Белый шаман (СИ) - Лифановский Дмитрий. Страница 35

Не торопясь подхожу к топчану и резко втыкаю левого юмориста лицом в доски топчана. Не потому что именно он решил так неудачно пошутить, а просто больно удобно развалился, чтобы с него начать. А мой локоть уже впивается в нос центрального. Они что, действительно не ждали, что я их буду бить? Совсем расслабились урки. Крестьяне, одобрительно загомонив, сдвинулись ближе к двери, чтобы не мешать драке. Юноша бледный, с взором, нет, не горящим, а затравленным, взгромоздился на крышку параши, зажавшись в самый дальний угол. Бомж, как чухался, так и продолжил свое занятие, наполненное глубочайшим философским смыслом. Третий бандит успел вскочить. Замечаю у него в руке толи штырь, то гвоздь.

— Хана тебе, лось! — верещит он, тыкая перед собой заточкой, — Укандахаю, тварь! Я с Рудым на постоялом дворе посгаться фурму не метал[iii]! Порву, тля!

Ой, как я удачно зашел-то. Тебя, мил человек, мне сам Бог послал, ду̒хи, проведение, или кто там еще. Вот про Рудого я сейчас от тебя что-нибудь да и узнаю. И не отмолчишься ты, как бы понты не кидал.

Выставляю руку вперед, бандит делает резкий, умелый взмах и мою ладонь пробивает ржавый железный штырь. Не ждал, что такой дрищ сушеный окажется таким быстрым. Но, блин, как же больно-то! Ничего, воздам с троицей. Зато противник расслабился и уже улыбается победно. Это он зря. Ранил-то он одну руку, а вторая вот она, впечатывается болезному между ног, в самое дорогое. Аж, самому сплохело, что уж говорить о моем оппоненте, он просто мешком валиться на доски схватившись рукой за сокровенное и едва слышно сипя. Видать горло перехватило. Вторая рука еще судорожно сжимает заточку, выворачивая ее из моей ладони, делая рану шире и болезненней. Кровь густо течет на топчан. Рукав рубахи по локоть красный. Зараза! Новая совсем! И стоит целую шкурку беличью! Больше даже! От злости двумя ударами успокаиваю первых двух, которые пытаются начать шевелиться. Не надо, лежите! И только сейчас слышу как бряцает открывающаяся заслонка смотрового оконца.

— Ну-ка, не барагозить! — рявкает унтер, — А то щас солдат с пересылки позову, успокоят вас быстро!

— Все нормально, господин унтер-офицер! — улыбаясь, оборачиваюсь к двери, так, чтобы не было видно окровавленный рукав, — Повздорили чутка, с кем не бывает. Сейчас переговорим это дело, и все пучком будет. Так ведь, господа арестанты? Не будем тревожить уважаемого Василия Лукича? — и я обвожу взглядом присутствующих. Крестьяне согласно загомонили, радостно сверкая глазами на поверженных блатных. Видимо уже успели сцепиться с ними. Только на словах, похоже. В бутылку не полезли. Ну, оно и правильно. Видно же, что обычные мужики-работяги. Вон в корявые узловатые пальцы с обломанными, желтыми от махорки ногтями, земля аж въелась. Приняли их, скорее всего, по мелочи какой, за драку или еще что-то подобное. Морды слегка помятые. Вряд ли это блатные их так. Этим доходягам в драке деревенских в жисть не осилить. Только подло, исподтишка.

Студентик, или кто он там, тоже головой машет, как болванчик китайский. И буквально блеет, что-то не понятное. Будем считать, что соглашается. Эх, человек, тварь ты дрожащая, нельзя же быть до такой степени трусливым! Ну а бомж в нирване. Ему вообще пофиг.

— Смотрите мне, — лениво бросает Лукич и хлопает заслонкой. Ну, оно и ясно. Послать за солдатами некого, самому с поста не отлучишься, лезть в камеру одному так себе идея. А с задержанными? Да что с ними будет? Даже если поубивают друг друга, не велика потеря. Меньше на земле всякой накипи будет.

— Мужики, подмогнете? ­ — обращаюсь к крестьянам.

— Отчего не помочь, — кивает один, вроде, как помладше. Разбери их бородатых кому там сколько лет.

— А что помочь-то надо, барин? — настороженно спрашивает другой, дергая молодого за рукав домотканой рубахи.

— Не боись, никакого криминала.

— Дык, ежели без ентого самого, поможем, чё уж, — неуверенно соглашается осторожный. Едва сдерживаюсь, чтоб не заржать в голос.

— Без ентого, не ссы, борода, — показываю на поверженных мной супостатов, — Вот этих двоих к стеночке тут положите. А с этим я пока побеседую.

Мужики привычно, как мешок картошки подхватили ближнего и потащили его к параше.

— Эй, дяди, — едва успеваю остановить работяг, — К другой стенке клади. Это мы тут временно, а этим потом жить с этим, — во, и я заразился народным красноречием, хорошо хоть не «энтим с энтим». Судя по хитрым усмешкам землепашцев, место складирования блатных выбрано было не просто так, специально к параше потащили, ироды хитрозадые.

В углу противоположном отхожему месту замечаю жестяной умывальник, типа дачного, рядом ведро с водой и солдатская кружка. То, что надо! Зачерпнув полную, выливаю на голову скулящего полукастарата. Так-то глянул я уже на него своим шаманским взглядом, все с ним нормально будет. Поболят бубенцы и перестанут. Может быть. И даже работать все будет. Со временем. Тоже может быть. Это если он мне правильно на вопросы ответит.

— Эй, бедолага, очухивайся давай. Вижу же, что в себя пришел.

— Убью, сука, — болезненно сипит урка и садится на топчан, поджав к подбородку ноги, — Ты же покалечил меня, падла, — как-то жалобно у него это получилось, да еще и слезы. И куда делся тот суровый и брутальный злодей, только что махавший передо мной заточкой? Так-то понимаю. Самому больно смотреть на него, но кто виноват-то? Зачем надо было на людей с железяками бросаться?

­– Это вряд ли, — резко хватаю его за горло. Нет, не напугать, он и так испуган, виду не показывает просто, но я-то вижу. Мне надо лишить его голоса, легкий импульс и все готово. Он смотрит на меня белыми от ужаса глазами.

— Ты что сделал, гад⁈ — в панике шепчет бандит, — Ты что сделал⁈ — все, он готов. Быстро сдулся. А гонору-то было. Что-то сомневаюсь я, что он с Рудым не побоялся схлестнуться. Врет, как дышит. Я Лютому пред смертью его в глаза смотрел, зверь-человек был. Тот бы так не поплыл. А Лютый лишь третий в банде был по иерархии после Сидора и Рудого. Значит те двое еще жестче. А тут даже давить не пришлось. Сам сомлел.

— Ничего-ничего, — со спокойной улыбкой смотрю на урку, и от этого моего спокойствия ему становится еще страшней. Видно по тому, как задергалась у него щека и заметались глаза по сторонам, — Всего лишь сделал так, чтобы ты уважаемого Василия Лукича не потревожил криками своими. Человек заслуженный, целый старший унтер-офицер, городовой старшего разряда. Видишь, какой важный господин. Мы же не хотим его тревожить? Да?

Молчит. Все так же зыркает то на своих валяющихся в отключке товарищей, то на мою кровоточащую руку, то просто по сторонам, в надежде вырваться от меня. Дурашка, да куда же ты из камеры денешься-то? Нет! Нет! И нет! Не надо так делать! Шустрый оказался, попытался прорваться мимо меня к двери. Тычок в печень, и страдалец опять корчится на досках. Может зря я на него подумал плохо? Может он действительно человек-кремень?

— Что Вы делаете⁈ Ему же больно!

Чего? Оборачиваюсь и вижу ненавидящий взгляд «студентика», буду называть его так, как Ленин на броневике, стоящего на крышке параши.Он это серьёзно?

— Это Вы мне?

— Вам! — он гордо вскидывает голову, — Подло бить беззащитного человека!

Он что идиот? От этого выступления ошалели все, даже философ-бомж вышел из нирваны и с интересом посмотрел на юношу. Ну а я не знаю, что и ответить.

— Барин, а можно я ему в морду? — вдруг вступает мужичок, который первым вызвался мне помочь. Интересно, что он у меня-то спрашивает? Пожимаю плечами:

— Да, как хочешь. Но лучше не надо. Что с дурачка возьмешь? Вас как звать-то, мужики?

— Кузьма, — представился молодой. Ну а два других оказались Михаилами. Представляюсь в ответ.

— За что арестовали-то?

— Подрались на соборной, — лыбится Кузьма, — С крохалевскими. Мы завсегда их бьем, когда видим.

Ну как я и думал. Местные турнирные бои.

— Это кто кого еще бьет! — возникает один из Михаилов. Вон чё! Они оказывается из противоборствующих лагерей.