Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич. Страница 22

На две следующие машины, поврежденные значительно меньше чем первая, взяли минимум пассажиров. Головин посадил к себе десять человек, Алексеев — двенадцать. Этими двумя рейсами удалось вывезти с каравана тех, кто прежде всего нуждался в эвакуации: женщин из судовых команд (буфетчиц, прачек) и больных моряков — таких за зиму набралось более десятка.

«Итак, везем народ на Большую землю», — мысленно повторял Алексеев, сидя за штурвалом. И тут же поправлял себя: «Как бы не так… до Большой-то еще ох как далеко…»

Да, вместо Тикси экспедиция держала курс пока только на остров Котельный, следуя любезному приглашению радиста Бабича. Уже в сумерках, после захода солнца, приближались самолеты к этому пункту, ранее вовсе незаписанному в маршруты, намечавшиеся еще в Москве. Садились при кострах, ярко светивших по берегам просторной заснеженной лагуны, превращенной в отличный аэродром. Мачта островной рации и окна двух домиков приветливо светились электрическими огоньками. И вовсе уж очаровали крылатых гостей здешние заботливые зимовщики Бабич, Соколов, Бем и Горохов.

Зимуя на Котельном уже второй год, они отлично освоились в суровой обстановке. Но не ограничивались добросовестным исполнением прямых своих обязанностей. Следили по радиопереписке за всеми новостями, связанными с дрейфом зазимовавших судов, с продвижением снаряженной в Москве воздушной экспедиции. Островитяне хоть и не получали никаких приказов свыше, но по зову гражданской совести признали себя ответственными за проведение спасательных операций. И по собственной инициативе подготовили свою зимовку как вспомогательную базу. Прежде всего напекли едва ли не тонну хлеба, израсходовав на это все свои мучные запасы. Приспособили под жилье для возможных гостей не только свой тесный домик, но и второе на острове строение, обычно занятое аптекой и библиотекой.

Все эти заботы зимовщиков оказались как нельзя более кстати, ибо погода на несколько дней задержала самолеты на Котельном. И решено было превратить его в постоянную промежуточную базу между Тикси и караваном, тем более что на мысе Шалаурова стойко держались пурги и туманы.

Однако на Котельном при всех его достоинствах был и свой крупный недостаток — отсутствовали запасы горючего.

 — Придется, ребята, нам самим такие запасы создавать. Планировать надо не только перевозку людей, но и снабжение экспедиции топливом, — сказал Алексеев Орлову и Головину.

Те сочувственно закивали, не забыв сострить, что готовы менять шалауровский бензин на погоду острова Котельного.

Шутки шутками, но иного выхода, как создание на Котельном склада с горючим, у летчиков не было. Однако для склада требуется прежде всего емкость.

Пока остальные летчики храпели, сотрясая бревенчатые стены зимовки, Анатолий Дмитриевич всю ночь напролет сидел с карандашом над раскрытым блокнотом, испещряя страницы его новыми цифровыми выкладками, несложными чертежами схемы. А наутро решительно заявил Орлову:

 — Ты, Юрий Константинович, не взыщи, — придется твоему аэроплану на время стать танкером. Чтобы не рисковать новыми неприятностями на дрейфующем пятачке, освобождаешься ты от полетов к кораблям. Туда мы вдвоем с Павлом летать будем. За людьми. И доставлять оттуда людей только до Котельного… А тебе предстоит освоить линию Котельный — Тикси. Туда будешь возить людей, а обратно горючее для нас с Пашей.

Орлов согласился. Не возражал против предложения начальник экспедиции и Головин.

Такое распределение пассажирских и грузовых перевозок между экипажами позволило двум самолетам, летающим на корабли, повысить загрузку, принимать на борт не по 30, как намечалось раньше, а по 40 человек. Ну а если так, то, значит, можно сократить намечавшееся ранее количество полетов к каравану.

Договорившись с Бабичем, что «главная перевалочная база» будет на Котельном, отбыли всеми тремя самолетами в Тикси. Там занялись ремонтом лыж. И, переждав добрую неделю непогоды, возвратились на Котельный с запасами бензина.

К тому времени — второй половине апреля — гостеприимные зимовщики еще более благоустроили свои не очень-то просторные «терема». Сплошные нары в три яруса, сколоченные из досок, делали домики, похожими на ульи. Сам «хозяин» — Бабич пристроил свою пружинную койку где-то совсем под потолком радиорубки. Во время дружеских бесед с крылатыми гостями он хотел всегда быть в курсе новостей, которыми полон эфир Арктики.

Оставив «летающий танкер» Орлова на острове как базу горючего, Алексеев и Головин продолжили свой путь к каравану. Быстро набрав высоту, преодолели низкую облачность, туман, поднимавшийся над недавно открывшимися большими пространствами чистой воды. Вскоре затем разводий стало меньше, а торосистых полей — больше. И вот уже штурманы Жуков и Петров определяли координаты дрейфующего каравана: 79 градусов северной широты и 150 градусов восточной долготы. Да, за минувшие после первого полета две недели дрейф утащил корабли еще дальше к северу.

Изменилось и еще кое-что, имеющее прямое отношение к работе авиаторов.

«Хорошая все-таки вещь критика, велика сила гласности, — с усмешкой отмечал про себя Алексеев, — печать и радио оказывают свое влияние в Арктике».

Анатолий Дмитриевич с благодарностью вспоминал выступление портовой газеты с весьма суровым разбором непорядков на ледовом аэродроме у каравана. Статья об этом, переданная в эфир Тиксинским радиоцентром, оказала благотворное влияние на зимовщиков каравана. И теперь прекрасное впечатление производил новый аэродром — на ровном молодом льду замерзшей недавно полыньи. Посадочную полосу обозначили разноцветные флотские сигнальные флажки. У одного из торцов полосы горел костер, по дыму которого можно судить о направлении и силе ветра. Едва самолеты зарулили к стоянкам, как две группы моряков подошли к ним и начали выгрузку. И с капитанами судов разговор завязался приветливый, дружеский. Никому не хотелось поминать недавние беды:

 — Просим гостей зайти в палатку, погреться чайком…

 — Спасибо, хозяева, времени у нас в обрез…

 — По вашей радиограмме, Анатолий Дмитриевич, подготовлено к отправке восемьдесят два человека… Всех ли сможете взять?

 — Разумеется… При таком-то аэродроме.

Однако разместить по 41 человеку в грузовых помещениях экспедиционных машин оказалось не так-то просто. В прошлом, еще во время Полюсной экспедиции, помещения внутри крыльев, предназначенные для габаритных грузов и затянутые сетками,  каким-то шутником были прозваны «собачниками». Теперь пассажиры-моряки об этом «милом» прозвище, конечно, не знали. Но с большой неохотой пролезали они в тесные отсеки, где было просто невозможно ни лечь, ни сесть. Расстраивало пассажиров и полное отсутствие дневного света. Однако люди старались побыстрее свыкнуться со всеми этими неудобствами. Тем более что вторые пилоты, руководившие приемом пассажиров, выражались кратко, но убедительно: «Хочешь лететь — терпи».

Строго регламентирован был и багажа: десять килограммов на человека, ни грамма больше. И все же при явных неудобствах дальнего воздушного путешествия не было отбоя от желающих лететь.

Один морячок умудрился втиснуться в самолет «зайцем», не будучи внесенным в список. И был обнаружен при пересчете пассажиров, когда выяснилось, что их не 82, а 83…

 — Очень уж хочется скорее домой, — каялся он потом.

Наряду с такими горе-полярниками были на караване и настоящие энтузиасты высокоширотного дрейфа. И грязь, и копоть, и питание впроголодь готовы были они терпеть, лишь бы продолжать начатые научные работы.

Один из таких энтузиастов, оказавшись неожиданно для себя в списке назначенных к вывозу, решительным протестом к Алексееву:

 — Я работаю над интереснейшей научной темой… Мне никак нельзя улетать… Фамилия мой Буйницкий.