Упражнения - Макьюэн Иэн. Страница 13

Потом он пристрастился проводить время после обеда в соседней квартире, где жила добродушная дама – она была наполовину итальянка – с дочкой Джун, девочкой его возраста, быстро ставшей его лучшей подружкой. Мама Джун была психиатром, и, видимо, она предложила его маме практическое решение. Бейнсы переехали в белую одноэтажную виллу на ферме в западной части Триполи. Здесь вокруг росли арахисовые деревья, оливы и виноград. И если бы он во сне выпрыгнул из окна, то пролетел бы не более двух футов. И подаренный ему щенок Джамбо, вероятно, тоже был идеей психиатра. Когда Джун с мамой вернулись в Италию, Роланд какое-то время оставался безутешен. Но ферма его взбодрила, вернула к жизни. В миле отсюда, там, где кончались оливковые рощи и начиналась поросшая сухими кустарниками пустыня, находился военный лагерь Гурджи, где работал капитан. Иногда Роланд ходил туда один по узкой песчаной тропинке, бежавшей между высокими рядами кактусов к дому своего школьного товарища.

В другом углу семейного облака обреталась мамина печаль. Для него она была как нечто само собой разумеющееся. Она таилась в ее приглушенном голосе, в ее нервозности, в ее манере вдруг прерывать свое занятие и смотреть в сторону, предаваясь то ли мечтам, то ли воспоминаниям. Она таилась в ее внезапных выплесках раздражения к нему. Но она всегда сглаживала такие моменты добрым словом. Ее печаль сближала их. Каждые три-четыре месяца капитан Бейнс отправлялся со своим подразделением на маневры в пустыню, длившиеся обычно пару недель. Целью этих маневров было подготовиться к тому дню, когда египтяне, при поддержке русских, нападут на Ливию с востока. Танкам «Центурион», которые обслуживали ремонтные мастерские капитана, требовалось постоянно поддерживать готовность к оборонительным действиям. Роланд, кому было кое-что известно об этих военных приготовлениях, забирался по ночам к маме в постель, чтобы не только ощутить там уютный комфорт, но и просто побыть рядом с ней. Он оберегал ее, одновременно ощущая в ней потребность.

Но он испытывал и потребность в отце. К старости привычка всегда действовать осмотрительно и военная тяга к порядку стали для капитана Бейнса чуть ли не болезненной манией. Но в сорок лет он еще сохранял вкус к приключениям. Когда мимо их дома шли бродячие музыканты-арабы, он выходил к ним на дорогу, брал у них зукру – что-то вроде волынки – и играл вместе с ними. Его сослуживцы никогда бы не прикоснулись губами к тому месту, к которому прижимались губы араба. Поездки на машине вместе с девятилетним сыном, возможно, входили в его программу обучения мальчика мужским доблестям и навыкам. Они ездили на учебный полигон, где Роланд учился лазать по канату и передвигаться по горизонтально натянутой сетке с помощью одних только рук. На стрельбище «Одиннадцатый километр» он лежал рядом с отцом и разглядывал через прицел винтовки 303 – номер четыре цель первая, как его учили говорить, – далекие мишени на гребне песчаного бархана. Роланд нажимал на спусковой крючок, а капитан принимал своим плечом отдачу приклада при выстреле. Звук выстрела, чувство опасности, ощущение смертоносной силы винтовки – от этого у него голова шла кругом. А еще отец договорился с сержантом, чтобы тот позволил Роланду сесть в танк и поуправлять им на полигоне, пустив машину по крутым песчаным дюнам. Он обучил сына азбуке Морзе и принес домой два кнопочных передатчика для азбуки Морзе и сто ярдов колючей проволоки. Отец возил его на парадный плац Азизии, где мальчик мог кататься на роликовых коньках на дальние расстояния. Капитан Бейнс считал плавание достойным мужским занятием. Он учил сына нырять и задерживать под водой дыхание на полминуты, плавать кролем, потому что брасс был стилем, подходящим для девчонок. А на пляже они играли в придуманную ими игру под названием «рекорд». Капитан заходил в море по грудь и медленно отсчитывал секунды, а Роланд стоял без поддержки у него на плечах, скользких от геля для волос. Под конец, незадолго до того, как они улетели в Лондон, их рекорд составлял тридцать две секунды.

Когда Роланд обмолвился, что хочет увидеть скорпиона, они с капитаном отправились в пустыню к западу от Триполи. Во время таких прогулок отец спрашивал: «Три восьмых?» – и Роланд кричал в ответ: «Триста семьдесят пять тысячных!» Или капитан говорил: «Двадцать миль?» – и Роланд делал подсчеты в уме: разделить на пять, умножить на восемь – и давал ответ в километрах. Так отец готовил его к школьным экзаменам для одиннадцатилеток, задавая вопросы, которые, как он думал, могли возникнуть. Но ни один такой вопрос не возник.

– Столица Западной Германии?

– Бонн!

– Имя премьер-министра?

– Макмиллан!

Они свернули на обочину безлюдного шоссе в сторону Туниса. Минут десять они шагали в глубь бескрайней каменистой пустыни, поросшей редкими кактусами и кустарниками. Роланд совсем не удивился, когда под первым же камнем, поднятым отцом, оказался крупный желтый скорпион. Он поднял хвост и выставил шип. Он словно их ждал. Капитан хладнокровно смахнул его щелчком большого пальца в пустую банку из-под джема. И Роланд потом несколько недель пытался кормить скорпиона жуками-оленями, но скорпион только съеживался. Розалинда сказала, что не может спать в одном доме с этой тварью. Тогда Роберт отнес его к себе в ремонтные мастерские и потом принес обратно в запечатанной банке с формальдегидом. Многие годы Роланд представлял себе, как призрак скорпиона подкрадывается к нему, желая отомстить. Скорпион намеревался ужалить его в голую пятку, покуда он чистил зубы перед сном. Его могло утихомирить только одно – поглядеть на него и прошептать: «Извини».

Его величайшее судьбоносное приключение произошло чуть раньше, когда ему было восемь. Отец сыграл в нем главную роль, как далекий героический участник. Розалинды, вопреки обыкновению, дома не было. Впервые далекие пертурбации международной политики вторглись в его маленький мир. Он ничего в них не понимал. Только в средней школе он узнает, что разногласия между греческими богами имели серьезные последствия для земной жизни людей.

По всему Ближнему Востоку арабский национализм становился крепнувшей политической силой, его непосредственными противниками были колониальные и бывшие колониальные европейские державы. Новое еврейское Государство Израиль, возникшее на землях, которые палестинцы считали своими, тоже был для него как кость в горле. Когда в конце июля египетский президент Насер национализировал принадлежавший англичанам Суэцкий канал, он стал героем арабских националистов. Считалось, что антибританские настроения мощно вспыхнут и в соседней Ливии. И когда Британия и Франция в союзе с Израилем напали на Египет, чтобы восстановить контроль над каналом, в Триполи прошли пронасеровские демонстрации. Манифестанты также выступили под лозунгами против короля Идриса, стоявшего на страже интересов европейцев и американцев. И тогда Лондон и Вашингтон решили вывезти все семьи англичан и американцев в безопасное место, а затем эвакуировать из страны.

Но что мог знать об этом Роланд? Только то, что рассказывал ему отец – что арабы очень злые люди. И у него не было времени спрашивать почему. Всем детям и их матерям было предписано немедленно отправиться в ближайший военный гарнизон в целях безопасности. Совершенно случайно, когда разразился Суэцкий кризис, Розалинда находилась в Англии, где навещала Сьюзен. У нее в семье как раз начались «неприятности», о которых Роланд ничего не знал. Как не знал, кто пришел в их белую виллу и упаковал в сумку его вещи, пока он был в школе. Конечно, не капитан, который в это время руководил эвакуацией семей военнослужащих и был очень занят.

Автобус, на котором он приехал из своей начальной школы, располагавшейся в казармах Азизии, в тот день не остановился у переулка, бежавшего мимо гранатовых деревьев к их белой вилле. Он проехал еще лишнюю милю до Гурджи. Там рядом с караулкой были оборудованы обложенные мешками с песком пулеметные гнезда, а на шоссе стояли легкие танки. Вооруженные солдаты махали и отдавали честь въезжавшему в военный гарнизон автобусу.