Хищники - Шаттам Максим. Страница 32

Энн не хотела полностью устраняться от обязанностей медсестры и отдаляться от своих коллег. Все утро она провела в медсанчасти, желая быть в курсе ситуации и помочь персоналу, высаживающемуся на берег. Постоянно поступали раненые, операционный блок работал без перерывов, хирурги не отходили от столов. Кровь с полов перестали вытирать, и она образовала клейкие лужи под ногами, а ее запах становился удушающим.

В полдень Энн вошла в палатку, которую она делила с Клариссой. Она ополоснула лицо водой и, как умывающаяся кошка, провела по нему запястьем, пытаясь стереть тяжесть страданий, которые, как ей казалось, она чувствовала кожей. Ей ужасно хотелось есть, и она мимоходом отломила кусок хлеба, который стала жевать, идя по главной аллее базы. Она шла в пыли от вездеходов, среди солдат, направляющихся на свои позиции. Рота Рейвен располагалась в южной части базы, а палатки третьего взвода выходили на опушку леса. Капитана Морриса она нашла дремавшим в палатке.

— Капитан, извините меня, я хотела предупредить вас, что хочу создать для ваших людей пункт здоровья.

Моррис встал с растерянным видом.

— Пункт здоровья? — повторил он. — Что это за ерунда такая?

Энн заметила, что у него сильно изуродована верхняя губа. Она указала на свою сумку с красным крестом в белом круге, в которую положила несколько упаковок плацебо. Эти бесполезные таблетки, имитирующие лекарство, они давали умирающим солдатам, которым было приятно думать, что о них заботятся, а на самом деле на них предпочитали не тратить ценные медикаменты — такова экономия войны.

— Я пришла расспросить ваших людей, как они спят, не требуется ли им успокоительное или, наоборот, витамины, аспирин…

— Успокоительное боевому подразделению? Вы смеетесь?

— Ничего подобного, успокойтесь, я говорю не о снотворном, а о средстве, которое поможет им отдохнуть. Я понимаю, что рота Рейвен после вчерашнего не расположена к общению. Тогда отложим до завтра.

— Или до послезавтра, никто ничего не знает об этом, это война, дамочка, и солдатам не надо успокоительного!

— Хороший отдых прибавит им энергии, капитан. Ну, хорошо, не буду настаивать. По крайней мере, могу предложить им витамины, не возражаете?

Моррис тряхнул головой. Потом проговорил:

— Нет, я хочу спать…

Энн подбоченилась, показывая, что она раздражена.

— Послушайте, мне совсем не хочется быть нянькой, чтобы поднимать моральный дух в войсках. Если хотите знать, наша настоящая цель — не всучить таблетки вашим солдатам, а дать им понять, что о них заботятся. А присутствие женщины прогонит черные мысли у них из головы. Впрочем теперь, если у вас возникнут проблемы, обращайтесь не ко мне, а в штаб.

После театральной паузы она добавила:

— Итак, я могу идти?

Моррис, которого привели в замешательство тон медсестры и мысли о том, что штаб затевает какой-то маневр, кивнул. И Энн вышла под полуденное солнце.

Теперь она решила заняться сбором информации посредством общения с тем, кто либо окажется ее союзником, либо станет худшим врагом: Энн шла к медбрату третьего взвода Паркеру Коллинсу. Высокому брюнету с красивыми зелеными глазами. Он аккуратно укладывал медикаменты в свою сумку. Вероятно, в третий или четвертый раз после побудки, подумала Энн. Он пересчитывал компрессы, дозы морфия, перевязочный материал… Чтобы отвлечься и успокоиться.

— Вам всего хватает? — осведомилась она.

— Что? — Коллинс вздрогнул.

— В вашей медицинской сумке всего достаточно? Если нет, я могу принести вам дополнительный запас.

Коллинс посмотрел на медсестру с интересом.

— Э, да все нормально, у меня всего в избытке. — Он нахмурился, приглядываясь к ней. — Мы ведь уже виделись, да?

Кивнув, она ответила:

— На ходу.

— Очень забавно, — заметил он с легким раздражением.

Вероятно, не союзник.

— Меня зовут Энн Доусон, — сказала она с улыбкой. — Мы встречались на «Чайке», перед началом штурма. Я пришла к вам во взвод, чтобы передать вам кое-какие таблетки, практически бесполезные, но которые убеждают солдат, что о них заботятся. Вы можете указать мне тех, кто больше всего нуждается в этом…

Коллинс, раздумывая, почесал бровь.

— Вот уже не ожидал, что медсанчасть ведет такую коварную стратегию! — дерзко ответил он. — Вам стоит повидать Клампса, Рисби и Уилкера, вид у них не слишком уверенный.

— После вчерашней атаки?

— С тех пор, как началась эта проклятая война.

— Я… Мы стараемся предотвратить у солдат приступы тоски, депрессии. Некоторые симптомы — это уход в себя, желание уединиться или, наоборот, чрезмерная общительность, грубость, постоянные стычки с товарищами. Вы замечали что-то подобное?

Он поднял брови.

— Ну, Траудел… его вчера утром прямо-таки трясло, но он снова пришел в себя, я его знаю, внутри он стойкий. Кроме него… я даже не знаю.

— А есть во взводе нелюдимы?

— Нелюдимы? Я бы сказал, что это капрал Режи, он мало разговаривает, Влад, пардон, Хришек, но этот по большей части молчит потому, что он… немного сдвинутый.

— Сдвинутый?

— Очень грубый тип, правда! Он рассказывал нам, что, когда был маленьким, ему нравилось убивать кур, отрубая им головы! Вот так мальчишеские игры! Да, вы не должны обойти его вниманием, это высокий блондин, помятый такой. А на позиции он поднимается далеко не последний!

— Кто еще?

— Одиночки? Это все. Нет, из офицеров, например, капитан Моррис или лейтенант Даррингтон, они тоже мало разговаривают. Хотя им это и не требуется. Достаточно рявкнуть в нужный момент. Они знают, как заставить себя уважать.

— А есть горячие головы?

— О, даже трудно выбрать! Весь третий взвод — это сборище сорвиголов. Многие прошли не одну войну, все знают друг друга, вместе и сражались, и выживали, у них друг с другом очень прочная связь! Среди них, надо заметить, есть двое или трое горлопанов. Тот же Джазинни. Самый языкатый во взводе.

— Жестокий?

— Он? Нет! Но я не хотел бы быть по другую сторону фронта, когда он идет в наступление. Но это уже другое… Нет, у Джазинни прозвище Две Тысячи Шуток. Они всегда у него на кончике языка. Есть еще Костелло, этот любит прихвастнуть, что он мастер на все руки.

— А Харрисон? Я слышала, что он был арестован ВП?

— Кол очень резкий, это правда. А ВП хотела заставить его обоср… Извините. Вот и все. Но он не злой. Но ему, как и Костелло, бесполезно предлагать таблетки, только время потеряете. Они не станут ничего глотать, не станут прятаться за таблетками.

Энн приняла это к сведению и проверила, хорошо ли сидит на ее золотых волосах ее медсестринская шапочка.

— Кажется, вы хорошо осведомлены обо всех. С кем мне еще поговорить, чтобы все-таки раздать медикаменты?

— Можете попытаться разговорить «писателя», Стива Рисби.

— Писателя?

— Да, его так называют потому, что он хорошо пишет. Некоторые просят его писать за них письма семьям, особенно женщинам. Рисби и стихи сочиняет! Он знает все обо всех.

— А где я его могу найти?

— Я вам покажу палатку. Вы его сразу узнаете. Он, конечно, не гора мускулов! Но со снайперской винтовкой один положит батальон врагов!

Энн двинулась в направлении, указанном Коллинсом, и нашла Рисби сидящим за деревянным столом перед палаткой: он что-то писал. Это оказался парень среднего роста, едва ли старше двадцати, темно-рыжий, круглолицый, с длинными и худыми руками и ногами, его вены выделялись больше, чем мышцы. Краснота глаз свидетельствовала о постоянном недосыпе.

— Стив Рисби? Я Энн Доусон. Мне сказали, что вы именно тот человек, который мне нужен.

Он захлопал ресницами, глядя на нее, и отодвинул блокнот, на верхнем листе которого он успел написать несколько строчек буквами с завитками. Затем отложил ручку. Левша, отметила Энн.

— Что вы хотите? — спросил он тонким голосом, полностью соответствующим его сложению.

Энн села на скамейку напротив него.

— Я должна убедиться, что в вашем взводе все чувствуют себя хорошо после… вчерашней битвы. Я ищу кого-то, кто хорошо знает своих товарищей.