Дикая сердцем - Такер К. А.. Страница 20

– Слушай, Ди, мне пора, но я напишу тебе, когда мы устроимся. Интернет, кабельное и все остальное нам проведут не сразу.

– Хорошо, но не жди слишком долго, чтобы выложить новый пост.

– У меня перерыв, помнишь?

– Знаю! Но всем интересно, когда твой горячий аляскинский пилот сделает предложение.

Я закатываю глаза. Диана создала на нашем сайте целый раздел, посвященный моей новой жизни на Аляске, любовно названный «Красавица и Йети». Среди наших подписчиков он стал настоящей кормушкой для романтиков. Хотя никто из нас больше не ведет такую же активную деятельность, как это когда-то было на «Калла и Ди» – мы обе поглощены переездами и будущей карьерой, – в ночь перед моим отъездом мы заключили слезное соглашение, что приложим все усилия, чтобы поддерживать наш сайт на плаву в той или иной форме.

Для меня он стал летописью моей новой жизни на Аляске.

– И не надо закатывать глаза! – восклицает она так, будто видит сквозь телефонную трубку. – Держу пари, он сделает тебе предложение к концу года.

– О боже! Не начинай, пожалуйста. – Я смеюсь, даже несмотря на нервный всплеск бабочек в животе.

Не то чтобы эта мысль совсем не приходила мне в голову. Приходила, и не раз. Но я сразу же отгоняла ее, говоря себе, что для этого еще слишком рано.

– У нас и так хватает забот с домом и открывающейся компанией.

– Калла! – зовет Джона.

– Мне нужно идти. Йети теряет терпение.

– Ладно. Наслаждайся первым днем в своей бревенчатой хижине в глуши. Сумасшедшая! Люблю тебя! Пока!

И она вешает трубку до того, как я успеваю ответить.

Да, возможно, я, и правда, сошла с ума, раз согласилась на все это.

Но я безумно люблю Джону.

Я выдвигаю пустые ящики комода, чтобы в последний раз убедиться, что мы не оставили что-то важное из вещей отца, а затем прохожу по коридору, оглядываю пустую гостиную и инстинктивно перевожу взгляд на тот угол, где когда-то стояла больничная койка. Старой потертой мебели уже нет, и воздух пахнет запахом свежей краски.

Это больше не дом Рена Флетчера, напоминаю я себе.

Вхожу в кухню и слышу резкий звук чего-то рвущегося. Джона медленно сдирает со стены полосу тех самых ужасных обоев с утками.

– Решил помочь Агги.

– И как оно, полегчало?

Он изучает обрывок бумаги в руках размером с небольшое письмо.

– Вообще-то да. Чертовски полегчало. – Он протягивает его мне, и я вижу соски, которые они с Максом, еще одним пилотом «Дикой Аляски», в шутку пририсовали каждой утке. – Что думаешь о том, чтобы вставить это в рамку и повесить на стену у нас дома?

– Отличная идея, – ухмыляюсь я, и в груди становится теплее. – И думаю, тебе пора уже перестать ворчать на Агнес за вождение грузовика моего отца и признать, что ты большой ностальгирующий ребенок.

Джона ухмыляется, засовывая обрывок обоев между страницами книги для сохранности.

Мое внимание привлекает дребезжание металла – где в маленькой переноске для животных сидит Бандит; его пухлое тельце бьется о закрытую дверцу, а ловкие лапы бьют и царапают защелку в неистовой попытке вырваться на свободу.

– Он не выглядит взволнованным, – замечаю я.

– Он будет в восторге, когда увидит свою новую нору.

Фил договорился с соседом, чтобы тот забрал оставшийся у него скот – включая, слава богу, и козла, – что освободило целый загон для нашего енота. И разумеется, по словам Джоны, у нас нет другого выбора, кроме как забрать его с собой. Если мы оставим Бандита здесь, то он залезет на грядки Барри, и тот его пристрелит.

Я качаю головой.

– Помнишь, ты говорил мне, что он не твой питомец?

Джона сокращает расстояние между нами.

– Помнишь, ты говорила, что я мудак?

– Присяжные еще не определились с вердиктом, – дразню я.

Он наклоняется и мягко целует мои губы.

– Ах да, почти забыл. – Джона достает кофеварку и ставит ее на стол. – Что предпочитаешь понести: это или его?

– Я возьму то, что не будет царапать мою ногу, спасибо.

Моя рука гладит пластик, предаваясь воспоминаниям. Этот дешевый прибор был неотъемлемой частью незамысловатой рутины моего отца. Однажды утром я приготовила самый ужасный кофе из всех известных человечеству, используя эту машину. Но папа выпил всю чашку без единой жалобы.

– Тише, тише… расслабься, – успокаивает Джона ругающегося Бандита.

Оба наших взгляда в последний раз окидывают кухню отца, и каждый из нас на мгновение погружается в свои воспоминания.

А потом Джона смотрит на меня.

– Готова?

Покинуть все, что я знаю на Аляске, ради чего-то совершенно незнакомого и нового? Я делаю глубокий успокаивающий вдох.

– Да.

И он выводит меня из дома с безмолвной решительной улыбкой на губах.

* * *

– Я думала, он должен был уехать, – шепчу я.

Когда мы прибыли, входная дверь была не заперта. Длинный узкий коридор оказался все еще завален пальто, обувью и шарфами. В гостиной все еще стоят потертый диван и тумбочки. В сушилке по-прежнему расставлены тарелки и стаканы. А угрюмые лось и пара оленей все так же скорбно смотрят на меня со стены.

На дощатом полу остаются снежные следы, когда Джона проходит к кухонному столу, на котором лежат связка ключей и лист бумаги. Он просматривает написанную от руки записку и хмурит брови.

– Фил уехал. Улетел сегодня утром, – подтверждает он, бросая листок на стойку. На его губах появляется мрачная улыбка. – А он не шутил, когда сказал, что оставит все.

– Это точно, – бормочу я и подхожу к холодильнику, откуда на меня смотрят глянцевые фотографии маленьких мальчиков, незнакомых мне. Наверное, стоит их выбросить? – Это странно.

– Ага, – соглашается Джона. – Но, наверное, ему было слишком сложно убирать все самому. Слишком тяжело, учитывая его воспоминания о жене.

Я открываю холодильник.

– Да, этот недоеденный сэндвич, несомненно, навевал слишком много воспоминаний, чтобы его выбрасывать. – В моем голосе слышны горечь и досада.

На нем можно даже разглядеть следы зубов. Рядом стоит бутылка молока, несколько ломтиков плавленого сыра, банки с соленьями – огурцы, свекла, варенье… и яйца? Нижняя полка покрыта жиром и прочими пищевыми пятнами. Ничего не помыто.

Джона открывает кухонный шкафчик и обнаруживает множество специй и консервов. Соседний буфет тоже полон, но в нем стоят уже разномастные кружки и стеклянная посуда. Он медленно проверяет их все.

– По крайней мере, он хоть немного прибрался на кухне.

Я с ужасом смотрю на засохшие мыльные разводы и приставшие частицы пищи на дне раковины.

– Джона, здесь просто свинарник!

И что-то подсказывает мне, что чистящие средства для устранения этого бардака – единственное, что Фил нам не оставил.

Тупая боль в голове, появившаяся на полпути нашего тряского перелета сюда, расцветает вместе с ужасом перед предстоящей работой. Я сжимаю переносицу, чтобы заглушить боль.

– Как ты можешь видеть в этом хоть что-то хорошее?

Потому что я сама готова закричать или расплакаться, или и то и другое.

Как бы настороженно я ни относилась к покупке собственности Фила в самом начале, с тех пор как мы подписали бумаги месяц назад, этот день я представляла себе с волнением. Представляла, как мы войдем в наш новый дом, в пустые комнаты с голыми стенами, и наши взгляды будут жадно вглядываться во все пустующие закоулки, выискивая маленькие секреты и изъяны, не увиденные ранее. Мы бы начали составлять мысленный список того, за что возьмемся в первую очередь, поднимем тост за это захватывающее новое начало. Я даже положила в свою сумку фужеры для шампанского.

Но это совсем не то, что я себе представляла.

Джона подходит ко мне сзади и обхватывает руками мою талию.

– Нам двоим понадобится не так много времени, чтобы разобрать все это. И могу поспорить – нам многое пригодится. Этот погреб был полон консервов, когда мы видели его в последний раз.