На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 39

И Бэйли, запинаясь, поскольку был скромным кротом и редко выступал публично, произнес ритуальные слова, чтобы показать, что тоже знает их, и многие, даже не только кроты Камня, шепотом повторили за ним и добавили к этой молитве собственные слова, пожелав Бичену удачи в предстоящих делах.

Потом Триффан вышел вперед и дал Бичену знак прикоснуться к Камню: в эту ночь младшему из кротов полагается сделать это первым. Потом Камня коснулся Бэйли, а за ним остальные, и кроты начали разговаривать и смеяться, ощущая легкость и дух товарищества. Касаясь Камня, все почувствовали, что это прикосновение уходит назад, к великому Безмолвию Камня, и поняли, что даже друг без друга они не одни.

Самыми последними к Камню прикоснулись четверо: Мэйуид и Сликит, Триффан и Фиверфью. Они помолчали, погрузившись в себя, потом отвернулись от тени Камня к лунному свету и увидели Бичена в окружении множества кротов, стремящихся предложить ему свою помощь, пригласить в ближайшие летние годы к себе в нору и пожелать удачи и мужества в грядущей жизни.

— Господа и дамы, следуйте за Хеем, он отведет вас в зал, который смиреннейший Мэйуид хорошо знает! Там легко и весело и много червей! А также историй, господа, и сюрпризов, милые дамы! — Так Мэйуид направил данктонских кротов в Древнюю Систему, чтобы там развлечься и повеселиться, как по традиции положено после обряда Середины Лета.

А Бичен и его мать наконец остались одни вместе с семью опекунами: Мэйуидом, Сликит, Маррамом, Скин-том, Смитхиллзом, Бэйли и Триффаном.

Лунный свет отражался в глазах Бичена и на возвышавшемся над ним огромном Камне, над которым блестело и сверкало звездами ночное небо.

— Я чувствую… что меня очень любят, — чуть не плача, сказал Бичен.

— Значит, Камень помог нам выполнить нашу задачу, которую с твоим появлением возложил на нас Босвелл, — ответил Триффан. — На некоторое время тебе придется вернуться со мной в Болотный Край, потому что тебе еще многим надо овладеть в искусстве письма.

Бичен казался одновременно растерянным и озабоченным. Ему понравилось встречаться с разными кротами, но в тоне Триффана, когда он сказал «вернуться», слышалась суровость, и это означало, что дальше будет труднее, чем раньше.

Однако остальные как будто не заметили этого и один за другим по очереди прикоснулись к нему и сказали то, что только они и могли сказать.

Последней Бичена обняла Фиверфью.

— Мой сын, — прошептала она, — с любовью и нежностью ты ныне и вовеки в моем сердце. Дай мне насмотреться на тебя.

И она посмотрела на него в последний раз — на своего детеныша, своего кротенка, а потом отпустила вниз веселиться с другими, и рядом остался один Триффан.

Он подошел к ней, и вместе они посмотрели на Камень.

— Я отпустила его, возлюбленный мой, и я очень боюсь. И ты тоже скоро покинешь меня…

Старый Триффан не стал ничего отрицать, а только придвинулся ближе.

— Мой любый, что это за кротиха, за которую ты молился?

— Хенбейн, — прошептал Триффан. — Но я сам не знаю почему.

— Ты любил ее когда-то, — просто сказала Фиверфью, — и любишь до сих пор.

— Она родила мне единственных детенышей, кто остался жить, — сказал он. — Я думал сегодня о них. И о ней. Она… она… — И Триффан заплакал, каким-то образом ощутив трагедию Хенбейн.

— Ей нужна твоя молитва, мой любый, больше, чем мне, ибо сегодня ночью я видела моего сына выросшим, сильным, и рядом со мной был ты. Когда он уйдет от нас, мой любый? И куда?

— В сентябре, когда с буков начнут опадать листья, ему нужно уйти. К тому времени он многому научится, и, возможно, ему лучше быть вдали отсюда. Я боюсь того, что может случиться. Мне нужно еще кое-что написать, и я верю, что успею закончить. Боюсь, нас ждет беда.

— Закончи это «кое-что», а потом до осени у нас останется время любить друг друга, — с улыбкой сказала Фиверфью.

— Много, много времени! — улыбнулся Триффан.

До них донеслись звуки смеха и веселья из общего зала в Древней Системе, и бок о бок, касаясь друг друга, Триффан и Фиверфью отправились к друзьям, чтобы вместе отпраздновать лучшее время года.

Часть II. На исходе лета

Глава двенадцатая

После радостной суматохи, сопутствовавшей ритуалу Середины Лета, Бичену не особенно хотелось возвращаться с Триффаном в Болотный Край и снова сражаться с премудростями письма.

И предчувствия не обманули Бичена. Оказалось, правда, он не совсем верно представлял себе, какие именно неприятности ему грозят. Самым худшим были не сами тяготы ученичества, а внезапная перемена в поведении Триффана. Как только они очутились в глубоких тоннелях укреплений Болотного Края, того словно подменили.

Крот-летописец, прежде такой мягкий и доброжелательный, был теперь постоянно озабоченным, безразличным и неприветливым. Он все время пребывал в дурном расположении духа и раздражался по пустякам.

Резкие окрики, жалобы по поводу того, что пришлось так долго дожидаться пищи (к тому же несъедобной!), обвинения в неопрятности (при том, что Бичен не встречал более неопрятного крота, чем Триффан) — вот неполный перечень того, с чем приходилось мириться Бичену. Триффан проявлял крайнее нетерпение в вопросах обучения письму, всячески давая понять, что зря взвалил себе на плечи такую ношу. Из его поведения Бичен мог заключить, что начисто лишен способностей к такого рода занятиям. Когда бы он ни обратился к кроту-летописцу с просьбой помочь, единственное, что тот произносил, было:

— Крот, ты же видишь, что я занят, и все-таки упорно стремишься оторвать меня от дела. Переписывать и еще раз переписывать — вот все, что тебе нужно. Вокруг тебя великое множество текстов, и даже если ты почти ничего в них не смыслишь, должен же ты извлечь хоть самую малость.

— Но, Триффан…

— Что еще?

— Я не понимаю то, что переписываю, к тому же ты не говоришь, хорошо ли у меня получается.

— В самом деле? Ну что же, давай-ка посмотрим. Так, так… Значит, ты не понимаешь вот это? Но здесь же все совершенно ясно даже для крота с крайне убогим интеллектом. Да этот текст не стал бы яснее, даже если бы заговорил вслух. Впрочем, этого нельзя ожидать, не правда ли? Возрази мне, если не согласен! Терпеть не могу, когда молча дуются! Итак, я не говорю, хорошо ли у тебя получается. Честно говоря, плохо. Просто ужасно. Ты должен больше стараться. А теперь о понимании текстов, которые ты переписываешь. Ну что же, лично я чем старше становлюсь, тем меньше понимаю. Ты должен испытывать благодарность, а не обижаться… А теперь мне действительно нужно работать…

Ко всему прочему у Триффана появилась манера молча исчезать, не предупредив, куда направляется и когда вернется. Он лишь строго-настрого наказывал Бичену никуда не уходить, а уж если тому непременно захочется вылезти наверх, ограничиваться ближайшими входами.

И наконец, в довершение всего Триффан был само очарование, когда к ним заходили Хей, Тизл и Мэйуид — единственные три крота, наносившие им визиты. В таких случаях из норы Триффана доносились смех, чавканье, одобрительные восклицания, иногда даже обрывки песен. А Бичен был лишен всего этого, так как именно тогда, когда приходили гости, Триффан давал ему особенно трудные задания. Крот-летописец говорил, что Бичен может присоединиться к старшим, как только выполнит работу, но чаще всего посетители к этому моменту уже расходились. Как казалось раздосадованному Бичену, Триффан бывал рад, что его ученик упустил возможность повеселиться.

Сколько раз у Бичена возникало желание отправиться наверх — туда, где, наверное, светит солнце. Ему хотелось отыскать входы в тоннели, где его радушно встретят кроты, похожие на тех, в Бэрроу-Вэйл. Как ему недоставало свободы, которой он наслаждался дома, как не хватало тепла и юмора Фиверфью! Чего бы он только не дал, чтобы вновь услышать, как спорят Доддер и Мэддер, а флегматичная Хизер читает проповеди о Камне!