Полуночный ковбой - Херлихай Джеймс Лео. Страница 27

— О, нет, — сказал ему клерк, — все будет у нас, вот так мы и поступаем, все целиком хранится у нас.

Теперь Джою пришлось решать довольно неприятную проблему, где бы пристроиться на ночь. Но это было не самым худшим. У них оставалась его вьючная сумка.

Он вошел под своды подземки на Тайм-сквер, где все торговые автоматы были облеплены зеркалами. Он хотел посмотреть самому себе в лицо, дабы убедиться, что этот новый поворот событий не пригрезился ему. Было достаточно одного взгляда, который сказал ему все, в чем он хотел убедиться.

— Ладно, ковбой, — сказал он растерянному юноше в зеркале. — Хватит с нас этого дер-рьма…ты понимаешь, что тебе сейчас надо делать? — Он кивнул самому себе.

— А я справлюсь?

— Тебе нужна твоя сумка? — Он снова кивнул.

— Тогда иди и работай.

9

Публика, которая постоянно болталась на углу 42-й стрит и Восьмой авеню могла мгновенно запудрить вам мозги. Никаких особых ухищрений и фокусов для этого не требовалось. Во время фокуса требуется отвлечь ваше внимание, заставить думать о чем-то другом, не имеющем отношения к движению рук, к взгляду и так далее, чтобы довести градус вашего интереса до соответствующего уровня, при котором и нервы напряжены до предела, и интерес не потерян. Здесь же требовалось умение совсем другого порядка: что сказать, о чем промолчать, как завершить сделку, что пообещать.

В этом искусстве Джой был неискушен и не обладал никакими специальными талантами, которыми он мог бы себя прокормить. И кроме того, он никак не мог сосредоточиться: печаль по поводу того, чем он вынужден заниматься, не покидала его, а приближение грядущей ночи сразу свинцовой тяжестью сковывало его по рукам и ногам, мешая понять, что на этом пути успех может стать куда более крупным поражением, чем неудача. Но он должен вырвать свою сумку из заточения.

Прислонившись к витрине аптеки, он постарался подумать и о сумке и о письмах под каким-то новым углом зрения, в котором они представали объектами, не стоящими внимания. Что касалось писем, он преуспел в своем намерении. Он знал их все наизусть, и, откровенно говоря, они давно уже не представляли для него никакой ценности; он их столько раз читал и перечитывал, что на самом деле они превратились для него всего лишь в истертые клочки бумаги.

Но сумка-то было совсем другое дело. Исчезнувшая в подвалах отеля, она обрела для него огромное значение. Он попытался понять, почему она ему так нужна. Мысленно он открыл ее и заглянул внутрь, и, хотя не обнаружил там ничего, кроме темноты, она все же имела для него большую ценность, ибо даже темная пустота в ней несла с собой тепло, мягкость и неуловимую память. Каким-то образом большинство его воспоминаний были связаны с ней и опять-таки мысленно он нырнул в нее, опустив клапан над головой. Теперь ему казалось, что он ощущает ее специфический запах: для начала то был запах конского пота, потом потянуло запашком конского навоза и еды на ранчо, которое он помнил со времен тех воскресений, что проводил на воздухе — и тут же были и шоколадные печенья, и жевательный табак, и Рио-Гранде, и странички Саллиной записной книжки, и запах кожи сидений «Форда» 36-го года. Не имело смысла ломать себе голову над тем, каким образом сумка, всего несколько месяцев назад купленная в Хьюстоне, могла стать хранителем этих ценностей, но так было. И теперь самым важным в мире было получить ее обратно в руки.

За два с половиной часа ожидания Джой получил только два предложения. Невольно он переводил разговор на необходимость вернуть сумку, что вызывало какую-то тревогу у говоривших, и они теряли к нему интерес. Хотя бы раздобыть двадцать семь долларов, которые, как сказали в отеле, он должен уплатить, — но это была слишком большая сумма, чтобы о ней можно было вести речь.

К тому времени, когда он заговорил с третьим, пухленьким, очкастым испуганным студентом колледжа, которому на вид было не больше семнадцати лет, Джой уже был согласен и на часть этой суммы, но студент удивил его, предложив всю сумму. Договорившись наконец об оплате, Джой испытал облегчение и тошноту. Но, уже усвоив, что тут никому особенно доверять не стоит, он на всякий случай спросил: «Откуда такой мальчишка, как ты, раздобудет столько денег?» — «От матери» — последовал ответ.

Через четверть часа, в течение которых этот юнец тащил свои книги, перекладывая их из рук в руки, они миновали улицу Чертовой Кухни, где, как утверждал студент, он знал место. Свернув в боковую улочку, отходившую от Десятой авеню, они вошли в здание.

В нижнем холле воняло столь омерзительно, словно за каждой дверью дряхлые старухи варили кошачью мочу. Но по мере того, как они миновали пятый этаж, поднялись на шестой и наконец оказались на самом чердаке, вонь сменилась чистым сентябрьским воздухом. И здесь, под самой крышей, на которую спустилась, может быть, самая прекрасная ночь в году, озаренная янтарным светом полной луны, торопливо и грязно состоялось то дело, ради которого Джой Бак очутился здесь и ожидал завершения его, стараясь думать совсем о других вещах. А затем этого толстого грузного ребенка вырвало прямо к его ногам, и Джою пришлось поддерживать его голову.

— Мне чертовски неприятно, парень, — сказал Джой, — но я ничем не могу помочь, если тебя тошнит от этого. А теперь гони монету, как мы договаривались. — И мальчишка ответил: «У меня ничего нет, я тебе соврал. Что ты теперь со мной сделаешь?»

Джой мрачно посмотрел на него, подавляя желание дать ему по физиономии.

— Выверни карманы, — приказал он. Мальчишка торопливо вывернул карманы, действуя с заторможенной серьезностью, которая, чувствовалась, была куда приятнее для него, чем то, чем ему пришлось заниматься. Но в карманах у него не нашлось ничего ценного: потрепанный бумажник с семейными снимками, грязный носовой платок, два жетона для подземки — вот и все. Но у него были наручные часы.

— На сколько эта штука потянет? — ткнул Джой на них пальцем.

Вопрос привел мальчишку в панику. Он начал хныкать.

— Я не могу вернуться домой без часов, мне их подарила мать, преподнесла в день первого причастия. Она умрет, она просто умрет, она меня убьет! Возьмите мои книги, вот, пожалуйста!

Джой повернулся и ушел, и даже с лестницы слышал, как тот все повторял, как он извиняется, честное слово, я так извиняюсь.

И Джой поверил ему.

Долгое время он бродил без определенной цели, надеясь лишь найти такое место, где никого не будет и ничто не будет напоминать о Нью-Йорке — лишь были бы деньги заплатить за убежище.

Наконец он направился в западную сторону, помня, что где-то здесь должна быть река, соединенная с другими водными путями и реками, одной из которых может быть и старая Рио-Гранде. Он подумал, что стоит посидеть на берегу, опустив ноги в воду. Но когда он оказался неподалеку от нее, ему стало ясно, что подходы к реке перекрыты зданиями пароходных компаний и до воды не добраться. Поэтому он двинулся на юг вдоль автострады Вест-сайд и скоро очутился рядом со стоянкой, почти полностью забитой большими трейлерами. Поплутав в их лабиринте, он нашел один с откинутым задним бортом, забрался в него и сел на краю, свесив ноги и представляя трейлер в движении. Затем он решил лечь и смотреть в небо. После этого он снял обувь и понюхал ее: она уже провоняла потом. Джой понял, что, пока не придет соответствующее время, он не сможет уделять своей обуви подобающее внимание.

Пока он обдумывал состояние своих ног и размышлял над цветом неба, пока удивлялся, до чего грязный пол в грузовике, им вдруг овладела тревога от четкого сознания того, что он ровно ничего собой не представляет, что он личность, существующая вне места и времени, и что он ни для кого не представляет абсолютно никакого интереса. Открытие это было слишком ужасно, чтобы он мог полностью воспринять его, и оно затаилось в каких-то щелях и уголках, ожидая своего часа, а тем временем Джой продолжал лениво шевелить мозгами: пытался ли кто-нибудь посчитать количество звезд и не приходило ли кому-то в голову, что звезды могут быть сделаны из чистого серебра; и кстати, кто же были эти три серебряноголовые женщины, эти ушедшие в даль времени три блондинки его детства, всплывшие в памяти, — неужто они в самом деле были содержателями борделя?