась мне на глаза, и...

– Знаю я эти случайные фразы, – сказала Гризельда. И напыщенно произнесла, словно читая по книге: – «И тут случилось нечто поразительное – Гризельда встала, прошла через всю комнату и нежно поцеловала своего пожилого мужа». Сказано – сделано.

– Это и вправду «нечто поразительное»? – спросил я ее.

– Ты еще спрашиваешь, – ответила Гризельда. – Ты хоть понимаешь, Лен, что я могла выйти замуж за министра, за баронета [6], за процветающего дельца, за трех младших офицеров и бездельника с изысканными манерами, а вместо этого выбрала тебя? Разве это не поразило тебя в самое сердце?

– Тогда – поразило, – признался я. – Я частенько задумывался, почему ты так поступила.

Гризельда залилась смехом.

– А потому, что почувствовала себя совершенно неотразимой, – прошептала она. – Остальные мои кавалеры считали, что я просто чудо, и, разумеется, для каждого из них я была бы отличной женой. Но для тебя я – воплощение всего, что ты не любишь и не одобряешь, и все же ты не мог передо мной устоять. Мое тщеславие просто не выдержало этого. Знаешь, куда приятнее, когда тебя втайне обожают, сознавая, что это грех, чем когда тобой гордятся и выставляют напоказ. Я доставляю тебе кучу неудобств, я непрерывно тебя шокирую, и, несмотря ни на что, ты любишь меня до безумия. Ты меня любишь до безумия, а?

– Разумеется, я к тебе очень привязан, дорогая.

– Вот как! Лен, ты меня обожаешь. Помнишь, как я осталась в городе, а тебе послала телеграмму, и ты ее не получил, потому что сестра почтмейстерши разрешилась двойней и она забыла ее передать? Ты потерял голову, принялся звонить в Скотленд-Ярд и вообще устроил жуткий переполох.

Есть вещи, вспоминать о которых бывает весьма неприятно. В упомянутом случае я действительно вел себя довольно глупо. Я сказал:

– Извини, дорогая, но я хотел бы заняться своей речью для МКАЦ.

Гризельда страдальчески вздохнула, взъерошила, потом снова пригладила мои волосы и сказала:

– Ты меня недостоин. Нет, правда! Закручу роман с художником. Клянусь, что закручу. Представляешь себе, какие сплетни пойдут по всему приходу?

– Их и без того предостаточно, – мягко заметил я.

Гризельда расхохоталась, послала мне воздушный поцелуй и выпорхнула через застекленную дверь.

Глава 2

Нет, с Гризельдой решительно нет никакого сладу! После ленча я встал из-за стола в прекрасном настроении, чувствуя, что готов написать действительно вдохновенное обращение к Мужской Конгрегации Англиканской Церкви. И вот никак не могу сосредоточиться и места себе не нахожу.

Когда я, успокоившись, собрался было приступить к работе, в кабинет словно ненароком забрела Летиция Протеро. Я не случайно употребил слово «забрела». Мне приходилось читать романы, в которых молодые люди едва не лопаются от бьющей через край энергии – joie de vivre – волшебной жизнерадостной юности... Но мне лично почему-то попадаются молодые создания, скорее напоминающие бесплотные призраки.

В этот день Летиция особенно напоминала тень. Она очень хорошенькая девушка, высокая, светленькая, но какая-то неприкаянная. Она забрела ко мне, рассеянно стащила с головы желтый беретик и с отсутствующим видом пробормотала:

– А! Это вы...

От Старой Усадьбы идет тропа через лес, прямо к нашей садовой калитке, поэтому гости по большей части проходят в эту калитку и прямо к двери кабинета – дорогой в обход идти далеко, – и только ради того, чтобы войти с парадного входа. Появление Летиции меня не удивило, но ее поведение вызвало легкую досаду.

Если ты идешь в дом священника, стоит ли удивляться, увидев самого священника?

Она вошла и упала словно подкошенная в одно из больших кресел. Подергала себя непонятно для чего за прядку волос, уставилась в потолок.

– А Денниса тут у вас нет?

– Я его не видел после ленча. По-моему, он собирался идти играть в теннис на ваших кортах.

– А-а... – протянула Летиция. – Лучше бы он не ходил. Там ни души нету.

– Он сказал, что вы его пригласили.

– Может, и пригласила. Только в пятницу. А сегодня вторник.

– Среда, – сказал я.

– Ой! Кошмар. Значит, я в третий раз позабыла, что меня звали на ленч.

Впрочем, это ее не особенно беспокоило.

– А где Гризельда?

– Я думаю, вы найдете ее в мастерской в саду, она позирует Лоуренсу Реддингу.

– У нас тут из-за него такая склока разгорелась, – сказала Летиция. – Сами знаете, какой у меня папочка. Жуткий папочка.

– Какая скло... то есть о чем вы говорите? – спросил я.

– Да все из-за того, что он меня пишет. А папочка узнал. Интересно, почему это я не имею права позировать в купальном костюме? На пляже в нем быть можно, а на портрете нельзя?

Летиция помолчала, потом снова заговорила:

– Чепуха какая-то – отец, видите ли, отказывает молодому человеку от дома. Мы с Лоуренсом прямо обалдели. Я буду ходить сюда, к вам в мастерскую, можно?

– Нельзя, дорогая моя, – сказал я. – Если ваш отец запретил – нельзя.

– Ox, боже ты мой, – вздохнула Летиция. – Вы все как сговорились, сил моих нет! Издергана. До предела. Если бы у меня были деньги, я бы сбежала, а без денег куда денешься? Если бы папочка, как порядочный человек, приказал долго жить, у меня бы все устроилось.

– Летиция, такие слова говорить не следует.

– А что? Если он не хочет, чтобы я ждала его смерти, пусть не жадничает, как последний скряга. Неудивительно, что мама от него ушла. Знаете, я много лет думала, что она умерла. А тот молодой человек, к которому она ушла, – он что, был симпатичный?

– Это случилось до того, как ваш отец приехал сюда.

– Интересно, как у нее все сложилось? Я уверена, что Анна вот-вот закрутит с кем-нибудь роман. Анна меня ненавидит – нет, обращается нормально, но ненавидит. Стареет, и ей это не по вкусу. В таком возрасте и срываешься с цепи, сами знаете.

Хотел бы я знать: неужели Летиция собирается до вечера сидеть у меня в кабинете?

– Вам мои граммофонные пластинки не попадались? – спросила она.

– Нет.

– Вот тоска! Я их где-то забыла. И собака куда-то сбежала. Часики тоже, наручные, – только они все равно не ходят. Ох, спать хочется! Не пойму отчего – я встала только в одиннадцать. Жизнь так изматывает, правда? Господи! Надо идти. В три часа мне покажут раскоп, который сделал доктор Стоун.

Я взглянул на часы и заметил, что уже без двадцати пяти четыре.