Запретный огонь - Мактавиш Дон. Страница 35

— Я не раз увлекался. Уж кому, как не тебе, это знать, мама, ты часто мне за это выговаривала. Да, я хочу ее. Когда я вчера вечером обнимал ее, я едва смог ее отпустить. Если бы она… не поставила меня на место, я не знаю, что бы произошло. Но это не просто вожделение. Это… другое. Я сам этого не понимаю. Мне это определенно не нравится, это слишком болезненно, словно что-то изнутри острыми зубами вгрызается в мои кости. Делай любые выводы, но я искренне сомневаюсь, что уж кто-кто, а ты способна консультировать других в сложностях любви. Даже мудрецам это не под силу.

— Я не испытывала ненависти к твоему отцу, Бэзил. Я ненавидела общество, которое считало приемлемым соединить двух людей с единственной целью продолжить род, словно речь идет о разведении породистых, лошадей или охотничьих собак.

— Разве не так ты пытаешься поступить со мной? Ты сама себе противоречишь.

— Позволь мне закончить, — умоляла мать. — Мне нужно наконец рассказать, и это трудно для меня, дорогой. Я была молода, романтична, полна идеалов и отчаянно влюблена, когда выходила замуж за твоего отца. А он… исполнял свой долг перед семьей, и ничего более. Он был продуктом своего времени. Я быстро потеряла свои иллюзии и скисла.

— Это многое объясняет, — признал Кинг. — Тогда почему ты не завела возлюбленного… или ты это сделала?

— Нет. Я отказалась становиться частью общества, которое ненавидела.

— Почему ты говоришь мне это теперь, спустя столько лет?

— Поскольку я не хочу видеть, что ты пошел по той же дорожке, что и твой отец… по которой прошла я, загнав себя в ловушку брака без любви. Нельзя жить без любви, Бэзил. Такая жизнь иссушает душу, ожесточает человека и старит раньше времени.

Я безумно ревновала к Мэтти Боулз и ее ребенку, это было дитя любви, — продолжала она. — Ревную до сих пор, если ты можешь это понять. Ревную к дочери бедного фермера, у которой не было ничего, кроме той силы, которой недоставало мне, силы, которую не купишь ни деньгами, ни благородством, силы заставить мужчину полюбить. О, как я завидовала этому!

Я вижу, что тебя одолевает тот же демон, что и твоего отца… и меня. Я не вынесу, если молодая, изголодавшаяся по любви девушка, произведя на свет наследника, станет угасать от тоски, в то время как ты будешь перепархивать из постели в постель в поисках счастья, которое у тебя есть, но ты слишком слеп, чтобы это видеть. Я говорю о Ларк, Бэзил. Она любит тебя, и, если я не ошибаюсь, ты тоже ее любишь.

Кинг рухнул в кресло и уставился на мать. Даже этим разговором она сумела сбить его с толку и лишить дара речи.

— Кто, как не я, всю жизнь жаждавшая любви, скажет тебе об этом? Признаю, я прибегла к жестким мерам, чтобы открыть тебе правду, Но разве ты не видишь, что это нужно было сделать во что бы то ни стало? Я пригласила сюда Катбертсонов именно с этой целью. Ты не можешь отрицать, что это сработало. Согласна, для леди Энн это горько, но она не для тебя, Бэзил. Такой союз толкнул бы тебя в объятия другой раньше, чем высохли чернила на брачном контракте.

Мать представала перед Кингом совсем в ином свете. Как он мог не видеть ее боли? Хрипло вздохнув, он уронил голову на руки. Хотя он не согласен с ее методом, она, конечно, права. Брак с леди Энн Катбертсон был бы катастрофой.

— В ту первую ночь, когда ты представил мне Ларк, оборванную, заляпанную грязью, я увидела в ее глазах то, что живет в ее сердце. Она светилась. Я увидела себя сорок лет назад, а потом увидела, как в мгновение ока переменилось ее отношение к тебе. То же самое когда то произошло со мной. Заметив перемены, я снова пережила боль и ужасное страдание. Что ты сделал, чтобы эта девушка так на тебя смотрела?

— То, что она вряд ли когда-нибудь простит, — горько сказал он. — Я уверил тебя, что она не леди Энн Катбертсон.

Графиня кивнула.

— И из этого она заключила, что ты предназначил ей роль своей любовницы, — сказала она, отвечая на собственный вопрос.

— Очевидно.

— Точно, — поправила мать. — Ты, кажется, унаследовал от отца полное отсутствие галантности. Слава Богу, ты не унаследовал его склонность к ошибкам.

— Твой разговор с Ларк. — напомнил Кинг. — Как ты это уладила?

Графиня взяла с карточного стола маленькую бархатную коробочку и открыла ее.

— Это только что привезли, — сказала она и замолчала, пока он разглядывал лежавшую внутри брошь и легко коснулся ее. — Это может… все уладить, — пробормотала мать, ловя его взгляд. — Ты сам ей отдашь, или лучше мне?

Два неотложных дела. Чем заняться сначала? Выбора на самом деле не было. Обед был настоящим бедствием. Ларк отсутствовала, а заискивание леди Энн, явно пытавшейся его соблазнить, превосходило все, что он мог и сможет вынести в дальнейшем.

Кинг не мог не пожалеть ее. Это не скромное заигрывание томящейся от любви молодой девушки, это сокрушительная атака отчаявшейся женщины, пытающейся победить неизбежное одиночество. Это было жалкое зрелище, и совесть не позволяла ему продолжать игру. Он не мог понять, как дело зашло так далеко. Он даже ни разу не поцеловал леди Энн, если не считать прикосновения губ к изящной ручке в перчатке. Да, он танцевал с ней на балах; бывал на увеселениях, даже пригласил ее и ее гарпию-тетушку на обед в свой лондонский дом. Да, он присмотрел ее в жены именно по той причине, в чем его обвиняла мать: дабы произвести на свет продолжателя рода.

Он не делал ей официального предложения. Он бы его сделал, но… Ларк. Нет смысла лгать себе, его поступок сделал это несбыточным. Его действия дали надежду леди Энн, а приглашение его матери вселило в нее ожидание неизбежного предложения. Сейчас, когда он сидел с ней в салоне, куда пригласил ее после еды, это было ясно, как никогда. Усугубляя проблему, тетушка напросилась к ним, «дабы все приличия были соблюдены», как она напыщенно выразилась. Если бы она знала, как все это смехотворно. Леди Энн наедине с ним в такой же безопасности, как в строгом монастыре.

Бэзил Кингстон, граф Грейшир, сражался против французов на море под командованием Нельсона. Он был под огнем, выдержал осаду и ножевую атаку. Он потерял глаз на службе королю и отечеству и за свою карьеру не раз смотрел смерти в лицо на тонущем судне, но никогда не испытывал такого останавливающего сердце трепета, как сейчас, в собственной гостиной, сидя напротив двух этих женщин.

Лицо леди Энн пылало — раскраснелось, более деликатно назвал это про себя Кинг, заметив странные красные пятна на ее щеках. Его матери не следовало уклоняться от трудного разговора. В конце концов, все это ее рук дело. Если бы не ее приглашение, то его много обещающие отношения с леди Энн, возможно, к концу сезона угасли бы сами собой. И по всей вероятности, все бы забылось, ведь они неглупые люди. Тогда не потребовалось бы мучительных объяснений. Как бы то ни было. Кинг, избавив от неприятностей мать, взял вину на себя. Прежде всего, он джентльмен, а раз так, то вся ответственность лежит на нем.

— Я немедленно уезжаю по официальным делам Адмиралтейства, — заявил он, — и поскольку вряд ли вернусь до вашего отъезда в Лондон, хотел проститься с вами и снова выразить сожаление, что я не знал о приглашении матери и большую часть времени отсутствовал.

Это была половина правды, но приятная половина. Увы, судя по выражению лиц дам, ему не удастся легко сорваться с крючка. Нижняя губа леди Энн задрожала, на глаза навернулись слезы. Тетушка сидела, словно аршин проглотив, от ее вида молоко бы скисло. Прищурившись, она буравила его похожими на высохшие черносливины глазами.

— Вы хотите сказать, что мы неправильно истолковали ваши намерения, милорд? — Графиня засопела от гнева, и жемчужное колье заерзало по морщинистой шее.

— Нет, миледи, — сказал он. — Боюсь, это сделала моя мать.

Графиня чуть не задохнулась.

— Объяснитесь, милорд! — потребовала она. — Ваша матушка в этом сезоне не была в Лондоне. Не она склоняла нас к определенным выводам приглашениями на праздники, поездками к Альмаку и в «Друри-Лейн», интимными обедами в вашем лондонском доме.