Киным-кино - Кривин Феликс Давидович. Страница 5

Кузьминич Андерсена не читал, поэтому он не давал сбить себя с толку. Он нисколько не сомневался, что, как поется все в той же песне, «если конь такой хороший у ковбоя, то всегда найдет он счастие свое». Большой Змей не был ковбоем, он был индейцем, и это усложняло его положение, потому что, как поведал ему сценарист Купер, индейцы в прериях счастья своего не нашли. Но у него был собственный, так сказать, доиндейскнй опыт, и этот опыт вселял уверенность, что сюжет его все же восторжествует.

А она, белая женщина в индейском плену, не стремилась к тому, чтоб ее выпустили из плена. Ведь эти индейцы такой народ: сначала захватят, а потом, чего доброго, выпустят… Но индеец смотрел на нее честными глазами своего племени, он смотрел так, словно впервые видел белую женщину, – и он сдавался ей в плен, и она чувствовала, что теряет свободу, потому что плен – это для обеих сторон, и каждая из них – победитель и побежденный…

Да, хорошо в степи скакать и хорошо посидеть в ресторане с любимой или просто приятной женщиной, но в конце концов наступает момент, когда не остается ничего, как только улыбнуться мудрой улыбкой.

Но улыбка не получается. Мудрая – не получается. Режиссер вспарывает взглядом пелену облаков и оттуда, прямо с небес, обрушивает взгляд на Большого Змея.

– Посмотрите на меня. Дышите глубже. Еще глубже. Руки в стороны. Медленно опустите вниз. Десять приседаний… Бег на месте… Прыжки на месте… Теперь сядьте. Дышите глубоко-глубоко. Размеренно. Посмотрите вверх. Дышите… Вы успокаиваетесь… Растворяетесь в окружающем… В бестелесности, прозрачности, голубизне… Вас уже нет, вас больше не существует… Вы – это небо и распростертая под небом земля, шепот трав, шорох листьев… Мерцание звезд… Вы – это Вселенная, и вас больше нет во Вселенной… Вы растворены во Вселенной… Растворены во Вселенной… И Вселенная растворена в вас… И вас больше нет во Вселенной… Во всей Вселенной – никогда и нигде… И везде… И всегда… Потому что вы – это Вселенная… Без конца и без времени… На веки веков… Теперь улыбнитесь. Глазами. Закройте рот. Одними глазами. Небесными звездами. Вселенная бесконечна. И все, что вы несете в себе, принадлежит бесконечности. Вы это понимаете. И относитесь к жизни с улыбкой. Не восторженной, не отчаянной, не безутешной и не бессмысленной, а с мудрой улыбкой… Глазами… Одними глазами… Мотор!!!

Глава 8. ПОТОМКИ КНЯЗЯ ПОТЕМКИНА

Столяры – декораторы «Дюймовочки» строили избушку на берегу пруда. Избушка предназначалась для Полевой Мыши Элеоноры, но самой Мыши пока еще не было, она жила на подмосковной даче, в избушке с газом и электричеством, словом, почище той, какую строили для нее здесь. Но по договору со студией она должна была вскоре приехать и пожить немножко в избушке над прудом, жертвуя личными удобствами во имя искусства.

Один из самых выдающихся декораторов прошлого князь Потемкин Таврический строил свои деревни в расчете на единственного зрителя, да и то не слишком внимательного к деревенским проблемам из-за множества неотложных императорских дел. Декораторы «Дюймовочки» строили свои деревни в расчете на миллионы зрителей. Положение их осложнялось еще и тем, что строили они не обычную потемкинскую деревню, а сказочную избушку, которая в жизни нигде не встречается. Вторая трудность – строительный лес. Его, как всегда, не хватало, хотя сплав его начался давно и теперь был в самом разгаре.

Иван Артурович сплавил лес строительной организации, которая бралась построить дворец Короля Эльфов, но не из материала заказчика, а из своего собственного материала. Своего же материала она не имела, и сначала пришлось сплавить ей лес, чтобы получить его потом в виде готовой продукции.

Иван Артурович не был плотогоном в рискованном и мужественном значении этого слова, он сплавлял лес не по реке, да и вообще в глаза не видел этого леса. Директор сплавлял лес при помощи накладных, квитанций и ведомостей, которые тоже имели немалую силу, хотя и не столь романтическую. Вместо багра плотогона он брал в руки перо, но орудовал им с не меньшей легкостью, чем багром плотогоны. И с такой же легкостью он обходил подводные рифы, расставленные на его пути контролирующими организациями, и так же бдительно смотрел вдаль, чтоб не расшибиться на каком-нибудь повороте.

Директор «Дюймовочки» сплавил лес строительной организации, но она, вместо положенного ей строительства, тоже занялась лесосплавом. Организация взяла в руки шариковые багры и протолкнула лес сквозь подводные рифы туда, где его уже ждала другая организация, тоже строительная и тоже готовая строить, только не из собственного материала, а из материала заказчика. Но заказчик уже не имел материала, его имела организация, но она не строила из собственного материала. Поэтому она стала поглядывать, куда бы сплавить полученный лес.

И тут на горизонте замаячил плотогон «Змея». Не то чтобы он нуждался в лесе, он нуждался в гвоздях, но лес сам плыл в руки, и он зацепил его багром, поставив в накладной необходимую закорючку.

Лес не может стоять, иначе произойдет затор. Понимая это, плотогон «Змея» не стал зевать и тут же сплавил лес Ивану Артуровичу.

Круг замкнулся. Вопреки всем законам лесосплава, сплавленный лес возвратился в свою отправную точку. Но это был не просто круговорот, наподобие круговорота воды в природе. В результате этого круговорота у «Змея» появилась гвозди, у «Дюймовочки» краски, у обеих строительных организаций тоже что-то появилось, не имеющее, впрочем, к лесу никакого отношения.

Такое и не снилось князю Потемкину. А если бы приснилось, он воспринял бы это, как дурной сон, вызванный тем, что съел пли выпил лишнего за ужином у императрицы.

Но в конце концов лес на избушку все же удалось наскрести, и вот она поднялась над прудом, который был уже совсем готов, только вода не залита, вследствие чего нерожденный пруд напоминал вымерший, тем самым заключая в себе некую мрачную и несправедливую философию, вместо воды, которую должен был в себе заключать.

Философия разлита в природе. Лес показывает, как нужно жить, поддерживая друг друга, прикрывая друг друга от ливней и бурь. Но он же показывает, как можно загореться ненужным и пагубным пламенем, загореться лишь потому, что горят другие, не задаваясь вопросом, к чему это приведет.

Но в кино это не опасно. Есть в кино удивительное, всесильное средство – обратная съемка. Все снимается нормально, но пленку пускают в обратном направлении, и на экране достигается прямо противоположный эффект. И то, что срублено, сожжено, снова оживет и поднимется, будто в сказке, потому что жизнь – это сказка, просто иногда она движется не в том направлении…

Глава 9. ИЗБУШКА ПРИНИМАЕТ ГОСТЕЙ

У популярного артиста кино жизнь, как мозаика, сложена из множества жизней. Из тех ролей, которые он в жизни сыграл. Своя собственная, единственная затерялась среди этих экранных, и потом уже не вспомнишь, прожил ли ты это на самом деле, или только сыграл. Так под старость и вовсе разучишься жить – той жизнью, которую не снимают на пленку.

Алмазов изобразил такого популярного артиста, потом изобразил телезрителя, который тоже разучился жить, потому что его нельзя оторвать от телевизора Сейчас разработан новый тип педального телевизора. Телевизора на педалях. Не слыхали? Ну как же, очень удобная и полезная для здоровья конструкция. Пока крутишь педали, есть изображение, а перестал крутить – все исчезло. Таким образом, телезритель все время пребывает в движении. А движение необходимо, чтобы не разучиться жить.

Алмазов говорил хорошо, потому что ему нужна была олифа. Он пришел к столярам-декораторам за олифой, но говорил не об олифе, чтобы не спугнуть слушателей.

Избушка была готова, и дверь ее открывалась, как настоящая, но отличалась тем, что настоящая – одновременно выход и вход, а в эту с какой стороны ни войди, все равно окажешься под открытым небом. Тут-то и начинается подлинное искусство: нужно выйти так, словно входишь. Иначе разве б тащили сюда за тысячу километров Полевую Мышь? Пусть бы сидела на своей подмосковной даче, с телефоном, газом и электричеством, нашлось бы кому из этой избушки на обе стороны выходить.