Двое из будущего. 1901-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич. Страница 24

Савва мне улыбнулся широко, развел недоуменно руками:

— А разве у меня есть другие варианты? Приеду к тебе через месяц, там и обсудим все как следует.

— Хорошо, Савва, жду тебя осенью. Грамотного юриста с собой захвати, а то в нашем с тобой будущем договоре сам черт ногу сломит.

— Возьму, обязательно возьму, — пообещал он, поднимаясь с кресла. — Ну, что ж, Иваныч, рад, что мы с тобой договорились, а то я, честно признаться, сомневался. А теперь, коли у нас тобою все договорено, пойду-ка я в душик, освежусь, — и, подхватывая с пола сапоги с портянками, босиком прошлепал к двери. И у самой двери остановился и, обернувшись, попросил. — Ты это, только бате моему пока не говори. Ладно? Я сам…, - и получив от меня молчаливое согласие, вышел за дверь.

Глава 6

Разговор с отцом у Саввы вышел напряженный. Весь вечер они препирались на повышенных тонах, делились и ругались. Уже под ночь они разошлись, оба злые, недовольные. Савва, громко хлопнув, выскочил из дома и, перехватив случайного извозчика, велел везти его в трактир. Где он и загасил свое раздражение штофом холодной казенной и случайной дракой. А под утро вернулся в разодранной сорочке и опухшим ухом и, молча пройдя мимо недовольного отца, демонстративно завалился спать. А я, видя такое поведение, сильно засомневался в своем решении.

— Эх, Иваныч, хлебнешь ты с ним еще горя, — разочарованно сказал мне тесть, и устало махнул рукой. — Он без присмотра совсем дурной. Лучше бы ты Димке торговать предложил.

И он ушел, ссутулившись. Пошел нянчиться к внучке, восстанавливать свое душевное равновесие. Вероятно, я и вправду поторопился согласиться, ну, да ладно. Я попрошу Мендельсона составить договор так, чтобы Савва даже и подумать не смог сделать шаг в сторону без нашего согласия. А если он посчитает это недопустимым, то я его не неволю, пущай отказывается.

Жаль Мишка в отъезде. Его нет уже несколько месяцев и все дела тут контролирую я. Ну, то есть не особо-то и контролирую, Попов с Мендельсоном и Моллером справляются и сами, но вот направление вектора развития задаю я в полном одиночестве. А без Мишки мне тут не просто. Пришли тут ко мне не так давно наши инженеры по электрической части, притащили свое детище, что заняло почти всю демонстрационную комнату, да и включили его в сварганную наспех розетку. Похимичили над настройками массивного ящика и радостно протянули мне трубу микрофона:

— Вот, — с восторгом вымолвил мне самый авторитетный товарищ. — У нас получилось.

Что ж, проект «Радио», оказывается, не умер. Мишка был в отъезде и пристально следить за ним стало некому. Я, в силу своего дилетантского понимания, пристально наблюдать за ними не мог, не мог их направлять и указывать на ошибки, а потому все было пущено не относительный самотек. Мишка, правда, перед своим отъездом раздал некоторые ЦэУ, но этого было явно маловато, ко мне часто приходили консультироваться и интересоваться моим мнением. А я, ничем, кроме как общих знаний помочь им не мог. И вот теперь сюрприз. Работающий образец голосового радио у нас, оказывается, был готов.

— Можно говорить? — спросил я недоверчиво. Слишком уж сомнительно все выглядело. Несколько здоровых шкафов с массивными ручками регулировки не внушали доверия. На вид выглядело так, словно студент-недоучка решил сделать что-нибудь на скорую руку. Никакой эстетики, одни голые ребра теплого металла, провода наружу и надсадное гудение трансформатора.

— Да, Василий Иванович, можно, — разрешил мне старший инженер.

Я критически осмотрел трубу микрофона — его явно позаимствовали от телефонного аппарата.

— А динамик где? Откуда звук будет идти?

— Громкоговоритель висит над воротами, — пояснил инженер и уже с нетерпением, едва ли не пританцовывая, добавил, — ну, говорите же уже…

Я прочистил горло, оттянул тугой ворот сорочки, покосился на человека сидевшего за самым громоздким ящиком и, набрав воздух в легкие, громко произнес:

— Раз, раз, проверка…, проверка, — затем задумался на секунду и громко добавил, — А ну-ка Валентин, бросай свой молоток и бегом в управление. В бухгалтерии тебе премия начислена. Чек у них забери. И немедленно, а то на тебя уже целую неделю ругаются.

И отложив микрофон в сторону, быстро прошел к окну, из которого было хорошо видна наша прицеховая территория НИОКРа. Забавно было видеть, как люди в недоумении крутили головами, искали откуда шел звук. Некоторые правильно назначили виновницей странную черную тарелку под самым коньком крыши. А Пузеев, работавший под открытым небом, прямолинейно следуя полученной инструкции, отшвырнул в сторону кувалду, прикрикнул на своего нерадивого ученика и, придерживая кепку, припустил в сторону проходной.

— Ну, как? — с горящими глазами спросил меня старший. — Правда, здорово?

— Замечательно, Игорь Андреевич, это просто замечательно, — радостно поддержал я его порыв, потрясся его за узкие плечи. — Это просто восхитительно. Вы сделали настоящий прорыв в науке! Ваши имена теперь навсегда останутся в анналах. Но скажите мне, было сложно, да? Хотя я и сам это понимаю, такой объем работы….

— Да уж, весьма не просто, — обалдело ответил инженер. — Но, нельзя отметить большой вклад Михаила Дмитриевича, нам он очень помогал. Ему бы самому заняться этим делом, у него такой талант. Мы очень долго бились над диодом, никак у нас не получалось, а он пришел, нам все объяснил, указал на ошибки…. Жаль, конечно, что он уже весьма состоятельный господин, из него бы отличный инженер вышел.

Я улыбнулся. Знали б они откуда у Мишки этот талант. Это не предвидение и не глубокое понимание природы электрики — это простая память. Знал Мишка как должны были выглядеть те или иные вещи, знал, как должны были они работать, вот и все. Всю главную работу у нас сделали все-таки наши инженеры — им вся честь и хвала. Это они кропотливо, день и ночь перебирали различные варианты, подбирали необходимый материал и ставили бесчисленные эксперименты. Кстати, очень удачно Мишке вспомнился гетинакс — прессованный карболит со слоями бумаги. Весьма пригодился новый материал нашим электрикам. Ну, а где изобрелся гетинакс, там и текстолит подоспел — по сути тоже самое, только вместо бумаги используют ткань.

— Послушайте, — сказал я, наблюдая как рабочие продолжают разглядывать тарелку репродуктора, — а у нас граммофона поблизости нет?

— Есть, как же не быть

— Тогда, тащите его сюда немедленно. Сейчас мы дискотеку-пятиминутку устроим. Порадуем народ.

Граммофон притащили довольно быстро. Споро завели тугую пружину, положили толстую и тяжелую пластинку и аккуратно поставили иглу. А я, засунув микрофон в трубу музыкального аппарата, скомандовал:

— А ну-ка включай свою шарманку заново.

И человек, сидящий за самым большим ящиком, щелкнул переключателем. И черная тарелка под коньком крыши ожила заново, оглашая окрестности душевным женским напевом. Приказав не останавливать трансляцию, я, прихватив с собою старшего из инженеров-электриков, спустился вниз, встал под тарелкой репродуктора и внимательно вслушался в песню. Слушал долго, не шевелился, соображал. Потом, махнув рукой, потребовал остановить передачу, и когда она прекратилась, у старшего спросил:

— Послушай, Игорь Андреевич, а я что-то не понял. Неужели трансляция идет по проводам? Не по эфиру?

— Никаких проводов, Василий Иванович. Все по-честному. Приемное устройство стоит у нас в лаборатории и уже от него идут провода на громкоговоритель.

— И как далеко вы можете передавать сигнал? Не проверяли?

— Пока на несколько верст, не далее. Но если понадобится, то мы сможем сделать более сильный передатчик. Правда, с лампами беда, очень уж у них ресурс маленький. Часто и нескольких часов не могут проработать. Мы ищем пути решения проблемы, но пока не слишком удачно. Вся надежда на Михаила Дмитриевича, может у него найдутся кое-какие идеи.

Я удовлетворенно кивнул и замолчал, вслушиваясь в песню. Даже прикрыл глаза, сосредоточившись. Потом, услышав все что надо, открыл глаза и кивнул на громкоговоритель: