Убийство в Восточном экспрессе - Кристи Агата. Страница 28

– Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, – задумчиво повторил Пуаро, направив пытливый взгляд на Хардмана, – вы, конечно, знали, кто он был на самом деле?

– Кто, мистер?

– Рэтчетт. Вы его узнали?

– Не понимаю.

– Рэтчетт – это Кассетти, убийца ребенка Армстронгов.

Мистер Хардман присвистнул:

– Ну и ну! Вы меня ошарашили! Нет, я его не узнал. Я был на Западе, когда шел процесс. Его фотографии в газетах я, конечно, видел, но на них и родную мать не узнаешь. Не сомневаюсь, что многие хотели бы разделаться с Кассетти.

– А вы не знаете никого, имеющего отношение к делу Армстронгов, кто отвечал бы этому описанию – невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом?

Хардман думал минуты две.

– Трудно сказать. Ведь почти все, кто имел отношение к этому делу, умерли.

– Помните, в газетах писали о девушке, которая выбросилась из окна?

– Ага. Тут вы попали в точку. Она была иностранка. Так что, может, у нее и были родственники итальяшки. Но не забывайте, что за Рэтчеттом числились и другие дела, кроме ребенка Армстронгов. Он довольно долго занимался похищением детей. Так что не стоит сосредоточиваться на одном этом деле.

– У нас есть основания полагать, что это преступление связано с делом Армстронгов. Мистер Хардман вопросительно прищурил глаз. Пуаро промолчал. Американец покачал головой.

– Нет, я ничего такого не припоминаю, – сказал он наконец. – Но учтите: я не принимал участия в этом деле и мало что о нем знаю.

– Что ж, продолжайте, мистер Хардман.

– Мне, собственно, нечего рассказывать. Я высыпался днем, а ночью караулил. В первую ночь ничего подозрительного не произошло. Прошлой ночью – тоже, так, по крайней мере, мне казалось. Я оставил дверь приоткрытой и держал коридор под наблюдением. Никто чужой не проходил мимо.

– Вы в этом уверены, мистер Хардман?

– Железно. Никто не входил в вагон снаружи, и никто не проходил из задних вагонов. За это я ручаюсь.

– А из вашего укрытия вам виден был проводник?

– Конечно. Ведь его скамеечка стоит почти впритык к моей двери.

– Он покидал свое место после Виньковцов?

– Это последняя остановка? Ну как же: его пару раз вызывали сразу после того, как поезд застрял. Потом он ушел в афинский вагон и пробыл там этак минут пятнадцать. Но тут кто-то стал названивать, и он примчался назад. Я вышел в коридор посмотреть, в чем дело, – сами понимаете, я несколько встревожился, – но оказалось, что звонила американка. Она закатила скандал проводнику – уж не знаю из-за чего. Я посмеялся и вернулся к себе. Потом проводник пошел в другое купе, понес кому-то бутылку минеральной. Потом уселся на скамеечку и сидел там, пока его не вызвали в дальний конец вагона стелить постель. Потом он до пяти часов утра не вставал с места.

– Он дремал?

– Не могу сказать. Не исключено, что и дремал.

Пуаро кивнул. Руки его механически складывали бумаги на столе в аккуратные стопочки. Он снова взял в руки визитную карточку.

– Будьте любезны, поставьте здесь свои инициалы, попросил он.

Хардман расписался.

– Я полагаю, здесь, в поезде, никто не может подтвердить ваши показания и засвидетельствовать вашу личность, мистер Хардман?

– В поезде? Пожалуй, что нет. Вот разве молодой Маккуин. Я этого парня хорошо помню – часто встречал в кабинете его отца в Нью-Йорке, но вряд ли он меня выделил из множества других сыщиков и запомнил в лицо. Нет, мистер Пуаро, придется вам подождать и, когда мы пробьемся сквозь заносы, телеграфировать в Нью-Йорк. Но вы не беспокойтесь, я вам не вру. До скорого, господа. Приятно было с вами познакомиться, мистер Пуаро.

Пуаро протянул Хардману портсигар:

– Впрочем, вы, возможно, предпочитаете трубку?

– Нет, трубка – это не про нас.

Он взял сигарету и быстро вышел. Мужчины переглянулись.

– Вы думаете, он и в самом деле сыщик? – спросил доктор Константин.

– Безусловно. Он типичный сыщик, я их много повидал на своем веку. Потом такую историю ничего не стоит проверить.

– Очень интересные показания, – сказал мсье Бук.

– Еще бы!

– Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, – задумчиво повторил мсье Бук.

– Описание, которое ни к кому в поезде не приложимо, сказал Пуаро.

– А теперь, – сказал Пуаро, хитро улыбаясь, – порадуем мсье Бука и призовем итальянца.

Антонио Фоскарелли влетел в вагон-ресторан мягкой и неслышной, как у кошки, поступью. Лицо его сияло. У него было характерное лицо итальянца – смуглое, веселое.

По-французски он говорил правильно и бегло, с очень небольшим акцентом.

– Вас зовут Антонио Фоскарелли?

– Да, мсье.

– Вы, как я вижу, приняли американское подданство?

– Да, мсье. Так лучше для моих дел, – ухмыльнулся итальянец.

– Вы агент по продаже фордовских автомобилей?

– Да, видите ли… – И тут последовала пространная речь, к концу которой присутствующие знали в мельчайших деталях все про деловые методы Фоскарелли, его поездки, доходы, его мнение об Америке и о большинстве стран Европы. Из итальянца не надо было вытягивать информацию – она лилась мощным потоком. Его простодушное лицо сияло от удовольствия, когда он наконец остановился и красноречивым жестом вытер лоб платком.

– Теперь вы видите, – сказал он. – Я ворочаю большими делами. У меня все устроено на современный лад. Уж кто-кто, а я в торговле знаю толк.

– Значит, в последние десять лет вы часто бывали в Соединенных Штатах?

– Да, мсье. Как сегодня помню тот день, когда я впервые сел на корабль, – я ехал за тридевять земель, в Америку. Моя мама и сестренка…

Пуаро прервал поток воспоминаний:

– Во время вашего пребывания в США вы не встречались с покойным?

– Никогда. Но таких, как он, я хорошо знаю. Да, да, очень хорошо, – и он выразительно щелкнул пальцами. – С виду они сама солидность, одеты с иголочки, но все это одна видимость. Мой опыт говорит, что убитый был настоящий преступник. Хотите – верьте, хотите – нет, а это так.

– Вы не ошиблись, – сухо сказал Пуаро. – Под именем Рэтчетта скрывался Кассетти, знаменитый похититель детей.