Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Годар Этьен. Страница 45

Все было изъято отсюда, частью разломано, частью передано в какие-нибудь поликлиники с тем, чтобы, если еврейская шайка доберется и сюда — они стали действовать довольно уверенно и напористо, «Команда Айзек» и другие — они ничего тут не найдут, никаких намеков на то, что тут происходило.

Он двинулся дальше по центральному коридору. Дежурный йз туземцев бормотал успокоительные слова на примитивном местном диалекте, стараясь, чтобы его поняли.

Он вошел в жилой отсек, в котором из-за сорванной крыши пахло свежестью и прохладой. Циновки по-прежнему в беспорядке валялись на полу.

Вот и все, что от вас осталось, еврейчики — несколько дюжин циновок.

Вспоминая и усмехаясь, он прошел мимо них.

У стены блеснуло что-то белое.

Подойдя он глянул на предмет в луче фонарика; подняв |его, он сдул с него пыль и внимательно присмотрелся к тому, что оказалось у него в руках. Нанизанные на нить клыки хищников — браслет одной из женщин. На счастье? Потому что мощь и сила животного переходит на того, кто носит такой браслет на руке.

Странно, что дети не нашли его; конечно же, они играли здесь, кувыркаясь на циновках, отчего те и пришли в такой беспорядок.

Да, это хороший знак, что браслет пролежал тут все эти годы, дожидаясь, пока он не найдет его в эту ночь опасений и неуверенности или даже предательства. Просунув в него сложенную щепотью пальцы, он спустил браслет по руке, в которой держал фонарик; кольцо звериных клыков звякнуло о золотой браслет часов. Он тряхнул сжатым кулаком, и клыки заплясали на запястье.

Он обвел взглядом бывший жилой отсек и поднял глаза к проему в крыше, сквозь который виднелись верхушки деревьев и мерцающие среди них звезды. И может, да, а может, нет, с них смотрел на него сам Фюрер.

Я не предам тебя, пообещал он.

Он оглядел то место, где было положено начало величественным свершениям, которые ныне были воплощены в жизнь — и громко сказал:

— Я не предам.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Мы можем исключить только четырех из одиннадцати, — сказал Клаус фон Пальмен, расправляясь с толстой сарделькой, лежащей перед ним. — Не кажется ли вам, что вы спешите, говоря о прекращении?

— Кто говорит о прекращении? — Либерман разминал картошку тыльной стороной вилки. — Я сказал лишь, что не могу позволить себе отправиться в Фагерсту. Я не утверждаю, что отказываюсь поехать в другие места и также не говорю, что не мог бы попросить отправиться туда кого-нибудь другого… кому не нужен переводчик.

Отрезав кусок сардельки, он вместе с порцией пюре отправил его в рот.

Они сидели в «Пяти континентах», ресторане франкфуртского аэропорта. В субботу вечером, 9-го ноября, Либерман сделал тут двухчасовую остановку на пути домой в Вену, и Клаус примчался из Маннгейма, чтобы встретиться с ним. Ресторан был довольно дорогой, но мальчик заслуживал хорошего обеда. Не только потому, что он все выяснил о человеке в Пфорцхейме, чей прыжок, а не падение с места наблюдали не менее пяти человек: после того, как Либерман связался с ним в четверг вечером из Гладбека, он успел смотаться и во Фрейбург, пока Либерман посещал Золинген. Кроме того, сухие четкие черты лица — выступающие скулы, обтянутые кожей, и блестящие глаза — при ближайшем рассмотрении дали понять, что мальчишка просто недоедает. Да ест ли кто-нибудь из них, как полагается? Так что пошли в «Пять континентов». Ведь они не смогут толком поговорить в какой-нибудь закусочной, не так ли?

Август Мор, ночной дежурный на химическом предприятии в Золингене, который, как Либерман и предполагал, был в свое время гражданским служащим, таможенником, скончался в больнице. Руководство пожарной охраны провело тщательное расследование взрыва, погубившего его, и выявило целую цепь накладок, которых нельзя было предотвратить. Так что Мора, как и Дюрнинга, трудно было считать жертвой заговора нацистов. Скромный бедный человек, овдовевший шесть лет назад, он жил со своей прикованной к постели матерью в обветшавшем строении, которое смахивало на ночлежку. Большую часть жизни, включая и годы войны, работал на сталеплавильном заводе в Золингене. Почтовые отправления или телефонные Звонки из-за пределов страны? Его хозяйка откровенно расхохоталась.

Ему даже и тут никто не звонил, — сказала она.

Во Фрейбурге Клаусу было показать, он что-то нащупал. Местный житель, чиновник из водного департамента по имени Йозеф Раушенберг, был убит ударом ножа и ограблен рядом со своим домом, а соседи заметили, как кто-то в предыдущую ночь наблюдал за его жилищем.

— Человек со стеклянным глазом?

— Соседка не заметила деталей, она была слишком далеко. Крупный мужчина сидел в небольшой машине и курил — вот что она рассказала полиции. Она даже не могла назвать марку машины. В Золингене был замечен человек со стеклянным глазом?

— В Гладбеке. Продолжайте.

Но Раушенберг не имел отношения ни к каким международным организациям. Еще мальчишкой попав под поезд, он потерял обе ноги до колен; в результате он был, конечно, освобожден ох военной службы, и ногой не ступал — то есть протезом — («Прошу вас», — буркнул Либерман) за пределы Германии. Но он был старательным и неутомимым работником, преданным мужем и отцом. Сбережения достались его вдове. Он не оправдывал деяния наци и даже голосовал в свое время против них — но и все. Родился в Швенингене. Никогда не бывал в Гюнцбурге. Среди родственников лишь один достиг определенного положения: кузен выпускал «Берлинер Моргенпост».

Дюрнинг, Мюллер, Мор, Раушенберг — ни один из них, как ни напрягай воображение, нельзя было считать жертвой нацистов. Четыре из одиннадцати.

— Я знаю человека в Стокгольме, — сказал Либерман. — Гравер, родом из Варшавы. Очень умен. Он будет рад отправиться в Фагерсту. Был еще некий Пересов и еще один человек из Бордо — имеет смысл проверить лишь этих двоих. Барри упоминал шестнадцатое октября. Если ни один из них не окажется тем, кого наци могли и должны были убить, значит, мы, должно быть, ошибались.

— Пока вы не найдете человека, который вам нужен. Или, предположим, он был убит в другой день.

— «Пока», — сказал Либерман, разрезая сардельку. — Вся эта история построена на «пока» это, «если» то, «может быть» третье. Черт побери, как бы мне хотелось не слышать этого звонка.

— Что он вам сказал дословно? Как все это произошло?

Либерман поведал ему всю историю с самого начала.

Официант убрал их тарелки и принял заказ на десерт.

Когда он завершил повествование, Клаус сказал:

— Вы понимаете, что этот список мог быть дополнен и вашим именем? Если даже это и не был Менгеле, которого вы якобы телепатически узнали, — во что я ни секунды не верю, герр Либерман, и могу только вам удивляться — но если любой нацист был на том конце провода, он, конечно же, первым делом постарался бы узнать, с кем разговаривал Барри. Эти сведения он без труда мог бы получить у гостиничного оператора на коммутаторе.

Либерман улыбнулся.

— Мне только шестьдесят два, — сказал он, — и я не гражданский служащий.

— Не шутите с этим. Если убийцы, разъехавшись, принялись за дело, почему бы не дать им еще одно поручение? И такое, которое они должны исполнить первым делом.

— Тот факт, что я еще жив, позволяет предположить; что их не послали вдогонку за мной.

— Может, они решили немного помедлить, Менгеле и Объединение Друзей — выяснить, что вы узнали. Или даже решили свернуть всю операцию.

— Теперь вы понимаете, что я имею в виду под «если» и «может быть»?

— Вы хоть понимаете, что вам может угрожать опасность?

Официант принес вишневое пирожное Клаусу и кусок лимонного торта Либерману. Клаус заказал кофе, а Либерман — чай.

Когда официант отошел, Либерман, разорвав пакетик с сахаром, сказал:

— Я давно уже подвергаюсь опасности, Клаус. Я перестал думать о ней; в противном случае я должен был бы закрыть Центр и посвятить жизнь чему-нибудь другому. Вы правы: если убийцы существуют, я, скорее всего, в их спнске. Так что продолжать розыски — это единственное, что остается делать. Я отправляюсь в Бордо, а Пивовар, мой друг из Стокгольма, отправится в Фагерсту. И если окажется, что эти люди тоже не могут быть жертвами, я проверю еще нескольких — просто, чтобы обрести полную уверенность.