Не мой типаж (СИ) - Айрон Мира. Страница 14

— Хорошо, — улыбнулся Даня. Он переместился к плите, процесс продвигался вовсю.

— Твоё образование и амбиции твоей мамы в отношении тебя — наш основной козырь. Но она всё равно будет биться. Потому я хочу тебя попросить: если я всё же уеду ни с чем, продолжай уговаривать её, хорошо? Аргументы ты знаешь. Она такой человек: ей нужно решить самой. А для этого необходимо время. У меня этого времени катастрофически мало.

— Хорошо, Григорий, я всё понял. Будем работать над этим.

— Спасибо тебе! Я рад, что мы нашли общий язык. Теперь я пойду к себе, пока Мариша не вернулась.

— Приходи вечером борщ-то мой есть.

— Приду, конечно. Не смею ослушаться, мне приказано. Да и попробовать хочется. Может, ты талант? — Григорий поднялся.

— Ага, как же! Я просто тоже не смею ослушаться.

Они рассмеялись.

* * * * * * *

— Где я буду работать там? Я не хочу менять ни профессию, ни специальность. И дома сидеть не хочу.

— Будем искать, пока не найдём то, что тебя устроит, Мариша! Не бойся, по миру не пойдём.

— У нас тут родственники…семья…

— Они все взрослые люди со своей жизнью! А Москва — это не край света. Твой отец не побоялся страну сменить, Мариша! Будучи вдвое тебя старше, между прочим!

— Даня…

— Для Дани я нашёл прекрасную школу как раз с направлениями, которые его интересуют! И я показывал тебе её сайт. Мариша, мы ходим по кругу, — он сел в кровати.

…Они "ходили по кругу" уже две недели. Завтра он уезжает. Вещи, которые он решил оставить в память о матери, уже отправлены в Москву контейнером. В понедельник квартира должна быть освобождена. А его ждут дела в Москве. Тут он закончил всю работу: оба филиала полноценно функционируют без поддержки из центра.

И только с Мариной дело не сдвинулось даже на миллиметр. Григорий, хоть и готовился к сопротивлению, был в отчаянии: разлука надвигалась неминуемо, а он не представлял себе, как станет жить без своей Мариши. И ему было очень больно от понимания того, что она каким-то образом собирается без него жить.

Марина села на кровати, обхватив руками колени. Они были дома у Григория. Она приходила к нему на "свидание" каждую ночь, когда Даня засыпал. Сегодня было "прощальное" свидание. Завтра он уедет. Она понимала, что другого выхода нет: в её городе нет ничего даже близко похожего на его работу в столице. Он амбициозен, и не без оснований. Марина была уверена, что у Григория очень большое будущее, несмотря на то, что он уже и достиг немало. И про Даню она всё понимала. Что он всё равно поступит и уедет от неё. И всё так удачно совпало… Но она не могла. Не могла решиться так резко изменить жизнь.

— То есть, опять нет? Даже сегодня опять нет?

Она покачала головой.

Григорий встал.

— А знаешь, в чем дело, Мариша? Сказать?

Она подняла на него глаза.

— Дело в недоверии лично ко мне, — спокойно сказал Григорий. Он впервые заговорил об этом. — Потому что другие твои отговорки не выдерживают никакой критики. Никакой! Все обстоятельства за ваш переезд, нет ни одной объективной причины держаться за эту жизнь. Нет ни одной причины для оправдания нашей разлуки! А это значит, что ты просто не веришь в будущее со мной! Я же русский бабник, да? И гожусь только для постели? Для жизни не гожусь? — он не заметил, как переходил на крик.

Он никогда не говорил с ней так. Но дело было даже не в этом. А в том, что он угодил прямо в точку. Не по поводу бабника, конечно. Но она боялась. А вдруг он вернётся к своим прежним привычкам? Она не вынесет.

— Гриша! — она протянула к нему руку, но он всё увидел по её глазам, так было всегда.

— Дура ты, — он сел на кровать и потёр лицо руками. — Уходи.

Марина вскочила и выбежала за двери.

В воскресенье днём, перед отъездом, он постучал в их двери. Открыл Даня.

— Где она? — спросил Григорий, когда они обменялись рукопожатием.

— Картинки вырезает у себя в комнате. Плачет.

Григорий вошёл и сел рядом с Мариной на диван возле журнального столика. Взял узор, посмотрел.

— Красиво.

Она бросилась ему на шею. Он гладил её волосы, спину.

— Нельзя было так расстаться, Мариша. Прости меня!

Она кивнула, уткнувшись в его плечо.

— Послушай меня, можешь не отвечать. Возможно, когда я уеду и перестану давить, у тебя будет больше времени на раздумья. Я всё же надеюсь. Обдумай всё как следует, не спеши говорить ни да, ни нет. Я вас жду в любое время дня и ночи, даже не сомневайся. Ничего не изменится. Если надо, только позови, приеду и сам ваши чемоданы соберу. Обещаешь думать?

Она кивнула.

— Развод не дам, Мариша.

Она удивленно подняла на него глаза.

— А ты разве не…

— Я и не собирался подавать. Ты, конечно, можешь. Но учти, документы из ЗАГСа я не подпишу. Придется тебе подавать в суд. И нас разведут рано или поздно, но я буду использовать все свои ресурсы, чтобы оттянуть этот момент. Поняла?

Марина кивнула и снова уткнулась в его плечо.

— Скучать хоть будешь?

Она энергично закивала и судорожно вцепилась в его плечи.

— Хорошо.

Он лёгким прикосновением пальцев приподнял её подбородок, и она почувствовала на своих губах его тёплые сухие губы.

Григорий осторожно прикрыл за собой двери, но не ушёл, а прошёл в комнату Дани.

— Береги её, ты один мужчина в доме остаёшься. И помни, о чём договорились.

— Да, хорошо. Я верю, что всё получится. Не сможет она без тебя долго. Да и школа для меня очень уж заманчивая, — Даня был исполнен юношеского оптимизма.

— Надеюсь, ты прав! Буду писать тебе каждый вечер, отвечай мне, рассказывай всё, хорошо?

— Без проблем, Григорий.

— Я на связи круглосуточно. Если что, сразу сообщай.

Даня кивнул. Они снова пожали друг другу руки. Даня закрыл за Григорием двери.

В воскресенье днём, ровно через две недели после отъезда Григория, Марина опять сидела в своей комнате и плакала. Стол был завален бумажными узорами, но ничего не помогало. Она держалась две недели, ни разу не расплакалась днём, только ночью, когда Даня спал. За две недели Григорий ни разу ей не написал и не позвонил, но уже пять раз по вечерам посыльный приносил цветы. Они уже знали друг друга с этим молоденьким посыльным, здоровались, как старые знакомые.

А сегодня днём она шла из магазина и увидела, как в его квартиру заносят вещи новые соседи. До сих пор Марина будто не осознавала реальности происходящего, но тут эта реальность словно обрушилась ей прямо на голову и погребла её под диванами, столами и шкафами новых соседей.

Хорошо, что Даня был у репетитора, потому что сначала у неё случилась настоящая истерика: она рыдала и пила успокоительное. Сейчас уже просто плакала, слёзы текли сами по себе, она их даже не вытирала. Что она наделала? Она не просто решила всё за них троих и оттолкнула Гришу. Она ещё и оскорбила его своими мыслями. А он всё понял, как всегда. Он всегда всё про неё знал.

Хлопнула входная дверь, вернулся Даня. Марина быстро вытерла лицо и вышла его встречать. Даня посмотрел на неё, кивнул в сторону двери, за которой шумели соседи, и сочувствующе констатировал:

— Вижу, тебя накрыло.

— Пойдём обедать, — ответила она.

Даня вымыл руки, переоделся и пришёл на кухню. Он твёрдо решился на разговор. За эти две недели, он, хоть и обещал Григорию, ни разу не заговорил о переезде: опасался причинить матери боль, не мог заставить себя заговорить. Она, вроде, держалась. Но сейчас он ясно увидел, что ей и так больнее некуда.

Когда Даня поел, и они пили чай, он решительно сказал:

— Всё, мам. Хватит. Завтра пишешь заявление, забираем мои документы и едем в Москву к Григорию. Крупные вещи потом контейнером отправим, Григорий обещал помочь.

— Думаешь, надо ехать? — неуверенно спросила она. Спорить у неё не было сил.

— Уверен. Ты посмотри на себя. Ты всегда такая молодая, красивая. А сейчас у тебя лицо всё от слёз опухло. Я никогда в жизни тебя такой не видел.