Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич. Страница 12
Когда развертывались операции по оказанию помощи челюскинцам, Чухновского и Алексеева в качестве консультантов не раз приглашал к себе в Кремль Валериан Владимирович Куйбышев — член Политбюро, председатель Правительственной комиссии. Но жизненные обстоятельства складывались так, что не отпускали обоих ветеранов из Москвы.
Борис Григорьевич вместе с авиационным инженером Р. Л. Бартини конструировал новый гидросамолет для Арктики — двухмоторный дальний разведчик ДАР.
А про Анатолия Дмитриевича лучше сказать собственными его словами, произнесенными однажды в беседе с автором этих строк. На мой вопрос, почему он лично не участвовал в спасении челюскинцев, Алексеев ответил с виноватой улыбкой…
— Молод еще был, мало каши ел, как говорится… То есть, конечно, не по возрасту — за тридцать два перевалило мне к той поре… Молод был по летной подготовке, по пилотскому стажу…
И в подтверждение этих слов извлек из письменного стола справку Центральной летной школы Осоавиахима, подписанную инструктором Павлом Головиным:
— Узнаете Пашкину руку?.. Вот был пилот! Действительно, авиатор божьей милостью.
И вдруг, погрустнев, вспомнил, как трагически погиб на испытаниях новой машины за год до войны Павел Георгиевич Головин, Герой Советского Союза, в юности рекордсмен-планерист, первым из наших полярных летчиков достигший Северного полюса.
О творческом содружестве Алексеева и Головина, развернувшемся в Арктике, еще придет время рассказать. Запомним только, что осоавиахимовская курсантская справка датирована 1933 годом, — как раз в ту пору Алексеев начинал пилотировать тяжелые машины, а Головин переходил с летно-спортивной работы в полярную авиацию. Еще через год — в 1934-м, памятном челюскинской эпопеей, Головин уже летал в Арктике командиром корабля, а Алексеев сел в кресло первого пилота.
Вскоре морская навигация стала экзаменом для Анатолия Дмитриевича в новом его качестве. Авиаразведка для нужд судоходства в Карском море шла нормально, как и предусматривалось планом. Но внезапно жизнь поставила перед летчиками задачу, которую до этого решали лишь моряки: вывоз зимовщиков. И откуда? С островка Домашнего в архипелаге Северной Земли, с того самого островка, где однажды уже побывали Алексеев вместе с Козловым. На этот раз, в сентябре 1934 года, островок, окруженный льдами, оказался недоступным для морских кораблей.
Шедший к нему со сменой зимовщиков ледокольный пароход «Садко» сам попал в дрейф и тревожными сигналами просил помощи у «Ермака», занятого проводкой транспортов.
— Что ж, дорожка знакомая, — невесело пошутил Алексеев, прилетев с Диксона на мыс Челюскин. И обратился к штурману Жукову:
— Прокладывай курс, Николай Михайлович!
Бортмеханик Побежимов тем временем запустил моторы. И под крылом снова, как два года назад, поплыли то морские льды, то островные глетчеры, то пустынные, оттаявшие от снега береговые отмели. Погода благоприятствовала на всем маршруте, но «знакомая дорожка» в конце концов едва не подвела авиаторов. Правда, северные штормовые ветры очистили широкую полынью вдоль острова Домашнего, но все же приводняться на ней было нелегко. Все время шла крупная зыбь вдоль ледяного припая. Удалось пристать к нему, завести якорь. Но двоим из экипажа приходилось держать машину за крыло…
Радостной стала встреча с шестерыми зимовщиками. Но для дружеских объятий и взаимных расспросов не оставалось времени. Ветер, меняя направление, грозил вот-вот заполнить полынью битым льдом. В стремительном, «пожарном» темпе двигались люди между прибрежной полоской припая и домиком полярной станции. К самолету надо было подтащить и кое-какие пожитки и тяжело больного цингой каюра Мировича. К срочной эвакуации предназначались и мохнатые четвероногие обитатели Островка.
— Пятнадцать погрузим, и не одним псом больше, — решил Алексеев, — иначе не оторвемся.
В тесных отсеках лодки утихли возня и собачий визг. Двое из экипажа, державшие машину за крыло, оттолкнули ее от припая, когда оба мотора были уже запущены. Пока Алексеев рулил, обломки полей, дрейфовавшие к берегу, становились все гуще.
Такого трудного старта ни раньше, ни позднее не было в послужном списке морского летчика Алексеева.
Сложен оказался и обратный путь. К Диксону не пускал туман. Не обещали удобной посадки и зимовщики мыса Стерлегова. Зато близ мыса Челюскин возвращения алексеевского экипажа ожидал испытанный друг капитан Хлебников. На радостях он украсил свой корабль «Сибиряков» флагами расцвечивания.
Посадив гидроплан в проливе Вилькицкого, Алексеев подрулил к борту «Сибирякова». Но всеобщее торжество омрачилось внезапным горем. Умер вывезенный с Северной Земли каюр Мирович. Цинга, долго мучившая его на далеком острове, доконала на Большой земле.
Напрасно капитан Хлебников уговаривал Анатолия Дмитриевича и спутников отдохнуть в теплых, чистых каютах. Не до отдыха стало авиаторам, когда в проливе заштормило. Сколь ни была сильна усталость после всего пережитого в этот хлопотливый день, но надо прежде всего искать надежный приют для машины. Полетели в устье реки Таймыры на возможную якорную стоянку, давно уже примеченную с воздуха, нанесенную Жуковым на карту. Однако при ближайшем знакомстве она оказалась не столь уж удобной. И тут, в устье реки, гуляли волны, грозя сорвать лодку с якорей. Спать удавалось лишь по очереди, урывками.
Но тем для дружеских бесед Алексееву, Жукову и Побежимову хватило до утра.
О чем толковали они? Да все о том же: о коварстве и жестокости арктической природы, о несовершенстве имеющейся авиационной техники, о недостатке опыта у людей.
Обязательно, во что бы то ни стало нужны полярной авиации более совершенные самолеты, более надежные моторы, удобные места базирования, защищенные от непогоды.
О том же говорилось в письме, вскоре полученном на Диксоне Анатолием Дмитриевичем от Марка Ивановича Шевелева — начальника воздушной службы Главсеверморпути.
«Остро стоят вопросы почтово-пассажирской связи к северу от 62 параллели. Правительство считает, что Аэрофлот не сможет охватить огромную эту работу и поручает ее нам… Предстоит создать сеть новых линий».
Содержательны, как и прежде, были также и встречи Алексеева с Чухновским. Борис Григорьевич делился с другом новостями о своем детище — ДАРе, рассказывал о том, как строится этот морской самолет на одном из судостроительных заводов в Ленинграде. Ведь о ходе этой работы Борис Григорьевич не раз докладывал и наркому тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе, и председателю Госплана В. В. Куйбышеву.
О том, как высоко оценивались заслуги Чухновского — пионера полярной авиации, можно судить по приему его в ряды партии без кандидатского стажа.
— Знаешь, Анатолий, — взволнованно рассказывал однажды Чухновский, — не было в моей жизни дня более радостного, чем тот, когда находился я в Горьком — самолет там ремонтировал. Вот, представляешь себе: вызывают меня вдруг с завода в крайком: Москва на проводе, Валериан Владимирович Куйбышев звонит, поздравляет с предстоящим вручением партийного билета…
И Алексеев всегда держал старшего друга в курсе всех новостей летной жизни. Теперь он уже командовал отрядом авиаразведки в Карском море; вместе с пилотами М. И. Козловым и В. М. Махоткиным регулярно обследовал с воздуха важнейшие районы этой обширной арктической акватории, год от года удлинял радиусы полетов, охватывая все большие и большие площади. Тесные деловые контакты установились у авиаторов со службой погоды, всегда надежной была связь с корабельными и береговыми радиостанциями. Новые склады горючего — авиабазы создавались при полярных станциях.
Так было летом, в период морских навигаций. Но Арктика-то живет круглый год. И значит, она должна быть связана со всей страной постоянно. Пора было браться за организацию дальних перелетов из Москвы в Арктику, тем более что к тому времени наша авиапромышленность уже начала производить надежные сухопутные самолеты.