Вперед в прошлое 3 (СИ) - Ратманов Денис. Страница 3

Исход разговора уже был ясен: папаня хотел отмахнуться от меня и уйти домой, но, раз уж я здесь, надо попытаться продавить тему до конца.

— А если нет? Ведь слухов на пустом месте не бывает. Говорят, в городе серийный убийца.

— И? — начал белениться отец. — Если так, трупов было бы много, а не один…

— Но убийцу ведь не нашли.

— Все в пределах погрешности, — отмахнулся он.

— Мне нужен фоторобот, — сменил тему я, показывая фотографию, где Алиса с распущенными волосами. — Это же лицо, но прическа…

Отец вздохнул, вставая.

— Сын, понимаю, тебе хочется поиграть в сыщика. Но я не буду в этом участвовать — некогда. Кстати, как мать?

— В Москве. Ее взяли на обследование в онкоцентр. — Я сделал паузу, отодвинулся. — Взяли анализы… Нет у нее рака. Завтра домой едет.

Отец выпучил глаза:

— Ты… ты…

— Ты не рад? — Я изобразил удивление. — Уж думали квартиру продавать, чтобы маму спасти, и тут такой подарок…

— Чего?.. Когда⁈

— Да вот, в полдень только позвонила. Хотел тебе сразу сказать, да боялся.

— Чего боялся?

Я пожал плечами и сказал правду:

— Ты нам помог, думая, что мама умирает. А теперь вдруг выясняется, что она здорова, и получается, ты зря помог.

— Как это — зря? — повелся на манипуляцию он. — Вы — мои дети.

— Спасибо, папа. Я пойду.

— Куда?

— Думать, как помочь Алисе Миковой.

Я зашагал прочь. Он не окликнул меня.

Радует, что отец отрицает существование серийного убийцы. Но вдруг тот самый маньяк просто закапывает тела или топит в каком-нибудь озере, потому и нет трупов? Как говорится, нет тела — нет дела. Желание отца не нагружать себя сомнительными делами, которые не факт, что раскроются, понятно. Придется выкручиваться самому. Благо что есть Борис, который достаточно прокачался как художник и сможет нарисовать Алисин портрет.

Глава 2

Пташки

На операцию «пташки» я выделил две тысячи. Кто, как не бродяги, знает все об изнанке жизни? Кому, как не им, лучше других известно о зверях в человечьем обличье? Кого, как не их, некому защитить? Потому они сбиваются в стаи и держатся друг друга, и, если появляется новенький, об этом сразу узнают все.

Где искать бродяг? Там, где можно чем-нибудь поживиться и добыть еду: на рынке. А он скоро закроется, потому идти пешком я не стал, а проехал две остановки на троллейбусе.

Заодно узнаю, как дела у валютчика Павла, удалось ли ему перепродать мой кофе.

Я немного ошибся: закрывали только огороженную, так сказать официальную часть рынка, и кто не успел распродаться, перемещались за ворота на площадки и аллеи вокруг него.

Возвращавшиеся с работы люди стремились пополнить запасы продовольствия, и было не протолкнуться.

Я прошелся вдоль ряда, где продавали вперемешку фрукты и вещи, по большей части детские. Отметил, что фрукты не берут, экономят: зачем покупать то, что растет во дворах и вдоль дорог, когда можно это взять бесплатно.

Вернувшись к стоянке с машинами оптовиков, я не нашел знакомую армянку. Народ кишел, но никто особо ничего не брал. Словно вся эта толпа вышла сюда только для того, чтобы потусоваться.

Важно было не просто сделать дело, а найти правильный момент, потому я ходил туда-сюда по стихийным рядам, надеясь увидеть Наташку, которая с Борей должна была поехать подавать кофе. Как у нее получилось? Это я узнаю, только когда вернусь домой.

Обойдя рынок, я заметил валютчика Павла на своем месте — как всегда модно прикинутого, в начищенных туфлях, брюках и бордовой рубашке. Он тоже меня увидел, подмигнул, подозвал жестом.

— Привет, бизнесмен!

Я пожал протянутую руку и задал стандартный вопрос:

— Как дела?

— Где ты взял тот кофе? Народ распробовал и еще хочет.

— В подвале расфасовал, — улыбнулся я.

— Еще расфасуешь, или то была разовая акция?

— Расфасую, — кивнул я. — Но не завтра.

— Ну да, до Ростова и обратно сутки ехать, да?

— Никто прям сразу не поедет, — сказал я, смекнув, что он пытается меня подловить, узнать в каком городе беру товар — вот хитрый зараза, деньги почуял. — Сколько нужно?

— Нужно не просто «сколько», нужно, чтобы ты больше нигде его не продавал. А если вздумаешь продавать, не дешевле восемнадцати тысяч.

— Логично, — принял условие я. — Но ты ж понимаешь, что шесть штук — это не опт. Вот если пак или больше… В паке двадцать четыре штуки.

— Два пака по одиннадцать будет? Потом еще возьму, — пообещал валютчик.

Я помотал головой.

— Реально отдал тебе по минимальной цене. Дешевле — себе в убыток.

— Ой да расскажи мне, — засмеялся валютчик. — Сколько он на розницу? В Ростове, да?

— В Сыктывкаре. — Я ответил улыбкой на улыбку. — Три пака возьмешь, вот тогда — по одиннадцать пятьсот. В розницу он в том же Ростове продается дороже, уж поверь.

Валютчик задумался. Я его немного простимулировал:

— Пятьсот рублей… Я потеряю тридцать шесть тысяч, которые заработаешь ты.

Подошел молодой мужчина, продал десять долларов. Я подождал, пока он уйдет, и продолжил:

— Жаль, что ты не можешь дать гарантий, что не начнешь выкручивать мне руки, когда я приду с товаром. Типа клиенты отказались, давай за десять…

— Не будет этого, — заверил меня валютчик. — Ты мне еще пригодишься. Так что, на неделе привезешь?

— Один пак, потом — больше, — пообещал я, смекнув, что все равно нет денег на такую большую партию, да и не стоит играть по-крупному с непроверенным заказчиком.

— И откуда ты взялся такой прохаванный. Не пацан, а инкарнация старого еврея-ростовщика.

Я засмеялся и сказал, имитируя одесский акцент:

— Таки это г’асценивать как комплимент?

— Таки да.

К валютчику пришли муж с женой менять крупную сумму денег: жена действовала, муж стоял на стреме. Я помахал рукой и удалился. Можно ли ему доверять? Нет, потому что доверять нельзя никому, и на сделку придется брать взрослых, чтобы подстраховали.

Возле ларька я заметил беспризорников: тощих девочку лет шести-семи и мальчишку постарше. Оба белобрысые, веснушчатые, со вздернутыми носами — сразу видно: брат и сестра. Девочка ела пирожок, мальчишка наблюдал за ней, сглатывая слюну.

Еще не наступило время изобилия, когда зажравшиеся беспризорники питались сникерсами и запивали колой, сейчас они действительно голодали, были тощими, их животы раздулись — не от голода, от полугнилых фруктов, которые они собирали на полу после закрытия рынка.

Девочка съела половину пирожка, оставшуюся с явным сожалением отдала брату, а сама устремилась к пожилой женщине такой грудастой, что она, опираясь на трость, чуть нагибалась вперед. Девочка подбежала к ней, подергала за рукав и протянула одну руку — типа подай копеечку, а вторую сунула в корзинку с покупками, зашарила там.

Тетка сразу просекла, что к чему, схватила беспризорницу сперва за руку, потом — за ухо и стала бить корзинкой, голося:

— Толик! Зови милицию! То-лик! Грабят!

Брат заметил, что сестра в беде, и ринулся на помощь, повис на руке женщины. Вот он, удачный момент. Я побежал к месту разборки, отшвырнул пацана, который собрался кусаться, перехватил руку женщины, сжал запястье. Пальцы ее ослабли, девочка выскользнула, но теперь я взял ее за локоть.

— Извините, это больше не повторится, — заверил я грудастую и наорал на девочку, удаляясь: — Настя! Ну сколько можно, выпорю!

Тетка кудахтала за спиной, девочка шмыгала носом, свободной рукой держась за красное ухо. Ее брат шел следом, не зная, чего от меня ждать, а соответственно, что делать.

Когда тетка скрылась из вида, я завел девочку за ларек с квасом, остановился у стены, сел перед малышкой на корточки, чтобы быть с ней вровень.

— Больно? Дай посмотрю.

— Чуть не оторвала! — пожаловалась девочка и убрала руку от уха. — Я не Настя!

Ухо было алым и вроде — оттопыренным больше, чем другое.

— Тетка-то этого не знает. Я так сказал, чтобы она подумала, что я твой брат, собираюсь тебя наказывать, и отстала. Не надо воровать. Менты загребут и в колонию отправят.