Соседка - Годар Этьен. Страница 37

О нем отзывались как о человеке серьезном, знающем свое дело. Поэтому Филипп решил доверить ему лечение Матильды. Сам он был страшно подавлен случившимся. Изо всех сил пытался спасти ее, но сам этого сделать не мог. Доктор Мертэль был единственной надеждой, хотя в глубине души Филипп сознавал, что дело совершенно в другом. И все же…

Они сидели в просторном светлом кабинете с большим количеством цветов и вазонов.

— Вопреки распространенному мнению, депрессия — очень тяжелая болезнь, — доктор Мертэль закурил сигарету. — Ее бывает трудно лечить, особенно когда этому противится сам пациент.

Он встал, прошелся по комнате, открыл окно.

— Я с вами буду вполне откровенен, мсье Бушор, — сказал он. — Если бы ваша жена захотела, она бы выздоровела. Но она не хочет.

— Что вы намерены делать?

Его слова отнюдь не успокаивали Филиппа, еще больше заставляли страдать.

— Хочу прежде всего убедить ее в том, что выздоровление во многом зависит от нее. А раньше у вашей жены не было странностей?

Филипп задумался, пожал плечами. Он знал Матильду более четырех лет. Первое время после их знакомства она была очень грустной.

Она считала, что жизнь не удалась, и это постоянно мучило ее. Но странностью это назвать было нельзя. Как всякая женщина, она переживала из-за потерянной любви, неудачного замужества. А потом все шло к лучшему. Она успокаивалась, постепенно приходила в себя. И Филипп ни на минуту не сомневался в успехе и прочности их брака.

— Да нет, — ответил он, — не замечал. Она сломалась именно вдруг, мгновенно. Правда, когда за несколько дней до этого мы с Матильдой гуляли по городу и на улице было адское движение, она все время повторяла: «Куда несутся эти машины? Куда несутся эти машины..?»

Филипп закрыл руками лицо. Он был в отчаянии. Он не знал, что ему делать и как жить. За эти два дня он ни на минуту не прилег. И ни разу как следует не ел. Он чувствовал дикую усталость, в голове шумело.

— Не стоит так волноваться, мсье Бушор, — доктор Мертэль сел за стол. — Сейчас мы даем вашей жене успокоительное. Это очень хорошее лекарство, его совсем недавно стала выпускать французская промышленность. А как только она почувствует себя лучше, я побеседую с ней, откровенно, по душам. Думаю, мы найдем общий язык.

— Да, да, конечно…. — Филипп рассеянно поднялся.

— Мы сделаем все возможное, мсье Бушор. Это не первая наша пациентка такого рода, уж поверьте мне. Я не хочу вас обнадеживать, что-то заранее обещать, — он встал из-за стола, чтобы проводить посетителя. — Повторяю, все зависит от нее самой. А что касается нас, то мы имеем свои методы лечения и будем их применять.

— Да, спасибо доктор.

— Всего доброго, мсье Бушор.

Доктор оказался человеком неглупым, но это отнюдь не облегчало положения. Как и полагалось, он задал обычные вопросы, явно не придавая им никакого значения. Если бы это был бронхит или воспаление легких, Филипп ни на минуту не сомневался бы в успехе. Но такая специфическая болезнь…

Раньше ему случалось читать о «нервной депрессии», но он считал это больше капризом, чем болезнью. Как любому уравновешенному человеку, ему были чужды всякие там истерики и стрессы. Для него это было не более чем слабость характера, этакое «слюнтяйство», свойственное некоторым людям. Человек всегда в состоянии и силах держать себя в руках, что бы ни происходило, считал он. И разве мог он тогда предположить, что сам столкнется с этим «слюнтяйством» лицом к лицу? И все-таки успокаивающий тон доктора Мертэля указывал только на его бессилие исцелить пациентку. От таких мыслей Филипп был окончательно раздавлен. И все же слабая надежда теплилась в его душе. А вдруг и в самом деле существует некая маленькая белая таблетка, излечивающая от отвращения к жизни, от полной растерянности и апатии? Ведь в мире случается столько неприятных вещей. Вдруг Матильда выдумала неизвестно что насчет своей свободы, несчастной любви, а на самом деле организму не хватает каких-то витаминов, химических элементов для его нормальной жизнедеятельности?

Доктор Мертэль прав. Нужно себе внушить, убедить в этом. Если бы Матильда это могла понять…

Глава Двадцать Четвертая

Дело шло к осени, но сентябрьские дни все еще стояли по-летнему солнечными и теплыми. И, как обычно, в воскресный день на теннисных кортах было людно и оживленно.

Возле парка Бернар остановил машину. Открыв дверцу, проворно выскочил Тома. Ему не терпелось поиграть в теннис. Прошлое воскресенье маме очень нездоровилось, и они никуда не пошли. А сидеть дома в погожие дни было так скучно. И всю неделю он с нетерпением ждал нового воскресенья. Мама обещала поправиться. И она сдержала слово.

У Арлетт шел уже шестой месяц беременности. Она заметно пополнела, но осунулась и выглядела бледнее обычного. С помощью косметики и румян она старалась освежить свое подурневшее лицо, но постоянно выступавшие пятна все равно портили ее внешность и выдавали положение.

Арлетт легко перенесла свою первую беременность и роды. Но на этот раз все шло совершенно по-другому. Возможно, повлияли произошедшие «неприятные» события, о которых она до сих пор не могла забыть. После того разговора они больше ни разу не возвращались к щекотливой теме. Бернар вел себя, как будто ничего не произошло. Даже стал нежнее и внимательнее к ней и Тома. Все домашние заботы полностью взял на себя, больше времени уделял ребенку, накупил кучу всяких детских книжек и после работы читал их Тома. А вечерами, ложась спать, гладил живот Арлетт и говорил об их дочери, которая обещала появиться на свет как раз к Рождеству. Она должна быть необыкновенно красивой, и он назовет ее Амандой.

Арлетт с улыбкой слушала его мечтательные речи, а перед глазами стояла эта дикая сцена: как разбушевавшийся зверь он бежал за Матильдой, хватал ее за руки… И на душе становилось горько и грустно.

Она уже не могла быть той веселой и беззаботной Арлетт, всегда улыбающейся и доброжелательной. Жизнь сломала ее, показав, как в мире много фальши и лжи. Она не могла, как прежде, искренне любить Бернара. Его связь с другой женщиной убила ее лучшие чувства и заставила почерстветь.

Первое время после той безумной выходки Бернара она не могла появляться в обществе. И, взяв с собой Тома, на месяц уехала к матери в Сентбери. Там ее семья имела небольшой особняк. Правда, теперь, после смерти отца, в нем осталась одна мать. Натали, единственная сестра Арлетт, вышла замуж. Вместе с мужем они снимали меблированную квартиру неподалеку от центра, здесь же в Сентбери. У них еще не было детей и Тома был единственным внуком мадам Дюбуа. Она обожала его и постоянно скучала, в каждом письме приглашая приехать. Это была еще довольно молодая и очень подвижная женщина. Недавно ей исполнилось пятьдесят три года. К тому же она тщательно следила за собой, соблюдала диету, регулярно посещала косметолога и массажиста. Каждую осень она проводила на курортах Италии. Тамошний климат особенно благоприятно влиял на ее здоровье и самочувствие.

У мадам Дюбуа были очень теплые, доверительные отношения с дочерьми, особенно со старшей Арлетт. С детства она была ласковой и на редкость покладистой девочкой.

Никогда у Арлетт не было секретов от матери. Та всегда оставалась для нее лучшим советчиком и другом.

Будучи в Париже, она очень скучала по матери и каждый день писала ей письма, которые мадам Дюбуа бережно хранила до сих пор.

В свой последний приезд Арлетт попросила показать их. Читая собственные письма, она улыбалась их юношеской наивности. С тех пор прошло шесть лет, а как много за это время она увидела и поняла. Вернее — за последние месяцы.

Она листала свои восторженные письма о Бернаре. В ее сознании он был просто сказочным принцем. Даже его странности, его недостатки она боготворила. И как была глупа.

Она нашла то памятное письмо, в котором сообщала матери, что выходит замуж и просила родительского благословения.