Вагон второго класса. Том I (СИ) - Литера Элина. Страница 2

— Лорд Биннерд, не стоит утруждаться. Я могу поклясться, что ни один мужчина не подходил ко мне ближе, чем Дуглас. Но менее всего я желаю связывать свою жизнь с человеком, который слушает наветы и способен оскорбить меня подобными подозрениями. — Сняв кольцо, она бросила его Дугласу под ноги. — Я разрываю помолвку.

Резко повернувшись, она вышла из гостиной и поднялась к себе, стараясь двигаться медленно и степенно, сдерживая малодушный порыв перейти на бег.

«… и Звезды упаси умолять молодого человека жениться на вас. В лучшем случае он откажется, и вы будете унижены перед ним, перед светом и, что самое неприятное, перед самой собой».

Теперь Илона ясно видела, что Дуг не пришел бы сюда, если бы не решил с ней порвать. Она не могла сказать наверняка, но подозревала, что родители Дуга не знали о планах бывшего жениха и лишь действовали по его наущению. Позволь она себе такую глупость, как слезы и уговоры, она только навлекла бы на себя еще горший позор. Кто поверит, что Дуглас выманил ее в сад, чтобы обесчестить, за неделю до свадьбы? Наверняка он заручился поддержкой друзей, которые подтвердят, что жених провел с ними весь вечер и еще полночи в прощаниях с холостяцкой жизнью.

Что было дальше, и вспоминать не хотелось. Отец рвал и метал. Он попробовал уговорить Илону повиниться в поспешном решении и переговорить с Биннердами снова, но мать всецело приняла сторону дочери:

— Дорогой, этому мерзавцу кто-нибудь нашепчет, что Илона понесла от кучера, и что прикажешь делать? Сравнивать нос и уши новорожденного ребенка? Ты такой судьбы хочешь для нашей девочки?

Лорд Горналон вынужден был согласиться.

Днем Илона сказала, что ей нужно проветриться после треволнений, зашла в кондитерскую, купила большую коробку шоколадных десертов и распорядилась доставить ее в пансион Пресветлого Духа Вечерней Зари для леди Фрикуссак. Без ее уроков Илона наверняка попалась бы в расставленную ловушку.

Она крепилась до вечера, но, приняв ванну, забралась под одеяло и позволила слезам прорваться. Матушка будто только того и ждала. Она вошла с кружкой молока, от которого подозрительно несло травами, заставила Илону выпить и строго проговорила: «Рассказывай».

Илона выложила все без утайки и впервые услышала от матушки такие слова, которые разве что конюх использовал, когда Рыжик пнул его копытом в колено. Наказав ждать ее — будто Илона могла куда-то отлучиться — матушка вышла за дверь и вскоре вернулась с новой кружкой, на дне которой плескалось что-то, отчаянно пахнущее водорослями и жженым сеном одновременно.

— Пей. Не хватало еще плод травить. Тебе рано или поздно от хорошего человека детей рожать.

Дав Илоне выплакаться после питья, матушка строго-настрого наказала не говорить отцу. Если лорд Горналон вызовет этого сопляка на дуэль, весь город немедленно узнает о причине. Невинность не восстановить, а скандал скрыть не удастся. Сейчас, несмотря на любые козни Биннердов, большая часть общества будет на стороне девицы Горналон, честной и гордой. А когда Дуглас объявит новую помолвку — зачем бы еще ему избавляться от Илоны? — тогда и остальные решат, что девушку оговорили на пустом месте.

Матушка как в воду глядела. На второй день Дуглас уехал в столицу. Еще через неделю кузина бургомистра получила наисекретнейшее письмо от столичной родственницы и немедленно созвала кулуарное чаепитие, где сообщила некую сенсацию. К вечеру, когда гостьи с соблюдением всей возможной конфиденциальности поделились новостью с соседками и подругами, всему городу стало известно: младший Биннерд рьяно ухаживает за дочерью барона, дела которого довольно нехороши, зато есть титул, земли, и нет сыновей.

Как известно, самый действенный и самый приятный способ подчеркнуть собственную добродетель — решительно осудить чужие пороки. В поступке лорда Дугласа Биннерда общество нашло целых три: лживость, корысть и гордыню.

Ошеломительно быстро брютонский свет переменил отношение к Биннердам до самого уничижительного. Подумать только, обвинить невесть в чем приличную юную леди ради титула!

С Биннердами перестали раскланиваться на улицах, отменили визиты, отозвали приглашения. Торговый дом лорда Биннерда встал на грань разорения — владельцы лавок и магазинов предпочли его конкурента. Казалось, брютонцы затеяли игру, кто половчее и поизящнее выразит Биннердам порицание. Вскоре семейство покинуло город.

Но с другой стороны, светскую жизнь обеих леди Горналон нельзя было назвать приятной. Приторное сочувствие со стороны старших дам, полные затаенного превосходства взгляды юных леди, заметное пренебрежение молодых мужчин — все это если не сделало мать и дочь Горналон затворницами, то в достаточной мере отравило их существование.

Алек, старший брат, недавно вернулся из университета с дипломом законника и влился в семейное дело. Матушка некогда учредила попечительский комитет над городскими школами, и занимала в Брютоне не последнее место. Илона сочла себя не вправе пятнать их репутацию присутствием в городе.

На семейном совете Горналоны нашли три возможности разрешить неудобство. Первый — обитель Пресветлых духов — сочли самым последним выходом. Илона уважала женщин, которые оставили свет ради звездоугодных дел, но к жизни звездных сестер у нее не было ни малейшей склонности.

Ехать к кому-нибудь из двоюродных или троюродных кузин матушки или отца, чтобы стать родственницей-компаньонкой, о которой будут шептаться за спиной, Илоне тем более не хотелось.

Если бы только у Илоны был магический дар! Магичкам спускалось с рук то, что для любой другой женщины было бы нескончаемым позором, таким позором, что пришлось бы уходить в самую дальнюю бедную обитель. Для магичек же прошлые романы — мелочь, о которой и упоминать не стоит. Магички зарабатывали деньги своим даром и знаниями, и никому не приходило в голову усомниться в их праве на… на всё — кроме, разумеется, откровенных преступлений закона.

Увы, в семье Горналонов магов не было ни со стороны отца, ни со стороны матушки; однако на каждого выходца из магической академии приходилось несколько выпускников университета, обычных людей, которые работали безо всякой магии.

— Может, тебе поучиться в университете? — подал голос сидевший тихо брат. — А что? Год или два студенткой, и в Брютоне никто не вспомнит, что были какие-то Биннерды. Тут что ни сезон, то новые скандалы.

— Конечно же! — просияла матушка. — Нет-нет, дорогая, не волнуйся. Никто не ожидает, что ты станешь портить цвет лица с механизмами или того паче… м-м…

— Да, сестренка, копаться в мертвяках мы тебя и подавно не отправим, — хохотнул брат.

— Ах, Алек, помолчи, — замахала на него матушка. — Кажется, в университете есть факультет изящных искусств и… и философия, да-да! Что может быть пристойнее для девушки из хорошей семьи, чем прочесть труды многомудрых предков или же разбираться в тонкостях музыки?

— Вернешься через два года с малым дипломом, и мы подберем тебе какого-нибудь заумника, — заключил практичный Алек. — Они любят разглагольствовать перед дамой о высоком, и чтобы дама не просто слушала, а с пониманием. Денег у заумников не водится, но у тебя и так хорошее приданое.

— Идея и впрямь неплоха, — отец слегка склонил голову, что означало у него высшую степень одобрения. — Илона?

Университет! Дочь леди Мармадюк получила малый диплом факультета изящных искусств и рассказывала столько всего интересного! По ее словам, два года студенческой жизни были совершенно, совершенно сказочными.

— Да! — она поспешила согласиться. — Но… мне придется ехать в Байроканд?

Университет в Байроканде принимал девушек. Одни называли Байроканд оплотом прогресса, другие — гнездом разврата и упадка нравов. Одни стремились туда, другие его всячески избегали. Но и у матушки, и у отца была дальняя родня в Байроканде; родственники наверняка примут Илону у себя и присмотрят за юной леди.

В середине лета еще оставалось немного времени, чтобы выбрать факультет, получить все необходимые сведения и найти в Байроканде доверенных людей — о том, чтобы оставить Илону совсем одну, и речи не шло. Прием в университет проходил в конце сентября, когда мелкие землевладельцы получали деньги за первый проданный урожай и начинали расплачиваться с задолженностями ремесленникам и торговцам. Осенью отпрыски семей и тех, и других, и третьих могли отправиться в большой город на заработанные родителями монеты.