Снова в школу. Том 3. После выпускного - О.Шеллина (shellina). Страница 4

– Надеюсь, расписываться придется не кровью? – я поднял взгляд на женщину.

– Если ты настаиваешь, то можешь и кровью, лично мне без разницы, – пожала плечами женщина. Совершенно непробиваемая тетка, как оказалось. Хотя она на своем веку так много разных учащихся повидала разной степени адекватности, а также их родителей, что ее уже ничем, похоже, не пробьешь. – Ножик дать? Или свой имеется?

– Ручкой обойдусь, – и я быстро расписался. Самостоятельно найдя имя Эльзы, поставил еще одну закорючку и положил ручку на стол. – Что здесь произошло?

– А что тебя смущает? – женщина захлопнула сейф и, вздохнув, повернулась ко мне.

– Как-то здесь… пустовато, – наконец, я нашел нужное слово.

– Сокращение, – она снова скривила губы. – Слышал такое слово? Надеюсь, что тебе не придется к нему прибегать в будущем.

– Сокращение? – я оторопело осмотрелся вокруг. Почему-то такое простое объяснение не пришло мне в голову.

– А ты думал, – она села за стол, предварительно призвав силу, чтобы смахнуть пыль со стула и стола. – Один из директоров решил, что надо бы сотрудников немного поменьше, а то у него сложилось впечатление, что они полдня ничего не делают, только чаи гоняют. Сказано-сделано. И вот уже треть столов опустело. Только вот работа тех, кого сократили, перешла к оставшимся, ее-то никто не отменял. Работы стало больше, зарплата осталась той же. Еще несколько девчонок сами ушли, корпораций много, и работу, подобную этой, можно быстро найти, это без того учета, что некоторые не состояли ни в одном из кланов. Их работа, соответственно, упала на плечи тех, кто зачем-то остался. Потом пришел следующий директор, посмотрел на нас, и подумал: «Черт подери, эти штуковины могут работать больше и быстрее», и сократил еще треть от оставшихся, а заодно уволил уборщицу, закрепленную за нами. Думал, наверное, что мы сами тряпками махать будем. Свои-то рабочие места мы убирали, никуда не деться, а вот остальные… оно нам надо?

– Ну-у-у… – протянул я. – А как же пыль? Дышать же ею приходится.

– А на что нам дар, если мы воздух профильтровать не сумеем? – она поднялась из-за стола. – А убирать мы не стали из принципа. В конце концов дошло до того, что я осталась одна. Но если этот шакалий выкидыш, Игнат, думал, что я буду волочь на себе всю канцелярию, то он глубоко заблуждался. Начался хаос и бардак, на запросы никто не отвечал, бумаги постоянно терялись… я же только дипломы выписала заранее, учащиеся-то не виноваты, что все так произошло.

– М-да, – глубокомысленно произнес я, направляясь к двери. Внезапно меня посетила очень интересная мысль. – А скажите, за протоколы безопасности кто отвечает?

– Мы, кто же еще, – женщина села за стол, который был «обжит» в отличие от остальных, стоящих в комнате. – Это же такая бумажная волокита, мама не горюй, правда, когда из всех работниц этого бумажного царства, осталась я одна, а это произошло еще при предыдущем директоре, когда последняя сотрудница Маргарита плюнула на все, и, попав прямо в центр лысины директора, написала заявление и ушла, прилепив его к своему же плевку, все протоколы плавно перекочевали в приемную, правда, я сомневаюсь, что ими там кто-то нормально занимался.

– Я тоже так думаю, – и я вышел из кабинета, думая над тем, что у всего может найтись вполне обыденное объяснение. Например, экономия, жадность или элементарное недопонимание привело в итоге к тому, что куча людей, отвечающих за соблюдение протоколов безопасности, были просто уволены, или уволились сами, и в результате образовавшейся дыры произошло то, что произошло.

А может это и чьи-то намеренные ненавязчивые действия, да даже не самого директора, а кого-то из его окружения настойчиво разрушали и сворачивали когда-то работавшую как часы систему.

Суть этих действий как раз могла сводилось к тому, что никому ничего в итоге будет не нужно, и можно будет уже начать проворачивать свои собственные делишки, не привлекая внимания и периодически отписываясь, что вот, финансирования мало, сотрудников не хватает, разбирайтесь сами.

Но это уже на грани паранойи, в которой может оказаться хоть небольшая, но доля правды, и чтобы не утонуть в таком вот бюрократическом болоте, нужно так или иначе контролировать все самому, хотя бы проявляя редкий интерес, ведь невозможно объять необъятное.

А люди всегда останутся людьми, несмотря на клятвы и другие различные привязки, которые можно обмануть при должном умении и хотении.

Выйдя на улицу, я тут же ощутил, как мороз пробирается ко мне под куртку. Надо же, как похолодало. Ведь я не вспотел, пока находился в секретариате, и это странно. То ли в этой огромной безлюдной комнате так холодно, хотя мне так не показалось, то ли там не обошлось без дара последней работницы, которая никуда не спешила уходить лишь потому, что привыкла к этому месту, и, если и уйдет, то исключительно на пенсию.

И снова, пока я шел быстрым шагом к кампусу, подняв повыше воротник, мне не встретилось ни одного человека. Мысли о зомби-апокалипсисе снова начали настойчиво лезть в голову. Ворота, ведущие на территорию кампуса, были деактивированы, и лоза поникшей плетью висела, не подавая признаков жизни. Не глядя по сторонам, я почти бегом добежал до огромного здания.

Как только я вошел внутрь, на меня обрушилось тепло, потоки света, заливавшие практически всегда бывший полутемным до этого коридор, а также громкие голоса и вообще звук разгульной студенческой общаги, из которой совершенно внезапно удалили коменданта. Но, хотя, по сути так оно и было.

Преподам явно сейчас не до учащихся, их, скорее всего, затаскали по различным следственным отделам и прокуратурам, в связи с тем, что их директор оказался таким козлом, и учащиеся пустились во все тяжкие. Ну хоть будет что вспомнить про свою студенческую жизнь, потому что попоек и сборов такого масштаба на территории Касла не было очень долгое время – вообще никогда.

Мимо меня пробежала стайка хихикающих девчонок. Хорошо им, словно ничего не произошло. Я ощутил раздражение, очень сильно замешанное на злости. Может быть, я тоже хочу вот так напиваться в общаге, тискать девчонок, веселиться. Почему кому-то можно, а мне нет? В чем я таком жутком провинился перед Вселенной, что она меня так подставила? Вопросы были риторическими, и я отбросил их в сторону, чтобы не взорваться, направляясь в комнату, которую совсем недавно называл своей.

Кузя лежал на кровати и что-то пил из высокого бокала.

– Не замечал за тобой склонности к горячительным, – бросил я ему, проходя к шкафу и вытаскивая наполовину разобранную сумку.

– И тебе здравствуй, Сава, – протянул Кузя.

– Что это тебя на пивасик потянуло? – я определил в янтарной жидкости пиво, потому что сивухой вроде бы не пахло. – И почему ты один, где Ниночка?

– Нина ушла от меня к другому, собрания в отсутствии кураторов засохли практически на корню, и мне стало невыносимо скучно и обидно. Соседа по комнате нет, тебя между прочим, тем более, что все пьют, – Кузя отсалютовал мне бокалом. – Твое здоровье, Сава.

– Кузя, мать твою, – прорычал я, бросив сумку на кровать. – То, что меня нет конкретно в этом месте, не дает повода не говорить мне о происходящих и довольно важных вещах, и я не про Ниночку сейчас говорю. Соберись! Почему ваши дружеские посиделки под занудные речи вашего гуру прекратились? Только ли потому, что кураторы сейчас заняты совсем другими делами?

– Ну, я-то откуда знаю? – Кузя посмотрел на меня поверх бокала. – Кто я такой, чтобы со мной делились подобной информацией?

– Действительно, кто ты такой? – я резко застегнул сумку, едва замок не вырвав, и потянулся к кому. Набрав номер, стал дожидаться ответа, параллельно осматривая комнату, словно пытаясь… Что? Запомнить ее? От рефлексии меня спас Любушкин, наконец-то, ответивший на звонок. В отличие от остальных учащихся он был свеж и подтянут, а признаков разгульного образа жизни я на его лице не увидел. Без всяких предисловий я у него спросил в лоб. – Что здесь такое творится?