День совершенства - Левин Айра. Страница 29

Леопард умер, и Пташка снова пела в его память. Король сидел, молча ковыряясь в колесиках какого-то пред-У-механизма. Снежинке хотелось еще секса.

Чип сказал Маттиоле:

— Ничего. Абсолютно ничего.

— Должны же были быть сотни маленьких поселений, с которых начиналось, — сказала она. — Хоть одно из них должно уцелеть.

— Тогда это полдюжины номеров, ютящихся где-нибудь в пещере, — сказал Чип.

— Пожалуйста, продолжай поиски, — попросила она. — Ты же не мог проверить каждый остров.

Он думал об этом, сидя в темноте автомобиля двадцатого века, держась за руль, нажимая на кнопки, дергая разные рычаги и рукоятки; и чем больше он думал, тем менее вероятным представлялось ему существование города или даже малого селения неизлечимых. Даже если бы он оставил незамеченным клочок незанятой территории на карте, могло ли сообщество существовать без ведома Уни? Люди не могли не оставить следов своего пребывания на окружающей местности; наличие тысячи, даже сотни человек вызвало бы подъем температуры территории, засорение воды отходами, а воздуха — дымом примитивных очагов. Будь то суша или море — там были бы признаки их присутствия, которые обнаруживались бы десятками разных способов.

Таким образом, Уни давным-давно узнал бы о существовании этого гипотетического города, а зная это — как бы он поступил? Направил бы туда наставников-врачей, оснащенных специальной лечебной аппаратурой, «излечил» бы неизлечимых и превратил их в «здоровых» номеров.

Если только они не защищались. Их предки удрали из Братства вскоре после Унификации, когда лечебные процедуры были еще добровольными. Или же позднее, когда они стали принудительными, но еще не достигли нынешнего совершенства, наверняка часть тогдашних неизлечимых прикрывала свой отход, пользуясь оружием. А если они передали эту тактику, да и оружие последующим поколениям? Как поступил бы Уни сегодня, в 162 году, что он противопоставил бы вооруженному обороняющемуся сообществу? Безоружное, неспособное на агрессию Братство? Как бы он поступил пять или двадцать пять лет тому назад, обнаружив признаки наличия сообщества неизлечимых? Допустил бы Уни его существование? Или предоставил бы его обитателей их судьбе? Мол, болейте себе на своих нескольких квадратных километрах территории мира. Опрыскал бы их город средством ЛПК? А если их оборона в состоянии отразить атаку самолетов? Мог ли Уни в недрах своих холодных стальных блоков выработать решение, по которому цена «излечения» была бы неразумно велика по сравнению с его полезностью?

До очередной процедуры у Чипа оставалось два дня, его ум был активен, как никогда. Но он был бы очень рад, если бы активность его мозга была еще более высока. Он чувствовал, что есть нечто, что пока ускользало от него, что гнездилось где-то за гранью его разума, в интуиции.

Если Уни допустил существование города, не пожертвовал номерами, временем и техническими средствами ради «излечения» — тогда что? Следовательно, было что-то еще, некая идея, которую надлежало отыскать, приняв это предположение.

Чип позвонил в медцентр в четверг, накануне процедуры, и пожаловался на зубную боль. Ему предложили явиться на прием утром в пятницу, но он сказал, что в субботу ему назначена лечебная процедура и он хотел бы совместить оба визита. Боль не очень сильная — он может ее терпеть.

Его назначили на субботу, в 8.15 утра.

Потом он позвонил Бобу РО, сказал, что назначен к дантисту в 8.15 в субботу. Как он смотрит на то, чтобы сделать инфузию после зубного: и одним выстрелом убить двух зайцев?

— Думаю, это вполне возможно, — сказал Боб. — Браслет-контакт! — И он включил свой телекомп. — Как там тебя — Ли РМ?..

— 35 М4419.

— Все верно, — сказал Боб, щелкая клавишами.

Чип сидел и наблюдал, не показывая вида, как ему все это важно.

— Суббота, 8.05 утра, — сказал Боб.

— Прекрасно, — сказал Чип. — Благодарю.

— Благодари Уни, — сказал Боб.

Это увеличило ему на день промежуток между процедурами.

Тот вечер четверга был дождливый, и Чип никуда не пошел. Он сидел за своим письменным столом, подперев лоб двумя кулаками, и думал; жалел, что он не в музее, где мог бы еще и покурить.

Если город неизлечимых действительно существовал и Уни знал о его существовании и тем не менее не уничтожил его вооруженных защитников, тогда… тогда…

Тогда, выходит, Уни скрыл данный факт от Братства!.. Это было бы для номеров источником беспокойства, а может быть и соблазна, и он вводил ложные данные в картопечатное оборудование.

Ну, конечно! Разве могли предположительно неиспользуемые местности быть показаны на безукоризненных картах Братства? «Ах, ты только погляди вон на то место, папа! — мог бы воскликнуть ребенок на экскурсии в МДБ. — Почему мы не пользуемся Мудро и без Расточительности Нашим Наследием?» И папаша удивится: «Да, как-то странно…» Стало быть, город должен иметь ложное обозначение, например, «ИНД 9999» или «Гигантский Завод Настольных Ламп», и уж тогда никто и никогда не был бы подпущен туда ближе чем на пять километров. Если же неизлечимые жили на острове, то он вообще не должен быть нанесен на карту; на его месте должен расстилаться голубой океан.

И потому изучение карт было занятием бесполезным. Города неизлечимых могли быть и там и сям — где угодно. Или же их могло не быть вовсе. Карты ничего не доказывали и не опровергали.

Стоило ли так напрягать свои мозги, чтобы совершить это открытие — что изучение им карт было изначально сущей глупостью? Что не было иного пути отыскать такой город, кроме как пешком исходив всю Землю?

Долой Маттиолу с ее сумасбродными идеями!

Нет, не так.

Долой Уни!

В течение получаса он пытался решить — как обнаружить теоретически предполагаемый город в мире, по которому нет возможности свободно путешествовать? В конце концов он сдался и лег спать.

Перед сном он думал о Маттиоле, о поцелуе, который она отвергла, и о поцелуе, который она приняла, и о странном возбуждении, им испытанном, когда она показала ему свои, мягкие на вид, конические груди.

В пятницу с самого утра он был взвинчен. Вести себя и действовать нормально было невыносимо; весь день — и в Центре, и во время обеда, и на ТВ-сеансе, и в фотоклубе — он себя сдерживал, то и дело затаивал дыхание. С последним гонгом он отправился к Снежинке.

— Ого, — сказала она, — ты что, хочешь, чтобы я завтра лежала пластом?

После Снежинки Чип отправился в Музей. Он с фонариком кружил по залам, не в силах отделаться от захватившей его идеи. Город вполне мог быть даже где-то поблизости. Чип смотрел на стенды с денежными знаками и на преступника в тюремном застенке (нас двое, брат), на замки и старинные фотокамеры.

Он знал, как найти ответ, но это потребовало бы вовлечения в группу десятков новых номеров. Каждый из них проверял бы карты соответственно своей узкой специальности. Лично он, например, мог бы устанавливать города, где были лаборатории генетики и научно-исследовательские центры, которые он видел или о которых слышал от других номеров. Маттиола могла бы пройтись по учреждениям наставников. Но все это потребовало бы целой вечности и целой армии нелеченных помощников. Чип уже слышал, как будет бушевать Король.

Он смотрел на карту 1951 года и, как всегда, поражался странным названиям и путаной сети границ. Однако номеры тогда могли ездить чуть ли не куда угодно! Тоненькие тени смещались соответственно движениям луча фонарика, указывая края аккуратных заплат на карте, вырезанных точно по линиям координатной сетки. Если бы не движения фонаря, голубые квадраты были бы совер…

Голубые квадраты…

«Если город был бы на острове, то он вообще не был бы нанесен на карту; на его месте — голубые просторы океан», — вспомнилось ему.

И именно это было на Пред-У-картах.

Он подавил охватившее его волнение. Он медленно передвигал фонарь вперед и назад над застекленной поверхностью карты и считал оттененные движущимися тенями заплаты. Их было восемь, все — голубые. Все приходились на океан и были равномерно распределены по нему. Пять покрывали по одному квадрату координатной сетки, и три закрывали по два квадрата. Одна из квадратных заплат была здесь, близко от Инда в «Бенгальском заливе» — Заливе Стабильности, как он теперь назывался.