Шепот скандала - Корник Никола. Страница 7

И он увидит леди Джоанну Уэр снова…

На мгновение Алекс почувствовал себя так, как чувствовал себя подростком в Итоне, когда надеялся хоть на секунду увидеть дочь заведующего пансионом. Желание увидеть Джоанну было очень сильным, но при этом он понимал, что это будет самая большая глупость с его стороны. Если ему нужна женщина, он преспокойно может купить куртизанку на столько ночей, сколько ему понадобится, чтобы удовлетворить свою похоть. Это будет честно и необременительно, подумал он. Но вся сложность заключалась в том, что он хотел именно Джоанну Уэр. Он сомневался, что, разделив постель с проституткой, сможет утолить свой голод. Алекс мог бы объяснить свою настойчивость тем, что был лишен женского общества в течение многих месяцев, но, признавшись себе в этом, он счел бы себя лжецом.

Джоанна Уэр была для него искушением. Она приводила его в бешенство. И все же он пойдет на этот раут, решил он, и посмотрит, посмеет ли она безрассудно в открытую отвергнуть его в качестве любовника у всех на виду.

Алекс вспомнил, что, когда Дэвид Уэр на смертном одре передал ему письмо, написанное рукой адвоката, на его лице была очень странная торжествующая улыбка и он прошептал:

– Джоанна любит сюрпризы, будь она проклята… Алекс сильно сомневался, что леди Джоанна будет рада этому необычному подарку.

Девлин все еще ждал ответа Алекса.

– Ладно, – медленно произнес тот. – Я буду там.

Глава 2

– Что представляет собой лорд Грант?

Миссис Лотти Каммингс, хозяйка салона Тон, – экзальтированная и скандальная дама и одна из наиболее близких друзей леди Джоанны Уэр, – совершенно не обращала внимания на гостей, заполнявших ее гостиную, так как ей не терпелось расспросить подругу о шокирующих новостях ее романа.

– Джо, дорогая, я ведь только слышала о нем, да и то совсем немного, и даже портрет его не видела.

– Ну, – неторопливо начала Джоанна, – он – высокий.

– Моя тетушка Доротея тоже была очень высокого роста. – Лотти не могла усидеть на месте от нетерпения. – Но у тебя, моя дорогая, все должно быть гораздо интереснее.

– Но он в действительности не любовник мне…

Но почему она позволила зайти всему этому так далеко? – подумала Джоанна.

Почему бы просто не сказать: «Мы – не любовники. Это просто – пустая болтовня…»

Джоанна колебалась. Злость на высокомерное поведение Алекса вызвала у нее острое желание наказать его. К тому же, если она сейчас начнет отрицать какую бы то ни было связь с ним, это вызовет не меньшие толки в обществе, чем ее первоначальное заявление. Таковы уж были странности света. Где-то глубоко внутри, где она хранила свои самые сокровенные мысли, она чувствовала, что ей нравится то, что Алекс Грант одобряет саму идею, что он – ее любовник. Джоанна представила себе их в постели, его руки гладят ее тело, и она отдается ему со всей чувственностью, на которую способна и которую не испытывала ни с одним мужчиной до этого. Когда они с Дэвидом поженились, она страстно любила его, но ее безумная любовь никогда не согласовывалась с физическим влечением. Когда Дэвид притрагивался к ней, у нее возникало необъяснимое ожидание чего-то более волнительного, что должно было случиться. Но, к сожалению, этого не происходило. А потом их отношения испортились до такой степени, что ей уже никогда не хотелось, чтобы Дэвид прикасался к ней. В последние годы ее супружеское ложе напоминало заснеженные пустынные просторы Арктики – чистое, пустое и нетронутое, а она сама утратила все иллюзии по поводу Дэвида Уэра, она больше не желала его. Джоанна была страшно одинока на протяжении многих лет своего замужества, – жена и вместе с тем не настоящая супруга. Но даже когда Дэвид умер, она не смогла заставить себя поверить ни одному мужчине настолько, чтобы приблизить его к себе. И Алекс Грант не смог бы быть таким человеком. Он был не для нее. Дэвид настроил его против нее, в этом она была уверена, и, что самое главное, он был из того же теста, что и Дэвид, – искатель приключений, исследователь, мужчина, пожертвовавший своим домом и семьей и удалившийся в неизвестность, оставивший позади себя все, что должно было быть самым важным и ценным для него.

– Итак, – с нетерпением произнесла Лотти.

– У него темные волосы, – сказала Джо.

Лотти глубоко вздохнула.

– И снова, – пояснила она, – моя тетушка Доротея могла бы и здесь дать сто очков вперед. – Лотти взмахнула руками. – Дорогая… Ты же знаешь, что моя жизнь совсем лишена развлечений! Расскажи что-нибудь необыкновенное, пожалуйста!

– Но это – все, что я могу рассказать, Лотти, – спокойно произнесла Джоанна. – Лорд Грант и я – не любовники. Сплетни лгут.

Лотти с сочувствием посмотрела на нее:

– Джо, дорогуша, тебе вовсе не нужно оправдываться передо мной или что-либо объяснять. Никто не станет осуждать тебя, если ты заведешь любовника! Ты же понимаешь, прошло так много времени с тех пор, как умер Дэвид. И я слышала, что лорд Грант – очень и очень привлекательный мужчина. Это – правда, – глаза Лотти внезапно вспыхнули огнем, – что у него ужасные шрамы на груди, которые остались после схватки с белым медведем?

– Понятия не имею, – сказала Джоанна. – Зачем кому-то сражаться с медведем? Ведь это – очень опасно.

Она вспомнила, что Алекс немного прихрамывал и что Дэвид упоминал о том, будто Алекс был серьезно ранен во время одной из экспедиций. Тем не менее в отличие от ее покойного супруга он не собирался спекулировать на этом, строя свою популярность и благосостояние.

– Лотти, – повторила леди Джоанна, – ты не слушаешь меня. Лорд Грант и я – всего лишь знакомые, и, умоляю, не говори об этом, ты шокируешь Меррин.

Она посмотрела на свою младшую сестру, которая спокойно сидела рядом с ней и не произнесла ни слова, пока Лотти болтала не умолкая. Меррин была так же сдержанна, как Лотти болтлива, она была полной противоположностью несдержанной миссис Каммингс. У Меррин была привычка молчать, которая выработалась во время последней продолжительной и тяжелой болезни их дяди. Иногда Джоанна чувствовала вину за то, что оставила Меррин с дядей одну. Ей самой удалось ускользнуть из дома приходского священника, где сами стены навевали тоску, задолго до болезни дяди, и она уже никогда туда не возвращалась. Насколько ей известно, так же поступила и ее средняя сестра Тесс. Меррин оставалась единственной, на чьи плечи обрушивалось бремя холерического характера преподобного Феннера.

– Не обращай на меня внимания, – сказала Меррин, и ее ярко-синие глаза засверкали от волнения. – О! Мне кажется, что эта история с белым медведем – выдумка, Лотти.

Лотти недовольно надула губы.

– В таком случае, раз Джо не видела грудь лорда Гранта, мы не можем знать наверняка, не так ли? – спросила она. – Вы занимаетесь любовью в темноте, Джо, душенька? А ты, оказывается, в еще большей степени строга и добродетельна, чем я себе представляла!

– Я исключительно добропорядочна, – согласилась Джоанна, не покривив душой. – Лотти, я могу показаться капризной, но все это – всего лишь напоказ, и в этом нет ни доли правды.

Лотти широко раскрыла свои черные глаза:

– О, моя милая, я знаю! Все мужчины говорят, что у тебя ледяное сердце. Ты такая красивая и в то же время бессердечная и недосягаемая, что заставляет мужчин страстно желать тебя.

– Но я вовсе не приветствую такое их поведение, – сказала Джоанна, чувствуя себя неловко, поскольку в голосе Лотти мелькнула нотка зависти, да и в ее словах было много правды. – Дело в том, что я не особенно-то доверяю мужчинам.

– О, дорогая, – Лотти, пытаясь утешить Джоанну, положила ей руку на плечо, – я, ведь тоже, но какое это имеет отношение к делу? Я обольщаю их, а потом выгоняю, и это доставляет мне огромное удовольствие.

Джоанне было интересно, так ли это на самом деле. В свете было хорошо известно о победах Лотти, но приносило это ей счастье или нет, Джоанна затруднялась сказать. Они обе жили в мире зеркал, где неискренность и поверхностность ценились высоко, тогда как искренность и глубина чувств вызывали насмешки. Лотти никогда не обсуждала с ней серьезные вопросы, да и сама Джоанна после десяти лет, проведенных в высшем обществе, никогда не делилась ни с кем своим сокровенным, – появившись там, она сразу поняла, что откровенность здесь не приветствуется. Все, что предназначалось не для всеобщего обсуждения, мгновенно становилось всеобщим достоянием и было на устах у всех без исключения.