Дикая сердцем - Такер К. А.. Страница 7

– Миленько, правда?

– Словно рождественская открытка.

Два этажа домика из крашеной глины накрывает крутая крыша с большим козырьком – чтобы защитить деревянную дверь от стихии. С левой стороны торчит высокая труба, а пространство под настилом до отказа забито дровами для растопки.

Мне уже не терпится дождаться вечера, чтобы свернуться калачиком у огня.

Каждое из пяти окон и дверь украшают традиционные вечнозеленые венки с красными ленточками, и это определенно создает уютное рождественское настроение. На террасе со свисающими нитями цветных фонариков, натянутых по всей ширине дома, стоят повернутые к озеру два ярко-красных деревянных кресла, выглядывающие из-под слоя нетронутого снега.

И я уже собираюсь сказать, что дом просто идеален, пока не замечаю небольшую деревянную пристройку, притаившуюся в зарослях у деревьев позади, с вырезанной в двери луной. От этого неприятного сюрприза стону в голос.

– Да ладно тебе… Ты выше этого, – подначивает меня Джона, что еще больше раздражает. Он знает, насколько сильно я презираю уличные туалеты.

– Не-а. Ты привыкнешь, – бросаю я ему его любимую фразу. – Здесь же чертовски холодно! И темно уже, сколько, пятнадцать часов?

– Сейчас, скорее, двадцать минут восьмого.

– О, еще лучше!

Он смеется.

– В этом нет ничего страшного.

– Говорит парень, которому всего-то и нужно, что открыть дверь и расстегнуть штаны. А мне тем временем придется лезть через трехметровые сугробы в темноте – возможно, с волками и прочим дерьмом вокруг – и морозить свою голую задницу каждый раз, когда мне нужно будет в туалет!

– Там есть тепловая лампа.

Я бросаю на Джону неприязненный взгляд, чем вызываю его смех.

– А что, если я помогу размораживать твою задницу после?

– Да уж не сомневайся, – бурчу я.

– Боже, как мне не хватало твоего несносного поведения. – Его пальцы обвиваются вокруг моей шеи и мягко, игриво сжимают ее. – Пошли… Давай обживем это место.

* * *

– Ты можешь снять куртку и сапоги. Думаю, наконец-то стало достаточно тепло.

Джона подбрасывает еще одно полено в печку. Оранжевое свечение, исходящее от нее, разгорается сильнее.

Проверяю его утверждение. Когда мы впервые вошли в этот причудливый домик из сучковатой сосны, от нашего горячего дыхания в воздухе повисали облачка пара. Однако теперь, когда в печи пылает огонь, источающий тепло, остается лишь легкая зябкость.

Сбрасываю ботинки и стягиваю с себя парку, надевая вместо них красно-черную клетчатую фланелевую рубашку и шерстяные носки, что откопала в своем чемодане. С бокалом красного вина, который я налила после разгрузки наших запасов еды – в основном это снеки и заранее приготовленные угощения из морозильника Агнес, а также индюшачья грудка, готовая к отправке в маленькую пропановую печь, – устраиваюсь на футоне, стараясь не задеть масляную лампу, отбрасывающую тусклый, но теплый свет.

– Как часто ездят сюда Бобби и Джордж?

– На неделю или две летом и очень часто по выходным, когда заканчивается сезон. Как правило, с Рождества до Нового года они здесь. – Джона в последний раз поправляет кочергой горящие поленья и закрывает маленькую дверцу на щеколду. – Тут они собираются жить после выхода на пенсию. Когда обустроят дом, чтобы в нем можно было обитать комфортно круглый год.

– Круглый год? Я бы заскучала.

Мой любопытный взгляд скользит по интерьеру с симпатичными вещицами Бобби – вышитой подушкой, пастельной акварелью с изображением парящего над озером самолета, сувенирной табличкой с надписью об очаге и доме, – и все это очень похоже на ту кипучую кассиршу из продуктового магазина с едва уловимым алабамским акцентом, которую я помню.

Над нашими головами располагается крошечная мансарда, в которой помещается только двуспальная кровать и две узкие приставные тумбочки. Я с трудом могу представить себе Джорджа, крупного мужчину с подкрученными кверху усами, поднимающегося по этой лестнице ночью.

– Как они затащили туда всю эту мебель?

– С трудом, на тросах. Для этого они позвали меня.

Джона со стоном опускается на футон рядом со мной. Он не присаживался с тех самых пор, как его ботинки коснулись заснеженной земли несколько часов назад: разгружал и закреплял самолет, таскал дрова, заряжал и вешал ружье на стену, настраивал многочисленные источники энергии на пропане, масле, аккумуляторах и солнечных батареях, которые поддерживают эту хижину в жилом состоянии. И он уже говорит о том, чтобы нарубить побольше дров, а завтра отправиться на снегоходе за водой из городского колодца.

Я прислоняю свою гудящую от перелетов голову к его плечу, вдыхая аромат горящего дерева и впитывая окружающую нас тишину, нарушаемую лишь звуками потрескивающего огня. Даже и не вспомню, когда я была так довольна в последний раз.

– Было бы здорово иметь подобное место для побега.

Джона вскидывает брови.

– Даже с туалетом снаружи?

– Я бы приезжала сюда только летом.

Обнаружила, что здесь есть полноценный санузел, работающий в теплые месяцы, когда вода не замерзает в трубах.

– Моя маленькая принцесска, – дразнит Джона, и его рука ласково скользит по моему бедру. Но затем его голос становится более тихим, более серьезным. – У нас тоже может быть такое, когда мы устроимся. Дай нам несколько лет, чтобы обосноваться, а потом сможем присмотреть себе участок земли где-нибудь здесь, повыше и построить свой собственный дом.

– Такой же, как этот?

– Может, немного побольше. – Джона делает небольшую паузу. – Достаточно вместительный для нас и наших двенадцати детей.

– Только двенадцати? – усмехаюсь я, но в животе у меня все трепещет. – Как насчет того, чтобы попробовать сделать одного и посмотреть, как пойдет дальше?

Из всех вещей, что ценю в Джоне, на первом месте стоит его прямота. Она заставляет меня вести разговоры, которые в противном случае не состоялись бы вообще никогда, если бы я была предоставлена самой себе. Джона поднял тему детей впервые еще в Торонто. Почти в качестве контрольного теста, как подозреваю, потому что, когда я подтвердила, что, да, хочу детей когда-нибудь, его облегчение было заметно.

– По-моему, звучит неплохо.

Джона усаживает меня к себе на колени, чтобы я оказалась лицом к его лицу, а мои бедра обвили его талию. В его груди раздается глубокий рокот, когда его руки захватывают и очерчивают все мои изгибы – от бедер к талии, а от талии к груди – одним плавным движением.

Я перебираю пряди его пепельно-русых волос, и мое тело откликается на его желание. Моя грудь вздымается от нового уровня чувств к этому мужчине. Не собираюсь становиться матерью в ближайшее время, но то, что Джона так решительно настроен, так уверен и не боится этой мысли, неожиданно сексуально. Я и подумать не могла, что он может стать еще более притягательным.

Он ловко спускает фланелевую рубашку с моих рук, позволяя ей упасть на пол. Потом снимает мой свитер, оставляя меня в тонкой хлопковой рубашке. Я дрожу, несмотря на то, что уже не ощущаю холода.

– Как тебе то место? – спрашиваю я, гладя его широкие плечи, твердую грудь и рельефный живот.

Свое телосложение Джона объясняет норвежскими генами. И действительно, с тех пор как мы познакомились, я ни разу не замечала, чтобы он посещал спортзал. Так что, возможно, это правда.

– Какое место?

Его огрубевшие пальцы проникают под мою рубашку, скользят по спине и находят застежку бюстгальтера. Щелчок – и натяжение ткани ослабевает. По моему телу пробегает дрожь предвкушения. Джона отодвигает кружево в сторону и сжимает мою грудь гораздо нежнее, чем я ожидала от него.

– Объявление, которое я отправила тебе в субботу.

– Ты отправила мне объявление об аренде дома площадью в триста квадратных метров в Анкоридже, вплотную к «Волмарту».

Он поднимает мои руки вверх, затем стягивает рубашку через голову. И отбрасывает бюстгальтер, обнажая верхнюю часть моего тела и подставляя его прохладному ночному воздуху. Джона откидывается назад, словно любуясь моей наготой и размышляя, что он хочет сделать с ней в первую очередь. Моя грудь наливается, соски твердеют, а кровь приливает к самому центру.