Дым на солнце - Ахдие Рене. Страница 8

Черты лица всадника были скрыты рогатым шлемом, но Цунэоки безошибочно узнал самурая. Когда воин остановил коня, на его груди стал различим герб клана Хаттори – две стрелы, направленные в противоположные стороны.

Между ног лошади одинокого самурая проскользнула призрачная лиса с желтыми глазами, очень похожими на глаза Цунэоки. Звериными и пугающими. Потусторонними. Это было существо магии. Существо, которое продало часть себя, чтобы заполучить эту способность, как и Цунэоки. Так же, как и Оками, когда темной ночью много лет назад месть подпитывала их выбор, как сухие ветки поддерживали огонь.

Лиса подбежала ближе, ухмылка на ее озорной морде стала шире. Без предупреждения ее мысли вторглись в разум Цунэоки, преодолев расстояние с явным намерением, ее голос был хриплым и четким.

«Беги, ночной зверь. Пока еще можешь».

«Нет». Цунэоки оскалил клыки в безмолвном зубастом ответе.

«Беги или оставайся, чтобы посмотреть, как я превращаю твоих людей в тех, кто следует моему приказу. Как я украду у тебя все твои мысли, твои надежды, твои мечты. Пока ты не превратишься в пустую оболочку, двигающуюся по моей прихоти».

Цунэоки встал шире, вонзая тяжелые лапы в землю, прочно прибивая себя к земле. Готовясь к бою. Лиса перестала приближаться к нему. Сверкающий белый дым – противоестественный туман – начал клубиться вокруг ее лап.

«Не будь дураком», – сказала она.

Цунэоки запрокинул голову и издал скорбный вой. Вой, который должен был отогнать его людей обратно в лес. Вой, требующий, чтобы они немедленно бежали. Требующий от Рэна хоть раз прислушаться и подчиниться приказу.

Ухмылка лисы стала шире, когда она наклонила голову.

«Мы оба – существа, одержимые ветром и небом. Уважай меня, и я буду уважать тебя. Брось мне вызов, и я приведу тебя и твоих людей к полной гибели».

Сидящий в тени на коне самурай продолжал наблюдать. Продолжал ждать. Цунэоки устремился в атаку, его когти превратились в темный туман. Лиса ответила тем же, клочья мерцающей белой дымки кружились ленивыми вихрями.

Два клубящихся облака дыма – одно светлое, другое темное – столкнулись посреди извилистого грязного переулка. За их фигурами извивались клубы магического тумана, их тела врезались друг в друга с силой, которая раскалывала ночной воздух. Лиса была меньше, но быстрее. Ее первый удар пришелся чуть ниже морды Цунэоки, явно целясь ему в шею, – удар с целью скорее убить, чем оглушить. В ответ Цунэоки издал поддельный вопль и отступил назад, подманивая ухмыляющуюся лису поближе. Затем он ударил существо сбоку передней лапой, попадая чуть ниже одной из ее передних лап. Лиса взвизгнула, а затем устремила на него свои желтые глаза. В их центре будто вспыхнуло пламя. Зловещая ухмылка изогнула края ее черной морды. Она крутанулась на месте, дым вокруг нее теперь был темным, а не светлым.

Прежде чем Цунэоки успел придумать план, что-то вонзилось в его бок. Вспышка жара прорывалась сквозь ребра, впиваясь в сердце, ее когти были острыми, а укусы безжалостными. Жгучий жар вцепился в его разум, скручивая и распутывая все, что он скрывал. Он вонзил свои клыки, пытаясь заставить его подчиниться, но Цунэоки сопротивлялся. Он оттолкнул демоническую магию подальше от края, и это усилие заставило его зрение помутиться.

Рыча, лиса в знак возмездия ударила снова, похищая у Цунэоки его самые ценные воспоминания, его самые заветные желания.

То, что началось как медвежий болезненный рев, сменилось человеческим криком.

Цунэоки с глухим стуком упал на сырую землю, больше не являясь существом магии. Рана на его животе – полоса кровоточащего огня – уходила в землю. Огненное прикосновение лисы прожгло его череп.

«Глупый, глупый мальчишка». Лиса цокнула языком, кружа вокруг него. Она остановилась, осматривая свою рану. Неторопливо слизнула кровь с нее.

«Ее зовут Юми? – она безмятежно улыбалась. – Когда я найду ее, твоя сестра заплатит за эту рану».

Заклеймен на всю жизнь

Император и его старший брат шли по недрам императорского дворца – по местам, где среди копошащихся существ и вонючих помоев бродили только низшие из слуг. Глубоко в тени под жалкой пародией на окно находились две одиночные камеры, запертые железными дверями, и деревянные стропила обозначали их потолок. В каждой камере была решетка для испражнений и пол, устланный гниющей соломой. И ничего больше.

Это было маленькое тесное пространство, но Золотому замку никогда и не была нужна тюрьма больше этой. Те, у кого хватало дерзости оскорбить императора или любого из его верных феодалов, сталкивались с одним из двух наказаний: смертью или изгнанием, причем смерть могла быть исполнена множеством красочных способов: удушение от протаскивания за горло по улицам, подвешивание вниз головой и утопление, разрывание на части растягиванием на крепостных валах, смерть в яме с ядовитыми змеями или – если преступнику улыбнется удача – простое обезглавливание.

Что до тех, кому досталось изгнание?

Они были заклеймены на всю жизнь.

Року и Райдэн направились к камере в дальнем углу. Четыре императорских гвардейца шли с двух сторон от них, а на буксире плелся человек со шрамами, одетый в темный халат. Он нес в руках железный сундук, запачканный запекшейся кровью.

Расслабленно прислонившись к каменной стене, внутри сидел человек. Спутанные темные волосы скрывали черты его лица. Его черный косодэ был покрыт сажей, кровью и грязью. Лунный луч, перемещающийся над его головой, резко высвечивал лабиринт стропил, отбрасывая угловатые тени на полу у его ног.

– Такэда Ранмару, – мягко начал Року. – Для меня большая честь наконец встретиться с тобой.

Оками не двигался. Не ответил даже взглядом на приветствие.

– На колени, ты, дрянь, – рявкнул Райдэн, его пальцы дернулись на самэгаве [7] из белой змеиной кожи его катаны. – Поклонись своему императору.

Оками остался сидеть неподвижно на грязной соломе, вытянув вперед ноги, только на его губах мелькнула легкая улыбка, как будто его не волновала угроза Райдэна.

Року медленно ухмыльнулся.

– Довольно жалкое проявление неповиновения.

И снова никаких признаков ответа.

В этот раз Райдэн кивнул, молча приказывая одному из императорских гвардейцев открыть камеру.

Император поднял руку, чтобы остановить их. Он склонил голову набок.

– Кажется, добрые слова тебя не трогают, – вслух размышлял Року. – А мой брат уже сделал выбор в пользу устрашения. Всего за несколько мгновений я опустился до простейших оскорблений. Что же остается?

Оками поднял глаза на фигуру в капюшоне, неподвижно стоящую в стороне. Изучил темный сундук, зажатый в костлявых руках человека, и голодную ухмылку его потрескавшихся губ.

– Угрозы. – Его ответ был произнесен холодно, неторопливо. Несмотря на то, что он казался расслабленным, его тело оставалось высеченным из камня, как уснувшая гора.

– Это правда, – согласился Року. – А угрозы сработают?

– Боль, – продолжил Оками, не сводя глаз с сундука.

Улыбка Року была жестокой, как будто этот вариант принес ему наслаждение.

– А она сработает? Если бы я пригрозил тебе болью, ты бы стал сотрудничать?

Оками проигнорировал его. Райдэн снова кивнул в сторону императорской гвардии, и замок на двери камеры со зловещим щелчком открылся.

Року вздохнул.

– Меня беспокоит, что мы не можем прийти к единому мнению даже по такому простейшему вопросу, господин Ранмару.

Ухмылка озарила одну сторону лица Оками, подчеркивая косой шрам на губах.

– Мое мнение – это гора. Ваше – поле. Должна ли гора преклонить колени перед полем? – Он оскалил белые зубы в мрачной ухмылке, а затем кивнул на солому под ногами. – Или поле хочет доползти до меня?