Тень Микеланджело - Кристофер Пол. Страница 3

ГЛАВА 1

Волосы у нее были цвета меди, отполированной и блестящей. Прямые на протяжении нескольких дюймов от корней, они потом обращались в буйную массу естественных кудрей, ниспадавших на белые плечи и достаточно длинных, чтобы частично прикрыть грудь. Сама грудь имела идеальную форму: не слишком большая, округлая, с гладкой кожей, отмеченной лишь маленькой россыпью веснушек на верхней поверхности каждого холмика, и сосками того редкостного бледно-розового оттенка, какой обычно можно увидеть лишь в скрытых, внутренних поверхностях экзотических морских раковин. Ее руки были длинными и по виду более сильными, чем можно было ожидать от девушки, чей рост едва достигал пяти футов шести дюймов. Кисти рук с тонкими, почти детскими пальцами и короткими, аккуратно подстриженными ногтями отличались изяществом.

На плоском животе выделялся аккуратный пупок в форме слезы. Волосы, деликатно прикрывавшие лобок, имели еще более яркий оттенок раскаленной меди и, что нередко бывает у рыжеволосых женщин, росли как бы естественно подстриженными, образуя шелковистый золотой треугольник, под которым пряталась сокровенная плоть.

От длинной шеи, скрытой струящимися волосами, начиналась гибкая гладкая спина. У основания позвоночника, как раз над щелью между маленькими мускулистыми ягодицами, находилась единственная бледно-коричневая родинка величиной с монетку, напоминающая очертаниями рог. Ноги были длинными, икры крепкими; точеные округлые лодыжки плавно переходили в изящные ступни.

Лицо, окаймленное каскадом медных волос, было почти столь же безукоризненным, как и тело: широкий и чистый лоб, высокие скулы, губы полные, но без искусственной припухлости. Решительный изгиб подбородка придавал исходившему от девушки ощущению невинности еще и оттенок силы. Только вот нос ее, тонкий, длинноватый и увенчанный на переносице россыпью веснушек, не вполне соответствовал канонам классической красоты. Изумительные глаза, большие и почти пугающе умные, имели темно-зеленый, жадеитовый оттенок.

— Заканчиваем, леди и джентльмены. Время вышло, — объявил, хлопнув в ладоши, Деннис, преподаватель рисования с натуры Нью-Йоркской школы-студии. — Спасибо, Финн, на сегодня все.

Он улыбнулся натурщице, стоявшей на помосте, и она улыбнулась ему в ответ.

Учащиеся студии — их было около дюжины — положили рисовальные принадлежности на уступы мольбертов, и помещение быстро наполнилось оживленным гомоном.

Молодая женщина наклонилась, подняла черно-белое цветастое кимоно, которое всегда приносила на сеансы позирования, накинула его и завязала узлом пояс на тонкой талии. Потом она сошла с маленького помоста и нырнула за высокую китайскую ширму на дальней стороне помещения. Ее звали Фиона Кэтрин Райан, для друзей просто Финн. Ей было двадцать четыре года. Всю свою жизнь она прожила в Колумбусе, штат Огайо, но последние полтора года училась и работала в Нью-Йорке, получая удовольствие от каждой минуты жизни.

Взяв со складного стульчика за ширмой свою одежду, Финн быстро переоделась и засунула свернутое кимоно в рюкзачок. Несколько минут спустя, одетая в поношенные джинсы «ливайс», любимые кроссовки и неоново-желтую футболку, предупреждавшую остальных водителей о ее передвижении по Мидтауну, она помахала рукой еще остававшимся в помещении студентам, и те помахали ей в ответ. По пути к выходу Финн забрала у Денниса чек. Оказавшись на улице, залитой ярким полуденным солнцем, она отстегнула цепочку, крепившую к фонарному столбу ее старый велосипед с толстыми шинами.

Рюкзак занял свое место в коробке из-под бананов, вставленной в большую решетчатую корзину багажника, а цепочка и замок были убраны в один из боковых карманов рюкзака. Финн собрала распущенные волосы в кудрявый конский хвост и скрепила его черной резинкой для волос, потом выудила из рюкзака скомканную зеленую бейсболку без фирменной надписи и надела ее, пропустив конский хвост через отверстие позади. Перешагнув через раму велосипеда, она взялась за руль и поехала по Восьмой улице, а через два квартала свернула на Шестую авеню, направляясь на север.

ГЛАВА 2

Музей изобразительных искусств Паркер-Хейл находился на Пятой авеню между Шестьдесят четвертой и Шестьдесят пятой улицами, фасадом прямо на зоосад в Центральном парке. Первоначально здание было задумано как особняк для Джонаса Паркера, который разбогател на «Печеночных пилюлях старой матушки» и умер, чем-то подавившись, прежде чем успел поселиться в своей новой резиденции. Поэтому его деловой партнер Уильям Уайтхед Хейл отдал дом под музей. Забота о печени американцев дала обоим партнерам возможность провести немало времени в Европе, скупая произведения искусства, результатом чего и стало собрание Паркер-Хейл. Столь внушительное, что удачливые бизнесмены вошли в историю не как торговцы чудо-пилюлями, а именно как собиратели художественных шедевров. Подбор полотен был достаточно эклектичным: Брак и Констебль, Гойя и Моне.

Музей находился в доверительном управлении, причем в составе его правления и попечительского совета числились имена многих влиятельных особ, от мэра и комиссара полиции до личного секретаря кардинала Нью-Йорка. Пусть далеко не самый большой в Нью-Йорке, этот музей определенно являлся одним из самых престижных, и для Финн получить работу интерна в отделе графики было бесспорной удачей. Во всяком случае, лучше, чем место помощника преподавателя, и к тому же это позволяло ей в какой-то мере преодолеть комплекс неполноценности, связанный с тем, что первую свою степень она получила в котирующемся не слишком высоко Университете штата Огайо.

В этом отношении у Финн просто не было выбора: в том университете, на кафедре археологии, работала ее мать, и это давало ей возможность посещать занятия бесплатно. Но вот жизнь в Нью-Йорке для нее бесплатной не была, и, чтобы пополнить кошелек прибавкой к стипендии, ей приходилось браться за любую работу. Вот почему она подвизалась в качестве натурщицы, снималась в качестве модели для каталогов всякий раз, когда получала звонок из агентства, преподавала английский новым иммигрантам, помогала по хозяйству и присматривала за детишками сотрудников факультета. И не только за детишками, но и за комнатными растениями или домашними животными. Порой казалось, что вся ее жизнь пройдет в этом лихорадочном, изнурительном ритме, так никогда и не обретя нормального темпа.

Спустя полчаса после того, как она покинула класс рисования, Финн остановилась перед Музеем Паркер-Хейл, прицепила велосипед к очередному фонарному столбу и взбежала по ступенькам к огромным дверям, увенчанным классическим рельефом из слегка задрапированных обнаженных фигур. Перед тем как открыть окованную латунью дверь, Финн подняла глаза на рельеф, скользя взглядом с одной обнаженной фигуры на другую, а потом стянула шапочку и вновь распустила волосы, а бейсболку и резинку убрала в рюкзак. Она улыбнулась старому Уилли, седовласому охраннику, и бегом устремилась вверх по широкой лестнице розового мрамора, но невольно задержалась на лестничной площадке, задержавшись взглядом на висевшем там полотне Ренуара «Купальщицы в лесу».

Любуясь мягкими изящными линиями и прохладной, голубоватой лесной зеленью, придававшей полотну столь необычный, почти загадочный колорит, Финн не в первый раз задумалась о том, не была ли эта картина отображением одного из посещавших Ренуара видений, сна или фантазии, никак не связанных с конкретной натурой. При желании на сей счет можно было бы написать целую диссертацию, но независимо от того, что она думала по этому поводу, перед ней находилось просто красивое живописное полотно.

Посвятив созерцанию картины добрых пять минут, Финн повернулась и поспешила ко второму пролету. Она миновала небольшую галерею Брака, потом прошла по короткому коридору к двери, не помеченной никакой надписью, и зашла внутрь. Здесь, как и в большинстве других галерей и музеев, картины или артефакты демонстрировались в специально оборудованных экспозиционных залах, тогда как основная часть кропотливой музейной работы протекала позади них, в скрытых от взоров посетителей фондохранилищах. Финн оказалась в служебном помещении фонда графики Паркер-Хейл, длинном, тянущемся вдоль северной стены здания коридоре, залитом искусственным светом потолочных люминесцентных светильников.