Филарет - Патриарх Московский (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 17

— Неужто лягушачьи мускулы похожи на человеческие? — удивился царь.

— Человечьи не видел. Грек говорил, что почти, что один в один, — сказал я.

— Чудны дела твои, Господи! — проговорил Иван Васильевич и снова осенил себя крестом. — Сморил ты меня, Федюня. Даже умываться не буду, так лягу. Гоните всех мойщиков, только постельничий пусть войдёт.

Мы вышли из царской опочивальни. Дед передал царские распоряжения стоящим за дверьми слугам, и мы, который уже раз, двинулись ставшими мне известными Кремлёвскими ходами, выходами и дорожками.

— Зело умно ты, Федюня, вёл беседу, — сказал Головин, когда рядом никого не было. — И как это у тебя получается? Ни разу не стал поперёк государю. Как уж вывернулся из его цепких… э-э-э… пальцев.

— Ты вот скажи, деда, царь умный? — тихо спросил я.

Головин хватанул ртом воздух, поперхнулся слюной и закашлялся.

— Ну, ты и спросил, Федюня, — наконец выдавил из себя дед, продолжая кашлять. — Да разве ж про царя так можно? Он же царь! Помазанник Божий! Над ним Бог стоит, а царь над нами, и на том Русь держится. Странный ты какой-то, Фёдор, стал. Ещё вчера… Да, какой вчера? Сегодня ещё совсем по другому смотрел.

— Головой ударился и что-то у меня там щёлкнуло. Словно старше стал. Поговорим ещё на эту тему потом. Так, что у нас с царём?

— Странные слова стал молвить. Вроде те, а вроде не те. И ранее я тебя с трудом понимал, а сейчас и подавно.

— Не дури, деда. Что тут не понятного? Простой вопрос. Умный у нас царь или дурак?

Дед снова закашлялся и остановился, а я махнул на него рукой и зашагал домой один.

Придя домой и слопав крынку варенца с большим куском хлеба, я, с мыслью о том, что надо заняться развитием своего тела, заснул сразу, едва прикоснулся оным к постели, а потому проснулся задолго до утреннего церковного перезвона. Решив не будить дворового пса, я попрыгал через кожаную скакалку у себя в спальне, помахал руками и ногами в разные стороны, имитируя удары и растяжку, поотжимался на кулаках и пальцах и оценил своё тело на пять балов. Даже не в полном своём сознании я управлял своими поступками почти «по взрослому». Услышав звон колоколов и бил, мне пришлось ускориться в выполнения пятого «хиана», быстро ополоснуться в медном тазу, наполненном водой с вечера, одеться и поспешить в церковь.

Замер песочными часами времени выполнения упражнений, позволит завтра и в последующем распределить их так, чтобы оставалось на полноценную помывку под душем, изготовлением которого я собирался заняться сегодня после сиесты, и на завтрак, который сегодня мне пришлось оставить на полдник.

Отстояв службу и от души помолившись на благо дня, я поспешил в Кремль и застал царя завтракающим. Иван Васильевич, хмуро глянул на меня и спросил:

— Трапезничал?

— Не успел.

— Что делал? Проспал? Грешно отроку много спати.

— Занимался ратной справой. Пока не жарко.

— В одного? — удивился государь, не пригласив меня к столу и продолжая жевать. — это не ратная справа, а пляски.

— Я придумал такие пляски, что заменяют бой с несколькими ворогами.

— Покажи, — попросил он, отпивая из кубка и громко отрыгивая. — Вчера так и уснул не поевший. Укатал ты меня хорошо. Спал, как… Э-э-э… Хорошо спал. Спасибо, Федюня.

— Да и слава Богу! Что показать? Бой со многими ворогами?

Государь кивнул.

Я прикинул, что можно и нужно показать и остановился на втором «хиане», переделанном под работу с двумя ножами.

— Ух ты! — воскликнул царь, когда я ударил правой ногой в сторону и сделал несколько «кокуцу» с «шуто». — Нука-нука…

По завершении мной комплекса, Иван Васильевич привстал и отерев о полотенце руки и губы, вылез из-за стола.

— Сделай ка первое движение, — попросил он.

Я сделал.

— Понятно. Это от удара клинком сбоку и атака на врага. Занятно.

— Научить?

— А зачем? Я не собираюсь воевать пешим!

— Всяко бывает, — пожал плечами я. — Могут ведь и на пешего напасть. По Москве, шайки бродят. Ты на богомолье часто ездишь? Разве не надо уметь отмахаться?

Царь пожал плечами.

— Наверное надо. Я с охраной всё время. Им надо уметь «отмахаться», как ты говоришь, ежели на меня кто злое умыслит.

— Может и охрана недоброе умыслить.

Царь снова вздохнул и грустно улыбнулся.

— Ежели они умыслят, так никакое умение «отмахаться» не спасёт. Не на сбрую и меч надеюсь я, а на Господа Бога нашего. Помазанник ведь я на царство Божье на земле. Дух Господа Бога на мне. А Москва — третий Рим. Слыхал про то?

— Слыхал в церкви как-то.

— Ну вот. Зачем мне самому учиться «отмахиваться», когда Божья благодать на мне. Понял теперь?

— Понял, государь, — сказал я.

— А ты учись учись царя своего защищать. Научишься встанешь в моё белое воинство. Слышал, что башкиры меня Царём Белым кличут?

Я покрутил головой.

— Как это?

— Теперь русский царь, объединив все части Белой Руси, являясь наследником царей Константинополя и Рима, захватив Казань и Астрахань, став наследником самого царя Чингиса, имеет полное право вести суд Божий на земле. Понимаешь, о чём я?

Я понимал о чём он говорит и ужасался.

— Понимаю, государь.

— Грядёт то, что о чём писали апостолы и пророки. А-по-ка-лип-сис. Мы перешагнули седьмое тысячелетие и наступил конец света. Сатана пирует, а всё Белое братство и воины света должны восстать против него.

Я слушал этот бред и холодел душой и телом.

— Веришь в это? — сказал он и глянул на меня сурово.

Я кивнул, ибо горло моё пересохло, губы слиплись и из глотки донёсся только кряхтящий сип. Он глядел на меня, а я думал, как бы снова не уссаться, а то и хуже.

— А я не верю,- вдруг сказал он и глубоко вздохнул. — Хотя церковники убеждают меня, что это правда.

От такого оборота я едва не потерял сознание.

— Да что же, млять, за театр такой, млять? Одного актёра, млять, — пронеслось у меня в голове.

Напряжение в теле резко исчезло, ноги дрогнули и я едва не упал.

— Я не шутил, когда всё это говорил. Ты умный отрок и многое понимаешь лучше других. Почему-то я верю тебе. Не знаю, даже, почему. Может потому, что ты не юлишь? И хоть боишься мне говорить правду, но говоришь. Про Адашева вот сказал вчера. Послал я за ним гонцов, кстати. Догонят. Вернут. Нечего ему с Мстиславскими лаятся. Не его это. Прав ты. Хочет с Гиреем воевать — пусть себе воюет. Мы как раз Темрюку решили помочь. Отправили мы на Кавказ наместника Азовского, вот пусть вместе и повоюют с адыгами. Глядишь, новое войско наше там образуется. Что молчишь?

— Слушаю тебя, государь.

— Что думаешь о том, что я сказал?

— Про что? — продрал я горло.

— Про помазание…

— Сложный вопрос, государь. Мне ли, отроку…

— Брось, Фёдор. Не простой ты отрок. И не перечь! — повысил он голос увидев мою попытку возразить.

— Не перечь, — сказал он уже мягче. — Очень не простой ты отрок. Не бывает таких отроков. Я сам был восьмилетним. Хотя Шуйские меня не очень-то учили, но и я слыл пытливым и много читал. Однако латынь осилил только к четырнадцати годам. В греческом до сих пор путаюсь. С цифирей, так вообще… А ты не только с русской разобрался, но и с греческой, и арабской, и индийской.

— Арабский счёт не знаю, — успел вставить я.

Царь махнул на меня рукой.

— Не перебивай царя!

Он помолчал, словно вспоминая, о чём говорил, потом продолжил.

— Ах, да… Ты не мессия, это точно, ибо не блажишь, а значит ты не можешь быть антихристом. Несёшь ты только знания и советы даёшь дельные, а значит ты Господом Богом послан мне в помощь. Не знаю, кто ты? Человек ли вообще? Может ангел?

Он вопросительно посмотрел на меня. Моя голова отрицательно подвигалась из стороны в сторону.

— Я не могу никого воскресить, а значит я не ангел и не демон. Я простой человек.

Увидев его недоверчивую улыбку, я продолжил:

— Ну, не совсем простой. Есть во мне какой-то дар, но… Я не разобрался пока в нём.