ОПГ «Деревня» (СИ) - "Alchy". Страница 38

Не выдержав — кликнул прислугу, чтоб принесли четырехпробного хлебного вина с заедками, выхлестал чарку, еле перевел дух от охватившего нутро жара, заел яблоками мочеными и вновь впился глазами в строки: «Деревня их зело богата знающими людьми и мастерами. Есть лекари искусные, что врачевать сподобились многое. Людишки у них, даже самого подлого звания — пользуются теми лекарями без всякого утеснения. Оружные люди владеют огненным боем, коим могут бить многажды и зело далеко. Тако же имеют различные повозки самобеглые, которые питаются земляным маслом. Не только передвигаются на тех повозках, паче сеют они, копают землю и для других работ потребны. Не ведая усталости подобно тварям божьим. Крест в том целует что не дьявольскими кознями сие деется, а токмо розмыслом людским.

Михаил Павлович вновь налил чарку всклень, осушил и перекрестившись — стал дочитывать: «А книг, подобных вам присланной — у них множество, в каждом доме даже у последнего холопа. И знаний они полны, нам неведомых, и хулы против рода людского и Госпада нашего всеблагого в них хватает. Но погрязли эти людишки во грехе и гордыне, не сподобились знаний алкать. Предпочтя этому срамные живые картинки зреть, как на присланном вам тилибоне. Тилибон тот — зверь механикусами сотворенный, будучи сытым — картины живые показывает, да звуки похабные издает. Оголодав же — не умирает, но впадает в спячку. Из которой его только накормив — разбудить можно. А корма эти редкие, но в деревне пришлых — в избытке оне, ликтричеством зовутся. Тако же баял, что и огромадные звери, выросшие из этих тилибонов водятся, размером в пол-стены»...

Тщательно убрав всё это, Михаил Петрович шатаясь побрел в опочивальню, где забылся беспокойным сном. И снился ему зверь тилибон, показывающий ему срамные картинки с пляшущими девками и разудалой музыкой. А потом приехали холопы на самобеглых повозках с огненным боем, согнали Михаила Павловича со домашними во двор. А сами заселились в его хоромы, разбив зеркала и содрав картины - развесили вместо них тилибоны...

28 октября - 12 ноября 1796 г.

Проснулся Михаил Павлович смурной, с тоской понимая что всё, жизнь больше никогда не станет прежде. Наталья с тревогой и заботой, беспокоясь о нем — попыталась вызнать, что его гнетет. Даже допустить мысль о том, чтоб омрачить существование своей любимой и верной жены этими знаниями — он не мог. Поэтому, отговорившись кое как — вновь засел в кабинете. На этот раз приступил к книге, разобравшись что это — учебник для детей.

Книгу он прочел за два дня, после чего его состояние стало очень нестабильным. Наталья заламывала руки, не понимая, что происходит. Дети его дичились, ибо он посматривал на них волком. Подозревая, что именно благодаря этим бездарям и неучам фамилия Губиных не дошла до потомков, растворившись в истории. «Промотали наследство, как пить дать промотали!» - Наливался он злобой: «Ладно бабы — какой с них спросы, но эти то, эти! Андрей, Павел, Константин, Пётр!? Учить и пороть, пороть и учить! Лишить наследства!»

Больше всего негодования вызывало то, что он искренне любил страну и особенно Москву, город, в котором он три года был городским главой и не только прилагал все силы, чтоб благоустроить его, но и своих средств не жалел на это. «Лучше весь капитал угрохаю и поставлю на Москве баню эту роскошную, как на ассигнации сторублевой. А перед ней — скульптуру с четверкой лошадей и мужом античным!» - Мрачно размышлял он.

А то, что он вычитал в этом учебнике из будущего — то повергало его в мрачную меланхолию, то манило надеждами всё изменить, не ради собственной славы, а во благо России. То Шлиссельбургская крепость вставала перед его глазами, сменяясь эшафотом с бесстрастным палачом, то царские палаты и личное дворянство, пожалованное самим императором. В наше время в интернетах такое состояние безошибочно определяется как биполярное расстройство личности. Отягощенное различными психозами.

Однако наш Михаил Павлович был крепким орешком и продуктом своей эпохи, где врачам и тем более их диагнозам не доверяли, предпочитая судьбу свою устраивать самим. Поэтому взяв себя в руки, он спешно уладил свои неотложные дела в Москве и отбыл в Санкт-Петербург — утрясти всё с дорогими иностранными партнерами. Держа в голове как можно быстрей отправиться на Урал, под предлогом инспекции заводов, а на деле — самому разобраться в этой не представимой ситуации.

Всю дорогу в повозке он опять просматривал этот учебник, когда позволяло время, по темноте отсыпался. На почтовых станция — жег свечи, не в силах оторваться, пытаясь найти подсказку или ключ — что делать дальше. Сомнений почти не осталось, собственно говоря — осталось немного, чтоб всё разрешилось. Он закрывал глаза и перед глазами вспыхивали строки из двадцатого параграфа:

«Наследник Екатерины Великой. Екатерина II скончалась 6 ноября 1796 г. На престол вступил её сын Павел Петрович. Ему было уже 42 года, долгое пребывание наследником (причём не любимым императрицей-матерью) уязвляло его самолюбие».

Прибыв в столицу — принялся улаживать дела, в первую очередь уделив внимание уважаемым западным партнерам. На открытой в этом году в московской губернии в селе Успенском ситцевой фабрике требовалось модернизировать производство, вот и приходилось идти на поклон к ним. Те помочь охотно соглашались, подсовывая откровенное старье со своих фабрик и при этом заламывали несуразную цену. Скалясь при этом прокуренными зубами.

Выхода не было, время поджимало, фабрика простаивала, а все мысли Михаила Павловича были там — на Урале. «Уд вам на рыло и салаку на воротник! Да я лучше со своими потомками договорюсь, чтоб вы, содомиты — умылись!» - весь внутри кипел от негодования Губин вспоминая вычитанное из будущего, а внешне улыбаясь иноземным купцам и ударяя по рукам, соглашаясь на грабительскую сделку.

Передавая дела поверенному, ввиду своего отбытия на Урал, Михаил Павлович помимо обычных деловых переговоров и торговых сделок провел и несколько тайных. Да таких, о которых не сознался бы и батюшке на исповеди. В результате чего окончательно пришлось распустить свою мошну. Но не траты беспокоили обычно экономного и бережливого Губина, а звучащие приговором стране строки из книги потомков:

«Отсталая система социально-экономических отношений при внешнем благополучии империи в будущем обрекала Россию на неминуемое отставание от передовых европейских стран. В недрах общества накапливались противоречия между капиталистическим укладом и крепостничеством, бесправием и чувством личного достоинства гражданина, абсолютизмом и стремлением к свободе».

До шестого ноября Михаил Павлович прожил как в тумане и вот, к вечеру — всё решилось. Так, как было предсказано. Вернее — там было написано о уже свершившемся. И уже утром седьмого он спешил домой в Москву. По дороге кляня этого недотепу из будущего, посаженного в поруб его людьми — почему он ограничился только рубежом этой эпохи? Что было дальше?

Встреча с грядущим, пусть и в виде её отдельных представителей, оказавшихся здесь — и страшила, и манила. Тут Михаила Павловича вновь колбасило по полной. Он то вознамеривался их всех похолопить, выжав из них досуха всё, что они знают и умеют. То мечтал, что потомки, как люди русские и православные поймут его устремления — и всемерно помогут.

И вот уже в обед двенадцатого ноября, отдав распоряжения по делам в свое отсутствие — тепло простился с детьми и Натальей, и отбыл на Урал. Не жалея денег на почтовых станциях, чтоб быстрей добраться. Путь он держал вначале на Уфалей — своими глазами увидеть этого, расспросить. К тому времени и люди управляющего должны были всё вызнать и снестись с потомками. Ямщик, гикая — гнал тройку через страну, а Михаил Павлович цитировал по памяти строки: