(не)ваша девочка (СИ) - Арская Арина. Страница 39

Батюшка открывает дверь. Лицо будто вытесали из камня, но глаза спокойные.

— Мне тоже эта идея не очень нравится, — шепчет Рома. — Я не против религии, но… это не пахнет святотатством?

— Нет в любви святотатства, — бабушка Маша строго смотрит на него. — И это важно, милые. Для меня важно и для вас.

Меня очень будоражит идея тайного венчания. И да. Наше трио никто не узаконит, поэтому клятвы темной ночью в маленькой церквушке будут лично для меня важны.

— Ань, — шепчет Рома. — Я бы был бы очень за это неправильное венчание.

— И я того же мнения, — Тимур обращает на меня серьезный и ожидающий взгляд.

Я киваю и делаю шаг к крыльцу. Сердце ускоряет бег, а когда переступаю порог церкви под внимательным взглядом батюшки, у меня ноги подкашиваются от волнения. Рома и Тимур подхватывают под руки.

— Я аж вспотел весь, — шепчет Тимур.

— И в горле пересохло, — сдавленно отзывается Рома.

Отсветы от фонаря выхватывают из темноты дощатые стены, позолоченные иконы и кресты. Пол под ногами поскрипывает, а бабушка Маша за нашими спинами всхлипывает.

— Мальчики, мне кажется, я сейчас умру, — хрипло говорю я.

— И мы тебе составим компанию, — шумно сглатывает Тимур. — Теперь я хочу сбежать.

— Это нормально, — умиротворенно отвечает батюшка, — у меня несколько раз женихи убегали, но родственники невест их возвращали.

— Да я сам вернусь, — с губ Тимура срывается смешок.

Я не помню, как мы оказываемся у скромного алтаря из темного дерева и кто вручает нам тонкие свечи в руки. Батюшка молчит, и мы молчим, растерянно переглядываясь.

— И? — не выдерживает Рома. — Что дальше?

— Я буду вашим молчаливым свидетелем, — батюшка складывает ладони на живот. — И суть не в моих молитвах, а в ваших словах.

— Еще бы знать, что говорить, — нервно отвечает Тимур, — и как правильно сложить слова.

— Складывай, как получается.

— Ань, — Тимур разворачивается ко мне, — я не хочу тебя потерять и не хочу больше обижать. И… — он замолкает на несколько секунд и сипло шепчет, — я люблю тебя. И все эти годы думал, как там Одинцова, а при мысли, что ты могла выйти замуж… Мне было плохо. И в каждой я упрямо искал тебя, высматривал среди толпы и надеялся на случайную встречу. Тешил свое эго, что ты увидишь меня такого успешного и будешь кусать локти, какого красавчика потеряла, — зажмуривается, кривится и шипит, — хрень какая-то получается…

А мне эта хрень очень нравится. В ней нет высокопарных фраз и витеватых слов, но она честная. Честная до мурашек между лопаток.

— Я тоже не хочу, чтобы ты меня обижал, — шепчу я в ответ, — и я рада твоим словам. Тимур, я ведь не просто так других мужчин избегала.

Он поднимает взгляд. У меня пальцы дрожат, и огонек свечи подрагивает.

— Вероятно, я была тоже влюблена, но этого не осознавала. Вы же меня до трясучки выводили, как никто другой. Тогда я не могла позволить себе увидеть в вас кого-то другого кроме хулиганов и двоечников. А теперь вижу, — перевожу взор на бледного Рому. — Вижу мужчин, от которых все еще хочу сбежать, но в надежде, что они догонят.

— Не отпущу, Ань, — Рома хмурится, — я тоже тебя искал и ждал, а когда дождался, крышу сорвало. Так крыша и не вернулась на место.

Бабушка Маша утирает платочком слезы, странный батюшка улыбается уголками губ:

— Когда возьмет злость и негодование, вспомните о своих словах. Вспомните тот, трепет и надежду, что наполняли ваши сердца в этот момент. Речи и клятвы не имеют смысла без чувств, которые вы можете пронести через все невзгоды, если будете честны друг с другом.

Батюшка медленно отступает и растворяется в темноте. Минуты две мы стоим обескураженные и с открытыми ртами, и Тимур шепчет:

— Это было жутко. Он исчез.

— Да тут я, — раздается приглушенный голос батюшки, — стою в углу.

— Я уж подумала, что вы призрак.

— Идите, — голос трещит сухими ветками, — мне через пару часов опять на ногах надо быть.

— Спасибо, — кротко отзываюсь я.

Мы пятимся к выходу, на крыльце тушим свечи, и Рома подхватывает меня на руки. Тимур прикладывает пальцы ко рту, свистим, а затем восторженно орет, раскинув руки. Со всех сторон поднимается собачий лай.

— А ну, не кричи, — бабушка Маша беззлобно пихает Тимура в бок. — Соседей разбудишь!

Глава 62. А жить будем у Ромы

В комнате царит полумрак. Лишь над стареньким комодом горит тусклое бра. Я, Тимур и Рома стоим у кровати, нерешительные, неловкие и обескураженные. Во-первых, ночное и тайное венчание, а, во-вторых…

Во-вторых, когда мы вошли в калитку, нас встретил тот самый черный петух, который гонял Тимура. Однако мы с ним нашли общий язык с одного взгляда и опрометчивого прикосновения к его острому клюву. Он не только не кинулся на меня, но и гребень свой распустил, крыльями захлопал и важно прогулялся по дорожке передо мной. Короче, злобный петух увидел во мне симпатичную курицу, чем очень возмутился Тимур.

— Иди к своим! — рявкнул он и бесстрашно прогнала нахала.

К петухам меня еще не ревновали, поэтому я глупо захихикала, и Рома возмущенно посмотрел на меня. В общем, вроде и оскорбительно, но в то же время польстило, что агрессивная птица прониклась ко мне симпатией.

— Я немного в растерянности, — шепчет Тимур, — можно ли назвать эту ночь брачной.

Я выныриваю из воспоминаний о петухе, а Рома тихо отзывается:

— Я думаю, что да.

И с ожиданием смотрят на меня.

— Наверное, — я перевожу взгляд с Ромы на Тимура, — но мы в доме твоей бабушки. Мне кажется, что это…

— Неправильно? — Тимур вскидывает бровь.

Кротко киваю и слабо улыбаюсь. Я, конечно, желаю их поцелуев, жарких объятий и горячих тел, но перед бабушкой Машей будет очень неловко. Боюсь, что я не смогу быть тихой.

— Тогда спать? — ласково уточняет Тимур.

— Да, — недоверчиво отвечаю я.

— Ладно, — он зевает и прикрывает рот ладонью, — я тоже утомился.

Чувствую легкое разочарование. Где его настойчивость, которая бы задавило мое смущение и стыд.

— Согласен, день сегодня был долгий, — Рома расстегивает рубашку.

И тут у меня включается режим подразнить. Я молча и медленно снимаю рубаху через голову и отбрасываю ее в сторону. Смотрю на одного, затем на второго, веду плечиком, ожидая того, что кто-то не выдержит накала страстей, но Рома и Тимур не предпринимают попыток даже поцеловать меня.

— Ты передумала спать? — спрашивает Тимур, скидывая рубашку.

— Нет, — фыркаю я и прячусь под одеяло.

Клацают пряжками ремней, и что я вижу? Они возбуждены. У них крепкая эрекция, однако они забираются под одеяло, и Тимур тянет за шнурок бра. Щелчок, и свет тухнет.

— Спокойной ночи, Анечка.

— Сладких снов Анюта.

От их решительности отдохнуть после долгого сна в груди нарастает возмущение. Лежат с двух сторон такие горячие, голые и мускулистые и не пристают! Между ног сладко тянет, и я уже не думаю ни о чем другом кроме того, что я хочу коснуться их твердых теплых членов.

— Еще не передумала? — едва слышно спрашивает Рома.

— Нет.

— Точно? — с сомнением отзывается Тимур.

— Точно, — отворачиваюсь от него, и в мои губы впивается Рома, будто поджидавший в засаде зверь.

— А я вот передумал, — жарко выдыхает в шею Тимур, и медленным движением берет меня, прижавшись всем телом.

Рома глотает мои приглушенные стоны, и я обнимаю его с голодным мычанием. Выгибаюсь в спине. Фрикции Тимура нарастают, становятся резкими и несдержанными, и он с глухим рыком неожиданно вжимается в меня. Я распахиваю ресницы. Я чувствую как мягкими толчками его семя заполняет меня.

— Кажется, я действительно устал, — он удивленно и сдавленно охает мне в ухо и выскальзывает из меня.

— Но я… — обескураженно шепчу я.

— У тебя есть еще я, — перебивает Рома.

Целую и во вспышке возбуждения решительно седлаю его. До боли закусываю губы, сдерживая стон, и насаживаюсь на Рому до основания его члена. Бесстыдно трусь лобком о его пах.