Они принесли крылья в Арктику - Морозов Савва Тимофеевич. Страница 33
Высадиться «на макушке шарика»! Кому не захочется участвовать в таком десанте — втором в истории (после экспедиции Шмидта — Водопьянова, высадившей четверых папанинцев)…
Напомню: дело происходило в 1948 году, три десятилетия назад. Это сегодня через точку земной оси пролегают трансконтинентальные авиатрассы, чуть ли не ежедневными стали рейсы к полюсу самолетов-зондировщиков погоды. Да и на ледовой разведке для нужд Северного морского пути пилоты полярной авиации запросто облетывают приполюсные края…
А тогда, в апреле 48-го!..
Кому выпадет честь лететь на полюс с группой ученых? На каких именно экипажах из числа собравшихся на Второй дрейфующей базе остановит свой выбор начальник экспедиции, бывалый авиатор А. А. Кузнецов?
И вот в кабине флагманской машины над развернутой картой собрались авиаторы и ученые. Чувствуя всеобщее напряжение, Кузнецов произнес нарочито торопливо:
— На полюс пойдут три из находящихся здесь экипажей: Черепичного, Котова и Масленникова. В составе научной группы: геофизики Острекин и Сенько, гидрологи Сомов и Гордиенко.
Хоть о представителях прессы и кинохроники речи не было, но мы с оператором Фроленко торжествующе переглянулись. С момента вылета с Большой земли он был с экипажем Котова, я — с экипажем Масленникова.
На разборку палаток, на погрузку научного оборудования и прочего нашего имущества ушло часа два, не меньше. Погода за это время изменялась несколько раз. То небосвод затягивала серая пелена, то облака расходились, и все вокруг тонуло в ослепительном блеске. Наконец, усталые и потные, как всегда во время старта, мы взобрались в кабины. Черевичный вырулил на старт, взлетел, лег на курс. Следом стартовали Котов и Масленников.
Полет к полюсу мало чем отличался от предыдущих наших рейсов над Ледовитым океаном. Льды плыли внизу то плоские, то вздыбленные торосами, то расцвеченные темными пятнами частых разводий. Временами появлялась туманная дымка. Полупрозрачная, она постепенно густела, вовсе скрывая льды, но потом редела вновь. Наш штурман Михаил Фролович Шерпаков с секстантом в руках не отходил от астролюка. Радист Юрий Петрович Черноусов брал пеленги от радиостанций островов и материка. Механик Кекушев, необычно молчаливый и важный, нес вахту у моторов. На груде промасленных чехлов подремывал гидролог Михаил Михайлович Сомов. Масленников мирно беседовал со вторым пилотом Николаем Федоровичем Пескаревым — высота была достаточная, чтобы машину мог вести автопилот.
— Как много открытой воды, так и прут от нее испарения, — морщился Пескарев.
— Да, прямо наводнение, сколько лет летаю, не видал такого в высоких широтах, — соглашался Виталий Иванович, делавший карандашные зарисовки в альбоме (кому в полярной авиации не известно, что Герой Советского Союза В. И. Масленников, в войну командовавший бомбардировочным полком, — страстный художник-любитель).
Принимал участие в общей беседе и Илья Павлович Мазурук — ветеран Первой Полюсной, теперь участвующий в экспедиции «Север-2» как помощник Кузнецова:
— Когда со Шмидтом и Водопьяновым летал я в этих краях, не встречалось тут больших разводий. Только многолетние льдины были на пути к полюсу.
Пелена под нами опять начала сгущаться. Выключив автопилот, Масленников взялся за штурвал, слегка потянул на себя. Нос машины, испещренный заклепками, точно следами оспы, чуть приподнялся.
— Штурман, как там светило, что показывает? — спросил командир Шерпакова.
Тот, оторвавшись на мгновение от секстанта, ответил:
— Подходим, Виталий Иваныч, минут через десять будем над полюсом.
Шерпаков подозвал геофизика Сенько, попросил взять высоту солнца еще раз. И оба повторили вычисления на бумаге. Потом Черноусов включил радиотелефон, связался с идущими впереди самолетами Черевичного и Котова. Находящиеся там штурманы В. П. Падалко и Д. Н. Морозов и геофизик Острекин подтвердили правильность определения. Но тут льды под нами закрыло облаком. Когда оно рассеялось, впереди показалось второе, потом третье. Самолеты начали снижаться, задевая края наплывающих облаков. Внизу виднелись гряды торосов. Только в одном месте, стиснутая нагромождениями пака, мелькнула вдруг узкая полоска ровного льда.
Первым коснулся ее своими лыжами самолет Черевичного. Следом опустился Масленников, потом Котов. Я взглянул на часы, записал в дневнике дату: 23 апреля, 16 часов 44 минуты по московскому времени.
Лыжи скользили мягко, без толчков, моторы гудели все тише, тише. Не добежав до высокого тороса метров 20, машины стали. Мы выпрыгнули на лед. Начались объятия, поцелуи, взаимные поздравления — все как полагается в таком торжественном случае.
Облака тем временем сгущались. Глядя себе под ноги, пилоты морщились.
— Как на катке «Динамо» в начале зимы, — скривился Черевичный.
— Да, ледок слабоват… — согласился Кузнецов и предложил зарулить машины на паковое поле — там все надежнее. Машины Котова и Масленникова было решено оставить на полюсе на время научных работ. А Черевичный, имея на борту Кузнецова и его помощников, должен был лететь обратно на Вторую дрейфующую базу.
Шагах в пятидесяти от стоянки, на том ясе паковом поле, две ледяные глыбы, громоздясь одна на другую, образовали крутой холм. На вершине его мы водрузили Государственный флаг СССР. Красное полотнище с серпом и молотом затрепетало по ветру.
На нашем митинге не было длинных речей. Просто летчики и ученые поздравили друг друга с первыми успехами, заодно напомнив, что впереди еще много работы.
А погода портилась. Осмотрев площадку, выбранную геофизиками для астрономических и магнитных наблюдений, и лунку, подготовленную во льду гидрологами, Кузнецов вошел в кабину.
— Счастливо оставаться, друзья! — крикнул Черевичный, поднимаясь по трапу, захлопывая дверь.
— Пойдем, поможем Ивану взлететь, — сказал мне Масленников.
Облака висели настолько низко, что Черепичному трудно было разглядеть, где полоска ровного льда, суживаясь, упирается в нагромождение пака. Мы с Виталием Ивановичем прошли в конец полосы, стали по ее краям. Ориентируясь на наши фигуры, темные на фоне снега, Черевичный мастерски оторвал самолет. Едва мелькнули над нашими головами лыжи, и машина исчезла в облаках.
Нас, «жителей полюса», осталось восемнадцать: экипажи двух самолетов, четыре научных работника, кинооператор и журналист.
Воображение человека ограничено, как правило, рамками старых устоявшихся представлений. Что такое Северный полюс в зрительном восприятии? Вершина потертого школьного глобуса, пучок меридианов на карте. Здесь ничего этого, разумеется, не было. Неглубокую ложбину ровного льда, окруженную пологими бугристыми полями пака, мы оградили аэродромными флажками. На одном из паковых полей стояли два самолета и рядом с ними — жилые палатки. Чуть поодаль на тонком льду — лунка гидрологов, еще поодаль — приборы геофизиков. Словом, все выглядело весьма буднично, как и на прежних наших стоянках во льдах.
С макушки Земли, казалось бы, можно видеть далеко-далеко во все стороны, а тут, высунешься из палатки, и сразу взгляд упирается в сырую завесу облаков. Да и не хотелось, сказать по правде, выходить из палатки. Такая гнусная, пожалуй самая скверная за все время экспедиции, установилась погода. Тем не менее настроение у всех было отличное. Своеобразие нашего географического положения служило источником нескончаемых острот.
— Слышь, навигатор, который час по-московски? — спрашивал Кекушев Шерпакова.
— Тут, Львович, все едино: и московское, и гринвичское, и владивостокское. Помнишь, как Маяковский сказал: «Время — вещь необычайно длинная».
Кто-то предложил избрать председателем «полюсного горсовета» Михаила Емельяновича Острекина, руководителя научной группы. Как и положено председателю, он интересовался вопросами благоустройства. Когда в палатку вошел Сомов и, сдвинув на затылок заиндевевший капюшон, стал развязывать наушники шапки, Острекин строго спросил: