Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер. Страница 22

Не надо, О. Не мучай себя.

Мой разум бросал мне в лицо образы Гила. О том, как его гнев ускользнул, обнажив глубокую потребность. О том, как его характер дал трещину, показывая, что человек задыхается, ища помощи. Ему не нужна помощь.

Я крепко зажмурилась.

Вот в чем была моя проблема.

Я вчитываюсь в вещи.

В одиночестве, когда мне не с кем было поговорить, мой «механизм преодоления» (прим. пер.: игра слов, так же можно перевести как наркотик) состоял в том, чтобы решать проблемы других людей. По крайней мере, моя жизнь не будет такой пустой, если я сосредоточусь на них и подарю им счастье, даже если не смогу достичь тех же результатов для себя.

Он не похож на ребят из средней школы.

Нет, он был еще хуже.

В тысячу раз хуже.

В те времена самая страшная боль, которую мог вынести ученик, была вызвана разводом родителей или смертью домашнего животного. Я знала, как с этим справиться. Знала, как быть рядом с ними, пока они не будут готовы говорить и исцеляться.

Но Гил...

В нем таилось что-то чудовищное.

Что-то, что пожирало его изнутри. Что-то настолько черное и злобное, что превратило его в две версии самого себя.

Гил, которого я знала, был щедрым, заботливым и добрым.

Гил, которого я не знала, был жестоким, обезумевшим и полным злобы.

Ему нужно...

Неважно, что ему нужно, мне нельзя возвращаться.

Я закричала в подушку, прижимаясь ртом к желтой ткани и выдыхая свой страх и разочарование. Я не могла просто принять его приказ забыть о нем. Никогда не могла уйти от чего-то столь необъяснимо сломанного.

Это был Гил! Мальчик, который выбрал меня раньше всех.

Я не могу просто...

У тебя нет выбора.

Воспоминания о нашем поцелуе прервали мой внутренний спор. Он целовал меня так, словно тонул, словно я была чистым воздухом, свободным от грязи вокруг него. Он заявлял на меня права, как будто мечтал об этом с тех пор, как ушел от меня.

Такой поцелуй нельзя подарить, а потом отнять.

Такой поцелуй требовал дальнейшего расследования.

Тебе. Нельзя. Туда. Возвращаться. Помнишь?

Нахмурившись, я придумала способ ослушаться Гила и постаралась не увлекаться мечтами о нас.

Мой желудок заурчал, напоминая мне, что я не съела свои бутерброды с огурцами, а адреналин от поцелуев с Гилом сжег все мои резервы.

Мой план состоял в том, чтобы купить продукты.

И именно это я и сделаю.

Новая задача. Новая цель. Больше не беспокойся о Гиле. Я больше не буду мучить себя, если останусь в стороне или вернусь.

Поднявшись с мягкого дивана, я босиком подошла к своей сумке, которую бросила на кухонный стол. Порывшись внутри, вытащила конверт с наличными, которые дал мне Гил, и впервые открыла его.

Мои ноги быстро стали ватными и просто бесполезными.

Я грохнулась на деревянный стул, стукнув зубами от силы удара.

Нет.

Этого не может быть.

Дрожащими руками я вытащила пачку пятидесятифунтовых банкнот. Она слишком толстая, чтобы оправдать те несколько часов, что я провела, будучи его холстом.

Один, два, три, четыре, пять... полторы тысячи фунтов.

Черт возьми.

Была ли это обычная цена для модели, или он...

Он больше не хочет тебя видеть. Это подкуп, чтобы убедиться, что ты будешь держаться подальше.

Не вдавайся в подробности!

О, кого я обманываю?

Мое сердце бешено колотилось, проваливаясь в кроличью нору, почему он дал мне так много.

Я не могла заработать столько денег за целый месяц, выполняя другую работу. Это означало, что у меня была аренда и коммуналка. Я могла бы питаться вполне приличной пищей. Я могла бы...

Я не могу принять это.

Мои плечи опустились, сжимая наличные с собственническим чувством.

Это может быть правильная цена для этой работы!

Если это так... то почему это кажется неправильным? Почему это кажется слишком много для той крошечной роли, которую я играла?

Если бы мы заранее обговорили оплату, и я знала, что именно так он платит другим, тогда, возможно. Но сейчас это просто чувствуется грязным. Неправильным. Не знаю, почему, но это попахивает благотворительностью от мальчика, который не мог вынести моего вида.

И это заставило мой голодный живот сжаться в узел, потому что это унизило меня. Гил добавил еще одно ощущение недостойности. Купил мое молчание и послушание, чтобы держаться подальше, чтобы он никогда больше не видел меня.

В глазах защипало.

Ты все это выдумываешь. Не торопитесь с выводами.

Это не остановило боль, пронзившую меня, вспоминая наш поцелуй. Вспоминая, как его язык касался моего, его вкус во рту, его стон в ушах.

Как Гил мог целовать меня так, словно я была совершенно бесценна, а потом обманывать бессердечными деньгами?

Он заплатил тебе за то, что ты была холстом! Он не заплатил за поцелуй, О.

Откуда у меня такая уверенность? Как я могла быть уверена, что он не дал мне слишком много, чтобы облегчить свою вину за разрушение всего?

Возможно, я выдумываю небылицы. Может быть, я и раздуваю все до предела, но Гил был единственным, кто делал меня иррациональной.

Все, что мне было нужно, — это он. И все же он оттолкнул меня, твердо попрощавшись со своими деньгами.

Ну, у меня было хорошее намерение отдать все это.

Чтобы доказать, что я, может быть, и обездолена и полностью испортила свою жизнь, но не была благотворителем, и меня не мог купить человек, который изо всех сил пытался запутать, высмеять и осудить меня.

Мне захотелось вернуться туда и швырнуть деньги ему в лицо.

Мне хотелось поцеловать это лицо и...

Ты можешь вернуться.

Я погладила пятидесятифунтовую банкноту, план быстро разворачивался.

Это была причина моего возвращения.

Это был мой предлог постучать в его дверь, посмотреть ему прямо в глаза и потребовать объяснений.

Но что, если в следующий раз он не попросит меня уйти?

Что, если он вышвырнет меня физически? Что, если он сделает мне больно, как тогда, когда я слишком сильно толкнула его в школе?

Отрывая кончики пальцев от денег, я больше не могла оставаться наедине со своими хаотичными мыслями.

Поцелуи и проклятия, надежды и страхи.

Я была голодна.

Я была зла.

Сегодняшний день был коктейлем из прошлого и настоящего, секса и стыда.

Мне нужно было вино.

* * *

Потягивая вторую кружку дешевого пино из супермаркета, я поморщилась, когда включила ноутбук, который забила до смерти в поисках работы. Вместо того чтобы заходить на знакомые сайты и искать работу, я нажала на иконку своего наименее любимого места.

Facebook.

После несчастного случая я почти не бывала там.

Это было слишком больно.

Я не была морально готова смотреть на фотографии моих коллег-танцоров, видеть их запланированные выступления, читать сообщения друзей, жалующихся на ранние утренние тренировки и поздние ночные занавесы.

В конце концов, я буду счастлива за них.

Но прямо сейчас... это был удар вилами в самое сердце.

Сегодня вечером мне удалось проигнорировать свою ленту новостей и желание нажать на страницу моей танцевальной труппы, и вместо этого я стала сыщиком, преследующим самого Мастера Обмана.

Я сделала еще один глоток и набрала имя Гила, готовясь к результатам поиска.

Ничего не вышло.

Появились и другие Гилберты Кларки — один в Шотландии и несколько за границей, — но ни один из них не звучал, не выглядел и не приближался к тому, которого я знала.

Странно, но не совсем.

Гил никогда не любил компанию.

Наполнив кружку, я попробовала под другим углом.

Гил мог не пользоваться Facebook лично, но я не сомневалась, что он будет использовать его для бизнеса.

Совершенная ложь.

В ту же секунду, как я нажала enter, его страница выскочила, в комплекте с пятьюдесятью тысячами лайков, сотнями комментариев к его фотографиям и общим праздником его таланта.