На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 81

— Но Хенбейн! — с отвращением вскричала Хеабелл. — Триффан с Хенбейн!

— С ним было не так-то легко, с этим Триффаном, но никто из тех, кого я знал, не был более предан Камню, чем он, — сказал Сквизбелли, чувствуя необходимость противопоставить что-то их гневу. — Брамбл и Бетони лучше любого из нас помнят его проповеди и то, каким великим кротом он был.

Бетони кивнула, положив свою лапу на лапу Уорфа, и глаза ее затуманились слезами. Хеабелл и Уорф, все еще в ужасе, мрачно смотрели на остальных.

— Ты бы так гордился им, — прошептала Бетони Уорфу и с наилучшими намерениями бестактно добавила: — И теперь, когда я знаю правду, я вижу, ты на него очень похож. Он был такой темный, большой и грозный.

Уорф выглядел оскорбленным.

— А я? — спросила несчастная Хеабелл, указывая на свой серый мех. — Что во мне от него? Я похожа на Хенбейн, вот на кого!

Сквизбелли подошел к ней и обнял своими большими лапами, а она заплакала, и, если в его глазах тоже были слезы, он не замечал этого. Когда Хеабелл успокоилась, он сказал:

— Я никогда не видел Хенбейн, но встречал тех, кто был с ней знаком. Никто не знал ее лучше, чем Сликит, которая любила тебя, словно ты была ее собственным детенышем. Она сказала мне, что, когда придет день поведать тебе всю правду, я должен объяснить вот что. С того момента, как Хенбейн встретила Триффана, великая любовь и свет зажглись в ее Госпоже (Сликит всегда ее так называла). Ничего подобного она прежде в Хенбейн не замечала, хотя, должно быть, это было в ней всегда.

Сквизбелли говорил медленно, и в каждом его слове ощущалась такая нежность и тревога за них всех, что атмосфера в норе стала спокойнее.

— Сликит рассказывала, что в то время, когда Хенбейн ждала потомства, ее чувства к своим детенышам — к вам — изменились и безразличие сменилось любовью. Когда она почувствовала, как вы шевелитесь у нее внутри, она словно поняла что-то в природе света, который мельком увидела когда-то давно и познала снова, когда они с Триффаном любили друг друга. Чем сильнее становились эти чувства, тем больше она боялась того, что вам угрожало, — не только со стороны Руна и его сидимов, но и с ее стороны: ведь Хенбейн знала себя.

Она просила, она умоляла Сликит забрать вас у нее, как только вы родитесь, хотя ей этого и не хотелось. Она чувствовала, что ее любви к вам будет недостаточно и она окажется недостойной вас. Это очень мужественный поступок с ее стороны, и, по словам Сликит, она сильно страдала, когда вам пришло время появиться на свет. Однако она повторяла свою просьбу снова и снова. После встречи с вашим отцом, Триффаном, она впервые увидела свет и хотела, чтобы ее детеныши также его узнали, даже если ей самой этого не дано.

Сердитесь на нее, если вам угодно, но знайте — она сделала больше, чтобы доказать свою любовь к вам, чем многие родители. И в конце концов, когда вы родились и были такие беспомощные, она собрала все свои силы, чтобы бороться за вас, и это дало возможность Сликит и Мэйуиду спасти хотя бы вас двоих и унести из Верна. Вы можете гордиться своей матерью. А что касается твоего серого меха, Хеабелл, который, как ты думаешь, унаследовала от Хенбейн, — ну что же, по-моему, это говорит о том, что твоя мать была удивительно красива. И если такой крот, как Триффан, полюбил ее и ты родилась от их союза, то, несомненно, Камень каким-то образом благословил этот союз, и однажды кротовий мир это также узнает.

Сквизбелли замолчал.

— Но… этот Люцерн, — наконец прошептала Хеаболл, — он наш брат. Господин Слова — наш брат.

Сквизбелли пристально посмотрел на юных кротов и сказал:

— Мы живем во времена, которые я не всегда понимаю. С тех пор как сюда пришел Триффан, я чувствовал, что Камень избрал Биченхилл из всех систем для чего-то особенного. Все эти годы, все эти десятилетия, задолго до моего рождения, с появлением первого крота Камень благословил эту систему. Он поддерживал ее кротов в здравии и вере, словно знал, что когда-нибудь ему понадобится место, подобающее для его света Безмолвия. Я все больше верю, что это великое событие близится. Я верю, что оно стало еще ближе с тех пор, как впервые появилась Звезда Крота Камня. Я верю, что ваше странное рождение от родителей, один из которых всецело принадлежит Камню, а другая — Слову, является частью этого события.

И если бы мне пришлось заглянуть в будущее, я бы сказал вам обоим, что, если наступит день, когда вы встретитесь со своим братом Люцерном, нечто большее, чем ваша жизнь, будет зависеть от того, как вы себя с ним поведете. Мне кажется, весь кротовий мир будет трепетать в этот час и со временем узнает все, лучшее или худшее.

Ваш отец проповедовал перед нашим Камнем, говоря об отказе от насилия. Я не знаю, как достигнуть этого, но я всегда пытаюсь найти этот путь. Я не могу сказать, где Триффан сейчас и что с ним случилось. Ваша мать стояла во главе насилия, которое Слово обрушило на кротовий мир, однако она дала вам возможность жить при свете Камня. Сейчас она лишилась власти, но больше мне ничего о ней не известно.

Я знаю лишь, что мне, а через меня — Биченхиллу были доверены ваши жизни. Мы воспитали вас здесь как могли, в общине, которая познала свет Камня. Ну что же, если бы ваши родители смогли вас сейчас увидеть, как вижу я, думаю, они бы вами гордились, как вы должны гордиться ими.

Так говорил Сквизбелли, и никто бы ни на минуту не усомнился, что он выполнил свой долг перед этими двумя кротами. Они смотрели на него с любовью, так же как Брамбл и Бетони, и, хотя сейчас им не приходила в голову одна мысль, когда-нибудь она должна будет прийти. Они поймут, что, потеряв своих родителей, а потом и двух кротов, которые спасли их и выходили, в Сквизбелли они нашли столько любви и веры, что это сделало бы честь настоящим родителям.

— А теперь, — сказал он, — думаю, нам следует решить, сохраните ли вы все это в тайне или расскажете другим кротам. Мы все поступим так, как вы пожелаете.

— В тайне, — ответил Уорф, — хотя мне это про-тинно.

— Пока что в тайне, — добавила Хеабелл, — хотя мне тоже противно. Однако кроты могли бы не понять…

— Только временно, — сказал Уорф. — Но когда-нибудь мы должны будем сказать.

— Да будет так, — заключил Сквизбелли. — Брамбл? Бетони?

— Мы не скажем, — заверил Брамбл.

— Я никогда не скажу, — присоединилась к нему Бетони, послав Уорфу нежный взгляд.

❦

Число посетителей в Биченхилле стало уменьшаться с тех пор, как в систему пришло известие о переменах в Верне, и к концу сентября их не стало совсем.

Погода испортилась, и с приходом осени количество патрулей грайков на окраинах увеличилось, причем не только на востоке и юге, но и на менее населенных западе и севере. Это было зловещим знаком.

Теперь, словно сгущающиеся тени, новости, которые просачивались в Биченхилл, становились все мрачнее. На восточной стороне пропал наблюдатель. Нашли двух странников, убитых грайками. Судя по всему, они пытались пробраться со стороны запада, где обычно было безопасно.

А в конце сентября пришли вести от последователей Камня в Эшбурне, сообщавших о большом скоплении кротов. Вскоре после этого стало известно о казни элдрен Эшбурна и трех ее гвардейцев, — одного из них Сквизбелли знал как храброго крота, тайно поддержи-пившего сторонников Камня. Это было сильным ударом, так как Эшбурн с Биченхиллом всегда связывали дружеские узы. Судя по тому, что новый режим Слова убивал своих заблудших сторонников, он работал очень эффективно и скрупулезно.

Предвидя возможность нападения, Сквизбелли распорядился, чтобы все жители окраин перешли в центральную часть системы. Уорф и другие молодые кроты получили приказ наблюдать за передвижениями грайков. Теперь в тоннелях царила атмосфера страха, и все знали, что бедствия, о которых так давно предупреждал Сквизбелли, могут скоро на них обрушиться.

Однако несколько дней прошли спокойно, потом еще неделя, потом две. Те, кто был послан на задание, возвратились и сообщили, что никаких действий грайков против сторонников Камня не наблюдается. Напряжение ослабло, пришло коварное ощущение, что опасность миновала и вскоре Камень, конечно же, пришлет им добрые вести. И поначалу казалось, что так и будет.